Айзек Азимов - СООБЩЕСТВО И ЗЕМЛЯ Страница 45

— Когда придет время, будет. У нас впереди еще долгая жизнь. Когда нам придет пора уходить, он будет достаточно зрелым, чтобы быть достойным имения, и его трансдукторы будут достаточно развиты.

— Это, наверно, будет ваш потомок?

— О да.

— А если, — сказал Тревиц, — что-нибудь случится до этого? Ведь, наверно, несчастные случаи бывают даже на Солярии? Что происходит, если соляриец обращается во прах преждевременно и не имеет наследника или, по крайней мере, достаточно зрелого наследника, достойного имения?

— Это редко случается, в нашей родословной только один такой прецедент. Но если это случается, надо только вспомнить, что в других имениях имеются наследники. Некоторые из них достаточно зрелы, чтобы вступить во владение, а родитель их достаточно молод, чтобы произвести второго потомка и дожить до времени, когда тот созреет. Тогда один из таких наследников станет наследником нашего имения.

— Кто же это решает?

— На Солярии есть правящий Совет. В его немногочисленные функции входит выбор наследника в случае преждевременной гибели владельца. Все делается, конечно, по головидению.

— Но послушайте, — сказал Пелорат, — если солярийцы никогда не встречаются друг с другом, как станет известно, что какой-то соляриец неожиданно, или, если на то пошло, не неожиданно, погиб?

— Когда один из солярийцев погибает, — сказал Бандер, прекращается снабжение энергией всего имения. Если наследник не примет эстафету немедленно, ненормальную ситуацию заметят и примут меры к ее исправлению. Уверяю вас, наша социальная система работает совершенно.

— Нельзя ли нам, — сказал Тревиц, — посмотреть некоторые из фильмов, которые у вас здесь хранятся?

Бандер замер. Потом сказал:

— Тебя извиняет только твое невежество. То, что ты сказал, грубо и непристойно.

— За это я прошу прощения, — сказал Тревиц. — Я не хотел оскорбить вас, но как я уже говорил, мы прибыли сюда в поисках информации о Земле. Мне пришло в голову, что самые ранние фильмы могут относиться ко времени, когда Земля еще не была радиоактивной. Поэтому Земля может в них упоминаться. Там могут оказаться какие-нибудь подробности о ней. Мы безусловно не собираемся посягать на вашу частную жизнь, но, может быть, вы сами посмотрите фильмы или поручите это роботу, а затем разрешите передать важную информацию нам?

Ледяным тоном Бандер сказал:

— Ты, наверно, не понимаешь, что наносишь все новые оскорбления. Но разговор можно сразу закончить, потому что мы можем сообщить тебе, что фильмов о наших ранних предках нет.

— Совсем? — в голосе Тревица звучало горькое разочарование.

— Когда-то они были. Но ты можешь вообразить, что там было. Двое полулюдей, проявляющих интерес друг к другу. Или даже, Бандер откашлялся и проговорил с усилием: — общающихся интимно. Естественно, все фильмы о полулюдях уничтожены много поколений назад.

— И у других солярийцев?

— Все уничтожены.

— Вы абсолютно уверены?

— Было бы безумием не уничтожить их.

— Не могло ли случиться так, что кто-то из солярийцев оказался безумным, или сентиментальным, или забывчивым? Вы, наверно, не откажетесь направить нас в соседнее имение?

Бандер взглянул на Тревица удивленно.

— Ты думаешь, — спросил он, — другие солярийцы будут терпеть вас?

— А почему же нет, Бандер?

— Вы скоро убедитесь, что нет.

— Мы готовы рискнуть.

— Нет, Тревиц. Нет, вы все. Слушайте.

Сзади появились роботы, а Блисс нахмурилась.

— В чем дело, Бандер, — с неожиданным беспокойством сказал Тревиц.

— Мы, — сказал Бандер, — получали удовольствие, разговаривая с вами всеми и наблюдая вас в вашей… странности. Эти уникальные впечатления развлекли нас, но записать их в дневнике или запечатлеть в фильме мы не сможем.

— Почему?

— Наши разговоры с вами, то, что мы привели вас в свой замок и показали вам усыпальницы предков, есть постыдное деяние.

— Но мы не солярийцы и значим для вас не больше, чем эти роботы, верно?

— Именно так мы оправдываем себя, но другие могут не посчитать это оправданием.

— Какое вам дело до других? Ведь вы абсолютно свободны и вольны делать все, что хотите.

— В действительности даже у нас, солярийцев, свобода не абсолютна. Если бы мы были единственным солярийцем на планете, мы могли бы совершенно свободно делать и постыдные вещи. Но на планете живут и другие солярийцы, так что идеальная свобода не достигнута. На планете двенадцать сотен солярийцев, и они стали бы презирать нас, если бы узнали о нашем поступке.

— Им совсем не обязательно узнавать.

— Верно. Все время, пока мы развлекались с вами, мы думали об этом. Никто не должен узнать.

— Если, — сказал Пелорат, — вы опасаетесь осложнений в случае посещения нами других поместий в поисках информации о Земле, то мы, разумеется, не станем упоминать, что посещали вас. Это совершенно ясно.

Бандер покачал головой.

— Мы уже достаточно рисковали, — сказал он. — Мы, конечно, не станем об этом рассказывать. Наши роботы получат приказ не запоминать это. Ваш корабль перенесут под землю и исследуют, чтобы получить информацию, которую из него можно извлечь…

— Подождите, — сказал Тревиц, — сколько времени, вы полагаете, мы можем ждать, пока вы будете осматривать наш корабль? Это невозможно!

— Очень даже возможно. Ждать вам не придется нисколько. Простите. Мы были бы рады поговорить с вами еще и обсудить множество проблем, но, видите ли, дело становится все опаснее.

— Вовсе нет, — резко сказал Тревиц.

— Становится, становится, получеловечек. Боимся, что настало время, когда мы должны сделать то, что наши предки сделали бы сразу. Мы должны убить вас. Всех троих.

12. На свет

Тревиц сразу повернулся к Блисс. На ее застывшем лице жили лишь глаза, пристально следившие за Бандером, как будто на свете больше ничего не существовало. Пелорат недоуменно поднял брови.

Не зная, что хочет или может сделать Блисс, Тревиц старался не показать отчаяния (он не столько боялся самой смерти, сколько боялся умереть, так и не найдя Земли и не узнав, почему он выбрал Гею образцом для будущего человечества).

Нужно было выиграть время.

Стараясь, чтобы его голос звучал твердо и ясно, Тревиц сказал:

— Вы показали себя учтивым и благородным солярийцем, Бандер. Вы не рассердились из-за нашего вторжения на Солярию, вы любезно показали нам свое имение и замок, вы отвечали на наши вопросы. Вашему характеру больше соответствовало бы, если бы вы нас отпустили. Никто не узнает, что мы побывали на этой планете и у вас. Возвращаться сюда мы не собираемся. Мы прибыли сюда по неведению, просто в поисках информации.

— Верно, — любезно согласился Бандер, — до сих пор мы даровали вам жизнь. Но вы были обречены с того момента, когда вошли в атмосферу Солярии. Мы должны были немедленно убить вас при встрече. Затем мы приказали бы специализированному роботу анатомировать ваши тела, чтобы получить интересующую нас информацию об инопланетянах. Мы не сделали этого. Мы легкомысленно поддались своему любопытству. Но довольно. Больше мы не можем откладывать. Мы и так уже подвергли угрозе безопасность Солярии, а если бы мы поддались уговорам отпустить вас, то, несмотря на ваши обещания, ваши соплеменники непременно прилетели бы на Солярию.

Ваша смерть будет безболезненной. Мы только аккуратно нагреем ваши мозги и приведем их в пассивное состояние. Вы не почувствуете боли. Жизнь просто прекратится. Когда анатомирование и исследование закончатся, мы обратим вас в прах интенсивной вспышкой тепла. И все.

— Я не возражаю против быстрой и безболезненной смерти, если мы должны умереть, — сказал Тревиц. — Но почему мы должны умереть сейчас, ни в чем не провинившись?

— Вы виновны в том, что прибыли сюда.

— Это не проступок, ведь мы не знали.

— Что является проступком, определяет общество. Вы не осознаете своей вины, но мы, солярийцы, считаем иначе. Это наша планета, и на ней мы решаем, что вы совершили и за что заслуживаете смерти.

Бандер любезно улыбнулся, как будто вел приятную беседу, и продолжил:

— Да и нет у вас права изображать оскорбленную добродетель. У тебя есть бластер, смертельное оружие. Бластер делает то же, что собираемся сделать мы, но более жестоко и болезненно. Если бы мы его не разрядили, ты без колебаний использовал бы его сейчас против нас.

Боясь даже взглянуть на Блисс, чтобы не привлечь к ней внимание Бандера, Тревиц сказал:

— Я прошу вас помиловать нас в качестве акта милосердия…

— Прежде всего, — сказал Бандер с неожиданной суровостью, мы должны быть милосердны к самим себе и к своей планете, и вы должны умереть.

Бандер поднял руку, и в то же мгновение на Тревица опустилась темнота.