Руслан Шабельник - Пути Господни (СИ) Страница 6

- Не кради.

- Не прелюбодействуй…

Люди охотно повторяли, вслед за выступающим. Главным образом потому, что перечисление заповедей означало конец речи.

- Я не бог! – прокричал Сонаролла последний завет.

- Не бог, - дружно согласилась с ним толпа.

- Ешьте, братья и сестры, вкушайте плоды труда вашего и радуйтесь. Радуйтесь, ибо Учитель, глядя на вас – детей со своего звездного жилища, радуется, вместе с вами.

Сидящий рядом с Олегом старшина Стахов, с последними словами выступающего, громко скрежетнул зубами.

***

"Я – Селим Щур – потомственный аграрий вступил в конфликт с Родионом Ю-чу – цех химиков по причине, что брат Ю-чу называл нас – аграриев – землеройками. Так как на встречное обвинение, что все химики – пробирки он не обиделся, я дал ему в морду.

После падения брата Ю-чу на пол, ногами я его не бил, а лишь слегка пинал, из человеколюбия и желания убедиться, что с ним все в порядке".

Объяснительная.

Эхо подхватило их шаги, щедро засевая нежданными звуками металлические ярусы и фермы. Шепот отлетал с готовностью, возвращаясь многоголосым гулом.

- Г-где твой лаз?

Шурик вжал голову в худые плечи, ожидая ответного возмущения эха. Странно, на этот раз неугомонное молчало.

Тусклый свет синих ламп щедро награждал окружающие конструкции корявыми когтями, острозубыми челюстями и полными голода и ненависти глазами. Эхо помогало ему, рассыпая крики и стоны, рожденные явно не их тихим перешептыванием.

- Скоро, еще два яруса.

Или Шурику показалось, или голос Тимура дрогнул.

Отец Щур на одной из проповедей рассказывал про ад, куда попадают души не верящих в Учителя грешников. Картины, описываемые святым отцом, на удивление совпадали с пейзажем заброшенных секторов.

- Ты что, струсил?

- Н-нет, - стуча зубами, ответствовал Шурик. Или показалось, или в вопросе товарища звучала надежда.

В свете синих ламп наливные бока яблок утратили значительную часть привлекательности, собственно, Шурик никогда не любил яблоки, особенно «Белый налив», особенно незрелый… то ли дело – груши…

- К-кажется сюда.

Зубы товарища отбили легкую дробь.

В начале пути приходилось прятаться от встречающихся групп техников и уборщиков. Забираясь в темные углы под лестницы, мальчишки хихикали над недогадливостью взрослых.

- Ув-верен?

Сейчас Шурик очень жалел, что ни одна из групп не обнаружила их. Ну влетело бы от матери, ну пожурил бы Отец Щур. В мертвом свете далекая взбучка сравнивалась с легким поглаживанием.

- Н-нет.

- В-вернемся?

Тимур сделал вид, что задумался, даже старательно сдвинул брови, как это делал Сол Харлампов – староста их блока перед тем, как пройтись по матушке нарушителя спокойствия. Лишь зубы товарища продолжали выбивать предательскую дробь.

- П-пожалуй. И тут же, не дожидаясь ответа Саши, припустил в обратном направлении.

***

У пьяницы синяя рожа, а у техника – кожа.

Из сборника «Устное народное творчество»

Синие лампы отбрасывали синие тени. Точнее, тени отбрасывали предметы: столбы и опоры, растяжки и перила, фермы и лестницы, облагороженные сапфировым сиянием источников скудного освещения. Под стать одеждам. Странно – в синем сиянии, синие одежды приобрели землистый цвет – цвет траура.

- Карен, пошли отсюда, - техник Иван Громов, большую часть сознательной жизни проведший под синим светом ламп, среди подобных механизмов, был напуган.

И плевать, что это заметнее дымной утечки охладителя, прыща на лбу красавицы, отлетевшей шестерни… Ивана не пугали даже грядущие угрызения самолюбия и более чем вероятные насмешки товарищей. Он боялся.

Решетчатые конструкции наполнились зловещими тенями – отзвуком недоброжелательного прищура синих пугателей.

- В штаны наложил, да?

Карену – ширококостному, низколобому напарнику Карену – неизменному победителю борцовских соревнований между цехами - хорошо. Из всего существующего в мире – на Ковчеге и за толстым бортом, Карен боялся двух вещей: собственной жены – худой, в два раза меньше Карена остроносой Клавки, и… уколов. Именно уколов. При виде обнаженной иглы, надетой на шприц, а особенно струйки невысокого фонтанчика, вытесняющего остатки воздуха, Карен – борец, сваливший самого Ишвана Подгубного – легендарного короля помоста – бледнел и падал в обморок. Имей кто другой подобную слабость – несчастного давно затравили бы насмешками. С Кареном подобные вольности были чреваты.

Так как в обозримом пространстве не наблюдалось ни Клавки, ни мед персонала, Карен, на горе Ивана, был сама отвага.

- Не дрейфь, одним глазком взглянем и назад.

Успокоил, называется.

Иван сам не понимал, отчего ему так страшно.

Ну – заброшенный сектор, куда, может, с самого возведения не ступала нога человека. Так мало ли их на Ковчеге? Ну шеренга массивных дверей с круглыми окошками, отражающими зловещую черноту. Так что он дверей не видел? Ну надписи: «Шлюз перехода. Проверь герметичность». Так мало ли непонятных надписей на Ковчеге, взять хотя бы цитаты из Заветов, густо усеивающие стены…

Карен нажал кнопку, и толстая, металлическая дверь отъехала в сторону.

Ледяная волна ужаса накатила на Ивана, накатила и ушла, ибо ничего ужасного не произошло.

За дверью обнаружился узкий проход. Автоматически включившееся освещение проявило гладкие матовые стены и дверь, подобную первой, в конце.

Любой нормальный человек перед тем, как нажимать незнакомые кнопки сто раз подумает. Десять раз изучит стены на предмет скрытых инструкций. Пару раз поднимется наверх, в библиотеку. Один раз отыщет старые планы… любой, но не Карен. Дверь не была увешана шприцами, а значит – ничего страшного за ней быть не может.

- Постой, ты…

На этот раз холодная волна даже не успела накатить.

Карен ступил в проход.

***

"Жалуюсь руководству цеха на недостойное поведение Татьяны Шпильман – врачихи нашего блока. На мою законную просьбу выдать полтора литра спиртовой настойки плодов боярышника ответила отказом. Мало того, явно издеваясь, всунула мне пузырек с тридцатью миллилитрами оной настойки и велела принимать по пятнадцать капель три раза в день.

Что мне пятнадцать капель! Я – больной человек, у меня сердце!

Прошу принять меры, и главное – выдать настойку в указанном количестве, так как скоро у меня день рождения, придут гости, все – больные, как и я".

С уважением Залман Никитов, аграрий.

Лампы светили уже не так страшно. Даже эхо, вместо привычного запугивания, подталкивало их в спину.

«И-дем!»

«И-дем».

Звонкие шаги разбавляли окружающую тишину.

- Отец Щур говорил, в заброшенных секторах еретики прячутся.

И кто тянул Тимура за язык?

Синие тени мигом обросли щетиной колючек и клыков.

Настороженное ухо вычленило сотни посторонних звуков, большей частью зловещих.

Помимо воли спины согнулись, глаза все чаще поворачивались за них, за спины.

- Ты видел когда-нибудь?

- Кого?

- Еретиков!

- Ков… ков… ков… - зловеще подхватило эхо.

С каждым звуком, голова Тимура плотнее входила в плечи.

- Говорят, они высокие, здоровые, а на голове – рога! И еще хвост, и… копыта…

Продолжить Шурик не смог. До колик в животе сделалось страшно.

- И пасть красная…

Зубы Тимура вовсю отбивали знакомую дробь.

- Радж, тот, что живет во второй комнате от лестницы, рассказывал… в прошлое воскресенье родители его на казнь брали…

- Еще бы, Раджу скоро десять.

- Точно!

Невольно оба замечтались о том времени, когда станут совсем взрослыми – десятилетними мужчинами… а там рукой подать до двадцати… старость.

- Еретичку казнили. Страшная! Перед тем, как в Утилизатор толкнули, она как зыркнет! И прямо на него, на Раджа!

- Страшно!

- Радж не испугался, он фигу скрутил.

- Да, фига – сильное средство!

- Считай – единственное.

- Можно еще за язык взяться и три раза через левое плечо сплюнуть. Вот так!

Схватив себя за язык и старательно выпучив глаза, Тимур попытался плюнуть.

Шурику сделалось смешно, однако дружеское хихиканье внезапно застряло в горле игольчатым клубком.

Из-за спины, отводящего порчу Тимура, на него, на Шурика смотрело два светящихся глаза.

Зеленый и красный. Причем, крестный коварно подмигивал.

Шурик хотел закричать, но крик застрял там же, где смех.

Дрожащая рука с трудом дотянулась до фыркающего друга и указала за спину.

Тимур обернулся, не выпуская языка, челюсти со стуком сомкнулись.