Глен Кук - Рейд Страница 7

Адмирал Фредерик Мин-Танниан стал губернатором Ханаанской системы и всевластным хозяином последнего бастиона человечества в этом уголке Вселенной. В конце концов он был признан во Внутренних Мирах одним из самых выдающихся героев войны.

Как оказалось, до ближайшего поста гвардейцев час езды.

Местность сохраняла черты Дикого Запада. Горбатые бункеры, окруженные глинобитными стенами, хвастливо выпятили устаревшие, но по-прежнему эффективные антенны радиолокационного обнаружения. Бараки для нескольких сотен солдат и дюжина бронированных летательных аппаратов для полноты картины.

– Как правило, я приземляюсь здесь, – говорит мой попутчик. – Одна рота держит под контролем территорию, размерами превышающую территорию Франции на Старой Земле. Шесть кадровых солдат. Капитан, старший лейтенант и четверо сержантов. Остальные – местные. Три месяца в году на службе, остальное время гоняют коров. Или репу копают. Привезли с собой свои семьи, у кого они есть.

– А я никак в толк не возьму, что это за дети.

Вся станция имела самый штатский вид, который только можно вообразить. Как цыганский табор после трех лет пути. Любого кадрового сержанта космической пехоты удар бы хватил.

Капитан не стал тратить на нас слишком много времени. Он быстро переговорил с посыльным, после чего тот открыл свои огромный чемодан и извлек оттуда литровую банку, а капитан взамен вручил ему несколько засаленных конмарок – старые банкноты, розовые, как до войны, а не сиренево-серые, как теперь. Посыльный запихнул их за отворот кителя, улыбнулся мне и вышел.

– Кофе, – пояснил он. – Коси сено, пока солнце светит. Местная поговорка.

Я бросаю взгляд внутрь чемоданчика и вижу там еще где-то около сорока банок.

Старая история. Начальству прекрасно известно, чем занимаются посыльные, блатная работа. Мой попутчик, однако, не производит впечатления человека, сверх меры преуспевающего в бизнесе.

– Вижу.

– И немного табака. Здесь его не выращивают. Когда дома удается найти нужные связи – шоколад.

– Надо было всю лодку загрузить. – Меня ничто не приводит в негодование. Видимо, я в душе сторонник свободы торговли.

– Я так и делал, – усмехнулся он. – Но с капитаном не смог договориться. И кто-нибудь из сержантов вспомнит, что никто этот участок последнее время не патрулировал. Осмотрит его сам, чтобы быть в курсе. И когда я вернусь, меня будет ждать куча конмарок. – Он поднял чемоданчик. – Это только для своих, отдаю практически без наценки.

– Конмарок, наверное, здесь становится все меньше и меньше?

– Их все труднее найти. Я не единственный посыльный на Ханаане, – сказал он и вдруг просиял: – А вот и хрен. До войны здесь миллиарды их бродили. Я найду. Только облигации военного займа все равно брать не буду.

– Удачи, дружище.

Я задумался о некоторых предметах из моего багажа, призванных подсластить знакомства, которые я надеялся здесь завести.

Младший лейтенант пнул ногой летательный аппарат:

– Выглядит классно. Закидывай свое барахло, и полетели.

Нам пришлось пересечь две трети континента, четверть пути вокруг южного полушария Ханаана. Я дважды засыпал. Несколько раз мы останавливались для дозаправки. Младший лейтенант, будучи за рулем, выжимал из глайдера все, на что тот был способен. Когда наступала моя очередь, скорость падала до степенных двухсот пятидесяти километров в час.

Один раз он разбудил меня, чтобы показать мне какой-то город.

– Называется Мекленбург, в честь одного города на Старой Земле. Сто тысяч населения. В радиусе тысячи километров нет города большего размера.

Мекленбург лежал в руинах. Струйки дыма бивачных костров поднимались в небо.

– Древний, наверное, народ, с глубокими корнями. Не уехали. Теперь они в безопасности. Ничего не осталось, нечего бомбить.

Он завел двигатель.

Через некоторое время он спросил:

– Как называется город, где ты хочешь сойти?

– Кент.

Он постучал пальцами по клавиатуре и взглянул на экран бортового компьютера.

– Пока цел. Должно быть, небольшой.

– Не знаю. Ни разу там не был.

– Ну, это вряд ли дерьмо. Недалеко от Т-Вилля, а держится. Черт, можно подумать, что его уничтожили просто от злости.

– Наши парни так же поступают?

– Думаю, да. – Его голос был печален. – Эта война – огромная зудящая задница.

Мне стало неприятно, впервые за все время нашего общения. Он сказал это не так, как сказал бы солдат морской пехоты или ревностный приверженец высокой Церкви. Он был расстроен исключительно тем, что война разрушила его личную жизнь. Я промолчал. Такое отношение бытует среди тех, кто не видел настоящих боев. Для него предстоящая схватка была не более чем частью джентльменского развлечения, эпизодом весеннего рыцарского турнира.

Мы достигли Кента во второй половине дня. Сонный поселок, будто бы целиком телепортированный со Старой Земли, из прошлого. Настоящее представлено несколькими нечесаными гвардейцами, выглядевшими как местные жители, взявшие на себя, помимо повседневных, еще и обязанности военного времени.

– Если ты знаешь адрес, могу тебя высаживать, лейтенант.

– Хорошо. Мне сказали спросить у гвардейцев. Кто-нибудь меня заберет. Давай вот здесь. Спасибо, что подбросил.

– Ради Бога.

Он долго провожал меня взглядом, высадив на немощеную улицу.

– Лейтенант… Ты человек отважный. Но клаймеры… Ладно, удачи тебе.

Он хлопнул крышкой люка и исчез. Скоро он стал не более чем полоской, тянущейся к Тербейвиллю, как мотылек к пламени.

Пожелал мне удачи. Пожелал так, будто она мне будет чертовски необходима. Что ж, желаю и тебе удачи, посыльный. Может быть, тебе удастся разбогатеть на ханаанских трассах.

Вот тогда-то я впервые задумался, что, может быть, блуждая по Вселенной, я не нашел еще пути в hexenkessel[2].

Я переговорил с женщиной-гвардейцем, та куда-то позвонила, и через десять минут какая-то другая женщина спустила на меня загадочную дребезжащую штуковину – старинное транспортное средство местного производства на двигателе внутреннего сгорания. Моего нюха не хватало, чтобы определить, на чем он работает – на бензине или на спирту; на глайдере мы пользовались и тем, и другим.

– Запрыгивайте, лейтенант. Я – Мери. Он принимает душ, поэтому приехала я. Вы будете сюрпризом.

– Ему не сказали, что я приеду?

– Он думал, что вы прибудете завтра.

Через десять минут мы были у дома, спрятавшегося в деревьях, которые, я полагаю, были соснами. Импортированными и скрещенными с чем-то местным, чтобы не нарушать экологического равновесия. Мери ни секунды не молчала и не сказала ни одного слова, которое меня бы заинтересовало. Она, наверное, решила, что я мрачный, надутый старпер.

Мой приятель врасплох захвачен не был. Он устроил мне засаду у дверей и заключил меня в тяжелые медвежьи объятия.

– Обратно в упряжь? А выглядишь неплохо. Вижу, тебе дали лейтенанта.

Ни одного слова о моей ноге. Он почувствовал, что это – verboten[3]. Ранение – мое больное место. Из-за него погибла моя карьера.

– Корабль пришел раньше времени?

– Не знаю. Посыльный все время ходил куда-то с полным грузом. Может быть, и так.

– Маленький личный бизнес на стороне? – усмехнулся он.

Он был старше того человека, которого я помнил, и старше, чем я предполагал. Улыбка сделала его лет на десять моложе.

– Ну, давай выпьем и забьем Мери голову враками про Академию.

Он сказал то, что и хотел сказать, но все же… Как-то это было неискренне, будто бы ему приходилось делать над собой усилие, чтобы связывать слова во фразы. Он вел себя как человек, так долго находившийся в изоляции, что забыл, как ведут себя в обществе. Это меня заинтриговало.

То, что происходило в течение последующих нескольких дней, интриговало еще более. Скоро я понял, что мой старый приятель – совершенно незнакомый мне человек,– что он лишь снаружи покрыт закаленной временем шелухой того парня, с которым я дружил в Академии. И он понял, что у нас не слишком много точек соприкосновения. Это были печальные дни. Мы старались что-то сделать, но чем больше мы старались, тем очевиднее становилось, что нам придется смириться с неизбежным.

Ханаан – его родина, и он попросил, чтобы его послали сюда. Просьбу удовлетворили, он был откомандирован на клаймеры, пробыл дома чуть меньше двух лет, ходил на клаймерах на семь заданий, и теперь у него собственный корабль.

Меня тревожило, что он ничего об этом не рассказывал. Он никогда не был болтлив, но и не отказывался поделиться личным опытом, если ему задавали уместные вопросы. Для данного случая уместных вопросов не существовало – он пытался притвориться, будто его жизнь никак не связана с войной.

Всего каких-то четыре скоротечных года миновало с последней нашей встречи, и за это время моего приятеля вытряхнули из кожи и вместо него засунули внутрь кого-то другого.