Айзек Азимов - СООБЩЕСТВО И ЗЕМЛЯ Страница 7

— Но ведь Блисс — Гея.

— В этом все дело, Янов. Пока я думаю о Блисс как о человеке, все нормально. Но если я думаю о ней как о Гее, дело усложняется.

— Вы беспощадны к Гее, Голан… Позвольте, старина, мне кое в чем признаться. Когда мы с Блисс наедине, она иногда позволяет мне минуту участвовать в ее сознании. Больше нельзя, потому что, как она говорит, я слишком стар, чтобы приспособиться к этому… Ах, не улыбайтесь, Голан, вы для этого тоже слишком стары. Если изолят вроде вас или меня пробудет частью Геи больше одной-двух минут, он может помешаться. А за пять-десять минут помешательство может стать неизлечимым… Если бы только вы могли испытать это, Голан!

— Неизлечимое помешательство? Нет, спасибо.

— Голан, вы нарочно придираетесь к моим словам, вы прекрасно поняли, что я имею в виду короткое мгновение единства. Вы не представляете, чего лишены. Это неописуемо. Блисс называет это ощущение радостью. Это все равно, что назвать радостью то, что вы чувствуете, когда вам дадут глоток воды после того, как вы чуть не умерли от жажды. Я не могу даже попытаться начать вам описывать, на что это похоже. Вы разделяете радости, которые ощущает миллиард отдельных людей. Это не постоянный восторг, будь он таким, вы быстро перестали бы его ощущать. Этот восторг вибрирует, мерцает, у него захватывающий пульсирующий ритм. Это высший восторг, доступный человеку. Я чуть не плачу, когда она закрывает дверь передо мной…

Тревиц покачал головой.

— Вы очень убедительны, мой добрый друг, — сказал он, — но ваши описания здорово смахивают на описание действия псевдендорфина или другого наркотика, который ненадолго погружает вас в восторг, чтобы потом надолго оставить в нескончаемом ужасе. Это не для меня! Я не отдам свою индивидуальность за короткое ощущение восторга.

— Я не потерял свою индивидуальность, Голан.

— Надолго ли она у вас останется, если вы будете продолжать эту практику, Янов? Вы будете снова и снова просить свою порцию наркотика, пока ваш мозг наконец не повредится. Вы не должны позволять Блисс делать это с вами… Может быть, лучше я поговорю с ней об этом?

— Нет! Не надо! Вы не очень тактичный человек, знаете ли, а я не хочу, чтобы ее обижали. Уверяю вас, что она заботится обо мне больше, чем вы можете себе представить. Она боится, что я помешаюсь, больше, чем я. Не беспокойтесь об этом.

— Ладно, тогда я поговорю с вами. Не делайте больше этого, Янов. Вы прожили пятьдесят два года со своими радостями и огорчениями, ваш мозг способен переносить их. Не предавайтесь новому и необычному пороку. За это придется расплачиваться, если не сразу, то впоследствии.

— Хорошо, Голан, — тихо ответил Пелорат, рассматривая носки своих ботинок. — Может быть, вы посмотрите на это вот каким образом. Что, если бы вы были одноклеточным существом…

— Я знаю, что вы хотите сказать, Янов. Не будем об этом. Мы с Блисс уже обсуждали эту аналогию.

— Нет, вы представьте себе. Пусть вы одноклеточный организм, обладающий сознанием и мышлением человека. И представьте, что вы столкнулись с возможностью стать многоклеточным организмом. Разве не стали бы одноклеточные организмы сопротивляться включению в многоклеточный организм и оплакивать свою индивидуальность? И были бы они правы? Разве может отдельная клетка представить себе возможности и могущество многоклеточного человеческого мозга?

— Нет, — Тревиц решительно покачал головой. — Это ложная аналогия, Янов. У одноклеточных организмов не может быть сознания и мышления. Говорить, что они теряют индивидуальность, значит говорить, что они теряют то, чего у них никогда не было. Однако человек обладает сознанием и мышлением. Он может потерять индивидуальность и независимость мышления. Так что ваша аналогия не годится.

Они замолчали, наступила почти гнетущая тишина. Наконец, пытаясь сменить тему разговора, Пелорат спросил:

— Что вы ищете на обзорном экране?

— Привычка, — скупо улыбнувшись, ответил Тревиц. Компьютер говорит мне, что нас не преследуют геянские корабли и сейшельский флот не вылетает навстречу. Но я все равно всматриваюсь, хотя знаю, что датчики компьютера в сотни раз чувствительнее, чем мои глаза. Компьютер способен ощущать свойства пространства, совершенно недоступные человеку… Я это знаю, но все равно смотрю…

— Голан, — сказал Пелорат, — если мы в самом деле друзья…

— Обещаю вам, что я постараюсь ничем не огорчать Блисс.

— Я не об этом. Вы скрываете от меня, куда мы летим, как будто не доверяете мне. Вы знаете, где Земля?

— Простите, — сказал Тревиц и посмотрел на Пелората, подняв брови. — Вы считаете, что я скрываю это от вас?

— Да, но почему?

— Не знаю, — сказал Тревиц. — Действительно, почему? Не из-за Блисс ли?

— Блисс? Вы не хотите, чтобы она узнала? Право, старина, ей можно полностью доверять.

— Не в этом дело. Какой смысл не доверять ей? Я думаю, что она, если захочет, сможет выудить из моего разума любую тайну. Я думаю, причина совсем детская. Я чувствую, что вы обращаете внимание только на нее, а я для вас будто не существую.

— Да что вы, Голан! — Пелорат был потрясен.

— Я знаю. Я пытаюсь проанализировать свои чувства. Вы пришли ко мне с опасениями за нашу дружбу, и выяснилось, что у меня тоже были опасения. Я сам себе в этом не признавался, но, вероятно, ревновал. Кажется, я пытался отомстить вам, заводя секреты и злясь без причины. Как ребенок.

— Голан!

— Я же сказал, это ребячество. Но покажите мне человека, который иногда не вел бы себя по-детски. Однако мы выяснили, что мы с вами по-прежнему друзья, и я больше не намерен играть в эти игры. Мы направляемся на Компореллон.

— Компореллон? — протянул Пелорат, вспоминая.

— Вы ведь помните моего друга-предателя Мунна Ли Компора и нашу встречу с ним на Сейшелах?

— Конечно, помню. Компореллон — планета его предков. Лицо Пелората просветлело.

— Если это правда. Я не склонен верить всему, что говорил Компор. Но Компореллон — известная планета, а Компор сказал, что там знают о Земле. Мы полетим туда и выясним. Может быть, это нас ни к чему не приведет, но это наша единственная зацепка.

Пелорат откашлялся и спросил с сомнением:

— О, мой дорогой друг, вы уверены?

— Моя уверенность или неуверенность здесь ни при чем. У нас нет выбора.

— Но если мы берем за основу то, что нам рассказал Компор, то надо учитывать все, что он рассказал. Я вспоминаю, что он утверждал, что на Земле нет жизни, что вся ее поверхность радиоактивна. И если это правда, тогда мы напрасно летим на Компореллон.

Они сидели втроем за вторым завтраком, с трудом уместившись в столовой.

— Неплохо, — удовлетворенно сказал Пелорат. — Это из наших терминусских запасов?

— Нет, — ответил Тревиц. — Те запасы давно кончились. Это мы загрузили на Сейшелах, перед тем как отправиться на Гею. Необычно, правда? Что-то морское и хрустящее. А вот это я, когда покупал, считал капустой, но по вкусу не похоже.

Блисс молчала. Она осторожно ковырялась в своей тарелке.

— Ты должна поесть, дорогая, — мягко сказал Пелорат.

— Я знаю, Пел. Я ем.

— У нас же есть геянская еда, Блисс,- сказал Тревиц. В голосе его был оттенок раздражения, который он не сумел скрыть.

— Да, я знаю, — ответила Блисс. — Но лучше ее поберечь. Неизвестно, сколько мы пробудем в путешествии, в конце концов мне все равно придется есть пищу изолятов.

— Чем же эта пища плоха? Или Гея может есть только Гею?

— Совершенно верно. — Блисс вздохнула. — У нас говорят: "Когда Гея ест Гею, ничего не теряется и ничто не появляется." Только сознание переходит на другой уровень — вниз или вверх. То, что я съедаю на Гее, в ходе обмена веществ в основной своей части становится мной, оно по-прежнему остается Геей и получает возможность участвовать в сознании Геи на более высоком уровне. А какая-то часть, превращаясь в отходы, переходит на низший уровень сознания. — Блисс положила кусок в рот, решительно разжевала, проглотила и сказала: — Это часть глобального круговорота. Растения вырастают, их едят животные, мы едим их. Организмы, которые умирают, встраиваются в клетки гнилостных бактерий и так далее. В этом круговороте сознания участвует и неорганическая материя. И все в этом круговороте может участвовать в сознании более высокого уровня.

— Это, — заметил Тревиц, — можно сказать о любой планете. Во мне каждый атом имеет долгую историю, за время которой он был частью многих живых существ, включая людей;

может быть, долгие годы находился в море, или в куске каменного угля, или в скале, или был частицей ветра.

— Но на Гее, — сказала Блисс, — все атомы — это часть планетарного сознания, о котором вы не имеете представления.

— А что произойдет с овощами, которые вы едите сейчас? спросил Тревиц. — Они тоже становятся частью Геи?