Эдвин Табб - Дераи Страница 7

– Милорд,– осторожно произнес он,– прежде, чем мне раскрыть карты, дайте слово, что мне не причинят здесь зла.

– Вы явно заинтересовали меня,– сказал Эмиль, усаживаясь в кресло.– Даю вам слово.

Комиссионер кивнул, как бы с облегчением.

– Благодарю, милорд.– Он замолчал, раздумывая, потом продолжал:– Хайв – маленькая планета. Она торгует медом, воском, духами, сотней сортов ликеров, вином, спиртом – и все это на основе меда. Но такие товары производят и на других планетах. Настоящее богатство Хайва не в этих товарах.

– Настоящее богатство Хайва совсем в другом,– быстро произнес комиссионер.– В желе, милорд. В королевском желе.

– Вы говорите об амброзии,– сказал Эмиль.– Это не секрет.

– Но это и не рекламируется,– сказал комиссионер.– Милорд, скажу вам прямо. Я заинтересован в покупке амброзии.

Эмиль откинулся на спинку, немного разочарованный и рассерженный.

– Зачем вы явились ко мне с этим? Вам должна быть известна процедура. Вся амброзия продается с аукциона. Вы можете купить ее там.

– Согласен, милорд. Но лоты включают малую толику того, что мне нужно, и многое из того, что мне не нужно. Я хочу купить напрямую.

– Это невозможно!

– Разве, милорд?

Эмиль посмотрел на посетителя – не таится ли в его голосе некий намек? Несомненно, этот субъект знает о Пакте, или по крайней мере, о той статье, которая обусловливает торговлю.

– Мне все известно, милорд,– сказал Скруто, когда вопрос прозвучал.– Какой же я комиссионер, если бы я этого не знал? Все производство обуславливается соглашением между предпринимателями. Все товары включены в лоты, и каждый лот включает то или иное количество амброзии. Лоты продаются с аукциона. Полученные деньги поровну делят хозяева торговых Домов.– Комиссионер перевел взгляд на потолок. Вот он, камень преткновения.– Хорошая система, милорд, или кажется хорошей. Я сомневаюсь, что вы согласитесь со мной.

– Почему я?

– Вы честолюбивы, милорд.– Теперь комиссионер смотрел прямо в глаза Эмилю.– Такая система не оставляет места для честолюбия. Все паи равны – тогда почему же кто-то должен работать больше прочих? Я задавал себе этот вопрос, милорд, и нашел ответ. Предположим, честолюбивый человек работает больше нормы. Он получает больше амброзии. Излишек он не сдает на общий склад, а держит в безопасном месте. Однажды он подумает, что сможет продать его напрямую и, следовательно, с большей выгодой. Если бы нашелся такой человек, милорд,– осторожно продолжал комиссионер,– ему бы, например, потребовался такой человек, как я.

– Чтобы руководить сделками?

– Да, милорд. Честно и скромно. Кредит можно поместить на какой-нибудь другой планете. Все это легко можно устроить.– Скруто выжидательно замолчал.

Эмиль поморщился.

– Вы можете идти,– холодно произнес он.

– Милорд?

– Уходите. Обещаю, что зла вам не причинят,– добавил он.– Кальдор держит свое слово. Идите, пока вы к этому еще способны.

Из своей башни Эмиль смотрел, как комиссионер идет к своему летательному аппарату. Аппарат взлетел в слабом шуме двигателей, споткнувшись немного, повстречав сильные восходящие потоки тепла от окружающих зданий; затем выровнявшись, он направился в сторону города. Эмиль все смотрел, пока аппарат не исчез вдали.

«Кто же подослал тебя? – спрашивал он себя.– Фентоны? Томблены? Или кто-то другой? Проверить меня, конечно. Найти какой– нибудь повод, чтобы обвинить меня в желании нарушить Пакт». Его руки сжались в кулаки, когда он подумал об этом. Хайв был оплетен сетью интриг – каждый Дома желал получить больше других, и каждый наталкивался на взаимное согласие, которое приводило их всех в бессилие.

А если это честный человек? Подлинный комиссионер, которого осенила хитрая догадка относительно соблазнов экономической системы, существующей на Хайве? Это совсем не трудно для того, кто наделен воображением и знанием человеческой природы. Такой человек мог бы оценить ситуацию, найти возможность получения большей выгоды и пойти на разумный риск, чтобы действовать в открытую. И этот риск оказался бы не таким страшным. Он может быть виновен ни в чем другом, кроме предложения своих услуг.

Но – насколько он искренен?

«Дераи могла бы мне сказать. Ее способность могла бы найти корни мотивации этого комиссионера. Ей следовало бы быть здесь,– подумал Эмиль.– Я нуждаюсь в ней теперь больше прежнего. Чем скорее она вернется, тем лучше,– подумал он.– Если только она вернется сюда, ей никогда больше не разрешат уйти отсюда вновь».

Ее брак с Устаром решил бы эту проблему.

Блейн повстречал кибера, когда тот поднимался по лестнице в комнату, где его дедушка проводил практически все свое время. Они столкнулись нос к носу: один высокий, с ястребиным лицом, другой – молодой в тускло-зеленой рубашке с серебряной отделкой. На груди у Брейна красовался отличительный знак семейства Кальдор, на груди у Регора – отличительный знак Киклана. Один принадлежал к оплоту семейства, другой был всего лишь платным советником. И ни у того, ни у другого не было никаких сомнений относительно того, кто главнее.

– Милорд,– кибер автоматически отступил на шаг, уступая право пройти первым, отдавая дань условностям и этикету.

– Один момент.– Блейн протянул ему бумаги, которые нес из библиотеки.– Сергал просил меня отдать это вам.

– Благодарю вас, милорд,– сказал Регор тихим голосом, заучено не содержавшим сердитых ноток.– Вам бы не следовало обременять себя этим. Дело не такое уж срочное.

– Дело? – Блейн выразил любопытство.– Вам Эмиль поручил какое-то дело?

– Нет, милорд. Ваш дядя позволил мне посмотреть все данные. Для меня иногда очень важно занять чем-то мозг.

– Да,– согласился Блейн.– Думаю, это необходимо.– Он был разочарован; никакой серьезной причины, просто киберу необходимо тренировать память. Он бросил взгляд мимо кибера на дверь комнаты своего деда.– Как он сегодня?

– Лорд Кальдор очень болен, милорд. Его болезнь не поддается лечению. Его болезнь – возраст.

– Мне это известно.– Блейн помолчал, о чем-то задумавшись.– Скажи-ка, ты должен знать,– попросил он.– Какова возможность потери позиции как правителя Хайва того или иного правящего Дома? В течение одного года,– добавил он.

– Очень низка, милорд.

– Так чего же мой дядя так боится?

– Милорд, это вопрос, на который может ответить только он сам.

Обидный, но заслуженный упрек.

– Спасибо,– сказал Блейн оцепенело.– Ты можешь идти.

Регор попрощался слабым наклоном головы, затем продолжил свой путь. Член его свиты, охранявший его частные комнаты, суровый молодой человек, принадлежащий к Киклану и признавший Регора старшим над собой. Был еще один, который делил с ним стол и кров. Третий в это время находился где-то в городе. Три единомышленника, свита небольшая, но достаточная для преодоления любых жизненных неурядиц. У Киклана не было необходимости расширять круг помощников.

– Никого не пускать,– приказал Регор. Даже эта команда нисколько не изменила мягкий тон его голоса, да и не было нужды в командирском пафосе.– Никого не пускать ни под каким предлогом.

В комнате он бросил бумаги на стол и вошел в опочивальню. Лежа на спине на узком диване, он привел в действие браслет на левом запястье. Невидимая сила истекала из этого приспособления, создавая поле, непроницаемое для глаз и ушей шпионов. Простая предосторожность, всего лишь, но ни один кибер не мог иметь ни малейшей возможности в его коммуникационную связь.

Отдыхая, Регор закрыл глаза, сосредоточился на формулах Саматчази. Постепенно он утратил вкус, обоняние, осязание и слух. Даже открыв глаза, он бы был слеп. Его мозг прекратил реагировать на внешние раздражители. Он стал созданием чистого интеллекта, чьим единственным контактом с жизнью был разум. Только затем имплантированные ему элементы Гомочон пришли в действие и быстро установили связь.

Только теперь Регор стал по-настоящему живым существом.

Ближе всех только таким путем кибер мог соприкоснуться с чувственным удовольствием, и только так он мог быть полностью понят умом. Открылись двери во Вселенную и высвободили мощный поток энергии, блистающего света вечной, чистой правды. Он стал живой частью организма, который распростерся через всю галактику бесконечностью блестящих звездочек, каждая из которых была как горящее проявление истинного разума. Облако светлого тумана окутывало все вокруг, так что окружающее казалось мятущимся калейдоскопом красок и форм. Он видел все это, и в то же время сам являлся частью его, разделяя и являясь должником невероятно огромной когорты умов.

А где-то ближе к центру этого облака находилась штаб-квартира Киклана. Похороненный глубоко под километрами скального грунта, запертый и забронированный в сердце планеты центральный разведывательный пункт поглощал его знания, как космос пьет энергию. Связь происходила не в словесной форме, а в форме телепатического обмена слов; быстрая, практически мгновенная органическая передача, против которой сверхсветовая скорость и скорость радиоволн являлись черепашьим бегом.