Питер Гамильтон - Дисфункция реальности: Угроза Страница 7

— Не надо! — крикнул Эрик Такрар.

В этот момент О'Флагерти уже поднял лезвие высоко над головой. Пребывая в стрессовом состоянии, он, вероятно, не обратил бы внимания на окрик, даже если бы его услышал. Эрик заметил, что мышцы его левой руки начинают сокращаться. Нож в руке О'Флагерти задрожал.

Тем временем нейронные процессоры сообщили, что, даже увеличив до предела возможности своих мышц, Эрик не успеет дотянуться до Йена О'Флагерти.

Тогда он принял единственное возможное решение. Чуть выше костяшки указательного пальца левой руки раскрылся небольшой участок кожи. Вживленный в это место имплант выплюнул иглу нейронного микрочипа, величиной с осиное жало. Вонзившись в шею О'Флагерти, игла проникла в мышечную ткань на глубину шести миллиметров. Лезвие молекулярного деления уже приблизилось на двадцать сантиметров к широкой спине Десмонда Лафо. Войдя в плоть своей жертвы, игла выбросила целый сноп микроскопических волосков, которые приступили к необходимому для программирования стандартному поиску нервных окончаний, изогнутых в тесных межклеточных пространствах. Нервные узлы были блокированы, и острия волосков пробивали тонкую ткань мембран, в которых находились отдельные нервные окончания. В этот момент нож приблизился к спине Лафо еще на четыре сантиметра. Правое веко О'Флагерти непроизвольно дернулось, реагируя на укол. Встроенный в иглу процессор приступил к анализу химических и электрических реакций нервных окончаний и стал передавать свои сигналы в мозг. Нейронные процессоры О'Флагерти сразу же обнаружили эти сигналы, но будучи не в состоянии им противостоять, лишь подавляли естественные импульсы мозга.

Опустив лезвие ножа еще на четырнадцать сантиметров, Йен О'Флагерти почувствовал, как по всему его телу потекли мириады огненных ручейков. Лезвие опустилось еще на четыре сантиметра, после чего его мускулы стали непроизвольно сокращаться, реагируя на лавину хлынувших импульсов. Перегруженные губительным сигналом нейронной иглы, его нервные окончания буквально выгорали, так как через них шел массированный и бесконтрольный выброс энергии. Одновременно с этим в каждой нервной клетке происходила лавинообразная химическая реакция.

Широко открытым ртом он хватал воздух, издавая при этом свистящие звуки. Его вылезшие из орбит глаза молили о помощи. Кожа покраснела, как от солнечного ожога, а мышцы потеряли всю свою силу. Он бессильно рухнул на пол. Рядом с ним, выравнивая все неровности каменной поверхности пола, крутилось лезвие молекулярного деления.

Больше никто уже не дрался.

Десмонд Лафо бросил на Эрика удивленный и исполненный боли взгляд.

— Что…

— Он бы убил тебя, — тихо сказал Эрик, опустив левую руку. Все присутствующие в баре не сводили глаз с этой руки.

— Что ты с ним сделал?! — в ужасе воскликнул Гарри Левин.

Эрик только пожал плечами.

— Вырубил его, — прохрипел Андре Дюшамп. Из его левой ноздри текла кровь, а вокруг глаза набухал синяк. — Ладно, пошли.

— Вы так просто отсюда не уйдете, — заорал Хасан Раванд, — вы убили его!

Схватив лежащего на полу Бева Леннона за ногу, Андре Дюшамп потащил его к выходу.

— Это была самооборона. Английский ублюдок пытался убить одного из моих людей.

— Верно, — проревел Десмонд Лафо, — это была попытка убийства.

Он махнул Эрику рукой, показывая на дверь.

— Я вызову полицию, — сказал Хасан Раванд.

— Да, ты вызовешь, почему бы и нет, — с издевкой сказав Андре Дюшамп, — это вполне в твоем стиле, англосакс. Проиграть, а потом хныкать и бежать под защиту закона, — предостерегающе посмотрев на застывшего в ужасе бармена, он качнул головой членам своего экипажа, указывая на дверь. — Задай себе вопрос, Хасан, почему произошла драка. Ведь жандармы обязательно спросят тебя об этом.

Эрик выбрался в туннель, соединявший помещение бара с другими вертикальными переходами города, лифтами и вестибюлями. Ему пришлось помогать побледневшему Десмонду Лафо, который заметно прихрамывал.

— Беги и прячься, Дюшамп, — эхом раздавался за их спинами голос Хасана Раванда, — и ты, убийца. Но не забывайте, что эта вселенная не слишком велика.

Настоящая ночь — тьма и величественно мерцающие звезды — опустилась на Криклейд. Но она продолжалась меньше восьми минут, а затем в небе появилось красное пламя Герцогини. Впрочем, полного мрака не было даже в эти короткие мгновения. Захватывало дух холодное сияние серебристого кольца звездолетов, орбита которых была хорошо видна на безоблачном северном участке небосклона. После ужина, который состоял из пяти блюд, Джошуа вместе с членами семьи Кавана вышел на балкон посмотреть на «небесный мост». На Луизе было кремовое платье с обтягивающим лифом, которое отливало бледно-голубым, отражая свет падавших комет. Внимание, которое она уделила ему во время ужина, едва не переходило рамки дозволенного. Впрочем, то же самое можно было бы сказать и по поводу враждебности, которую проявил по отношению к нему Вильям Элфинстоун. Что же касается самого Джошуа, то он с нетерпением ждал следующего дня, когда Луиза должна была провести для него экскурсию по поместью. Грант Кавана сразу же поддержал эту идею. Сам же Джошуа, не имея возможности проконсультироваться со своими нейронными процессорами, терялся в догадках, кто именно первым высказал эту счастливую мысль.

Раздался негромкий стук, и дверь спальни открылась, не дожидаясь разрешения Джошуа. Неужели он не закрыл ее на замок?

Джошуа мигом спрыгнул с кровати, на которой еще минуту назад лежал, уставившись в голографический экран, транслировавший какую-то ужасно слащавую драму. Все на Норфолке было гладко: никто не ругался, никто не строил козней и никто не дрался. Даже единственная программа новостей, которую он до этого просмотрел, была ужасно ограниченной. Фактически она состояла лишь из пары сообщений о прибытии звездолетов. Что касается политических событий, имевших место в Конфедерации, то о них вообще не было сказано ни слова.

Марджори Кавана проскользнула в комнату. Улыбаясь, она показала ему дубликат ключа.

— Боитесь ночных звуков, Джошуа?

Растерянно хмыкнув, он снова уселся на кровать.

Их представили друг другу перед самым ужином, во время официального коктейля, который имел место в гостиной. Если бы не ее старомодные и чопорные манеры, он бы наверняка сказал: «Луиза мне не говорила, что у нее есть старшая сестра». Марджори Кавана была намного младше своего мужа. У нее были густые черные волосы и фигура, до зрелого совершенства которой Луизе было еще далеко. Джошуа, конечно, понимал, что на планете, где все зависело от общественного положения, считалось вполне нормальным, что у такого богатого аристократа, как Грант Кавана, была молодая жена. Но Марджори была кокеткой, и это похоже, весьма забавляло ее мужа, который считал, что несмотря на все флирты, она крепко за него держится. Джошуа не разделял мнения Гранта Кавана, так как чувствовал, что она флиртует вполне откровенно.

Подойдя к краю кровати, Марджори сверху вниз посмотрела на Джошуа. На ней был длинный халат из голубого шелка, неплотно стянутый вокруг талии. Несмотря на то, что тяжелые шторы почти не пропускали в комнату красный свет ночной Герцогини, Джошуа все же сумел разглядеть, что кроме халата на ней больше ничего не было.

— Хм… — попытался заговорить Джошуа.

— Не спится? Тревожат какие-нибудь дурные мысли, а может, беспокоит то, что пониже пупка? — лукаво поинтересовалась Марджори, многозначительно посмотрев на его пах.

— У меня неоднократно генинженированная наследственность, потому мне не нужен длительный сон.

— Вот и славно. Будем считать, что мне повезло.

— Госпожа Кавана…

— Да будет тебе, Джошуа. Не изображай из себя невинного младенца, эта роль совсем тебе не к лицу, — она села на край кровати.

Он привстал на локтях.

— А как же Грант?

Запустив длинные пальцы в свои густые волосы, Марджори откинула их назад. Темные локоны упали на плечи.

— А что Грант? Он из тех, кого можно назвать настоящим мужчиной. Он превосходит многих в самых что ни на есть мужских занятиях, таких как охота, выпивка, пошлые шуточки, азартные игры и женщины. Неужто вы еще не заметили, что Норфолк отнюдь не является образцом просвещенного общества, в котором существует равноправие женщин? Это дает ему все основания потворствовать собственным желаниям, а мне — сидеть дома и изображать из себя примерную жену. Так вот, сегодня днем, когда он уехал, чтобы закадрить пару молоденьких цыганок, которых нанял для оказания помощи на посадках роз, я подумала: «Черт возьми, неужели я не могу хоть раз развлечься?»

— Можно мне сказать?

— Нет. У тебя слишком много достоинств: высокий, сильный, молодой, красивый, к тому же через неделю отсюда уедешь. Как я могу упустить такой шанс? К тому же когда дело касается моих дочерей, я становлюсь яростной защитницей их нравственности, превращаясь в остервенелую суку.