Геннадий Прашкевич - Дэдо (сборник) Страница 7

Кто-то запел. Кто-то упал в неустойчивое плетеное кресло.

Пахло потом, чадом, тошнотворно несло с боен. «Смотрите, какое красивое у меня тело!» – кричала, беснуясь, Жанна. Кто-то блевал в медный тазик. Это вдруг рассердило Дэдо. «Прекрати, – крикнул он. – Это мой тазик для умывания!». Но тазик у несчастного не отнял. Мятые разрисованные бумажные листки, приколотые к стене, раскачивались от движения душного воздуха. Всех этих женщин, изображенных на листках, Дэдо, наверное, рассматривал сквозь горлышко бутылки, иначе они не получились бы такими искривленными.

Потом опять принесли вино.

Потом пришло странное влажное утро.

Потом в чаду и в веселье прошел длинный нелепый день.

К вечеру еще одного дня Семен проснулся от того, что над ним стоял голый Дэдо.

– Чего тебе, браток?

– Купи у меня чемодан.

– Зачем мне твой чемодан, браток?

– Это очень хороший чемодан.

– Но зачем он мне нужен?

– Разве мы можем знать, в чем действительно нуждаемся?

– Тогда тем более, браток.

– Всего три франка.

– А как ты можешь знать, что три франка нужны тебе?

– Хочу угостить тебя вином.

– Где моя одежда?

Привстав, Семен обнаружил, что он голый. Как в водах Цусимского пролива.

Но спал он на вытертом русском полушубке, несомненно, привезенном Жанной из Японии. И спина у него чесалась.

– Какую-то одежду выбросили в окно, – проснулась Жанна. – Дэдо, посмотри в саду.

Дэдо вышел.

– Ты откуда будешь, моряк?

Семен ответил, хотя его ответ не имел значения.

Он терпеливо дождался Дэдо и извлек из тайника куртки последние пятьдесят франков. «Дэдо, я знаю, чем мы теперь будем угощать моряка», – сварливо, но уже весело заявила Жанна, бесстыдно поднимаясь с лежанки. Семен отчетливо увидел то, наконец, чему пытался не верить: левая нога Жанны была почти по колено деревянная. Накинув на себя слишком просторное, можно даже сказать, бесформенное платье, Жанна кокетливо подмигнула мужчинам и схватила кошелку.

И вдруг взгляд ее заледенел:

– Что это у тебя на спине, моряк?

– А мне откуда знать? – пожал плечами Семен. – Глаз у меня на затылке нет.

И насторожился:

– А что там?

– Египтянка! Опять проклятая египтянка! – завизжала Жанна. – У тебя, моряк, на спине египтянка! С египтянкой на спине ты вполз в наше тихое жилище, как настоящий ядовитый скорпион!

– Ну да, он так и вполз, – с готовностью подтвердил Дэдо.

– Египтянка! Ну да! Я узнаю ее! – Жанна с животной ненавистью впилась обломанными ногтями в лицо Дэдо. – Это ты ее написал! Зачем? Ты обесчестил моряка! На его спине теперь всегда будет твоя египтянка!

Она, конечно, преувеличивала. В кривом осколке зеркала, удерживаемом на стене тремя гвоздями, Семен с трудом разглядел на спине всего лишь несколько стремительных линий – что-то вроде очертаний некоей длинной, вытянувшейся вдоль всей его спины женщины.

Но Жанна бешено ревновала.

Она ревновала Дэдо к этой египтянке совсем как к живой женщине.

Что же касается художника, то он, наверное, изобразил египтянку автоматически, в обычном пьяном затмении, даже не отдавая себе в том отчета. Может, он принял широкую спину спящего Семена за некую рабочую плоскость, почему нет? Могло быть и так. Думал всю ночь о своей египтянке и изобразил ее. В конце концов, не все ли равно на чем рисовать?

– Не кричи, сестричка, – ласково попросил Семен Жанну.

Он жалел художника и хотел отмазать его:

– Я сам попросил Дэдо об этой услуге.

– Зачем? – не верила Жанна.

– Это моя женщина, сестричка. Понимаешь, моя бывшая женщина, – Семен огорченно и убедительно развел руками. – Жаль, что она тебе не понравилось. Но тут, каждому свое. Я – моряк и хочу, чтобы моя женщина везде сопровождала меня.

– Даже если пойдешь ко дну?

– Конечно.

– Тогда иди и утопись в Сене!

– Нельзя, – торопливо вмешался Дэдо. Он явно боялся потерять египтянку. – Нельзя ему топиться, Жанна. Он обещал за работу тридцать франков, – художник старательно уклонялся от возмущенных взглядов Семена. – Сейчас придет Гийом и сделает моряку наколку. Прямо по моему рисунку. Тогда египтянка останется с ним навсегда. Гийом – настоящий мастер.

И страшно забарабанил в стену соседа:

– Гийом!

Гийом тут же явился.

Это был тощий паренек невероятно голодного вида.

При нем находились кисточки, баночки с тушью, набор игл.

– Падайте на лежанку, моряк, – приказал он, сразу оценив обстановку. Наверное, был прекрасно осведомлен обо всех тайнах соседей. – А ты, Жанна, купи кофе и рогаликов. Хорошо, если найдется немного вина, – в это паренек, кажется, не верил. – Работа требует твердой руки, я не хочу, чтобы моя рука дрогнула.

И понимающе кивнул Дэдо, все еще закрывавшему руками исцарапанное лицо:

– Ты хорошо справился с заказом моряка.

И повелительно повторил:

– Жанна!

– Нет, я не пойду, – заявила Жанна. – Пусть теперь за вином пойдет Дэдо. А я останусь и буду от всей души ненавидеть египтянку. Пусть она лопнет. Пусть кожа этого моряка покроется страшными язвами. Пусть корабль этого моряка в первом же рейсе потерпит крушение. Пусть рыбы растащат на части эту наглую тварь! А ты, Дэдо, не ходи долго, не то я отдамся моряку, – угрожающе заявила. – А потом отдамся Гийому.

И все время, пока проклятый Гийом жег спину Семена раскаленными иглами, Жанна ненавидела египтянку. Иногда Семен даже вскрикивал от боли. Когда Дэдо принес вино, Семена начали отпаивать. Боль, сетования Жанны, чужие голоса – опять все смешалось. Над каменной головой танцевали. Мастерская наполнилась друзьями Дэдо и Жанны, праздник шел двое суток. Потом мастерская внезапно загорелась. Тут же с шумом и с колоколом подкатила пожарная повозка. Комнату залили водой, смыв со стены длинноголовых женщин вместе с бумагой, на которой они были нарисованы. А фараоны, подоспевшие вслед за пожарными, зацапали Семена, потому что к этому времени он (к восхищению консьержки, варившей вкусную похлебку из картофеля и бобов) во второй раз побил мясников, пришедших поглядеть на пчелок бедных. В подкладке у Семена были зашиты бесценная книжка моряка и последние пятьдесят франков, поэтому он ничего не боялся. Когда бывшего марсового везли в участок, он кричал: «В Париже у меня собственность! Не поеду в участок, пока не взгляну на свою собственность!»

Заинтересованные фараоны сделали крюк.

Смеркалось. На строительной площадке торчали сваи фундамента.

Каменная египтянка куда-то исчезла, но Семен догадался:

– Подлецы! Они заложили ее в фундамент!

– Кого? – удивился главный фараон.

– Мою египтянку.

– Вы въехали во Францию не один? Вы въехали во Францию с женщиной? Она египтянка? Она не гражданка Франции?

– Я купил ее здесь, в Париже.

– Вы действительно полагаете, – главный фараон был поражен. – Вы действительно полагаете, что в Париже можно купить египтянку?

– Подлецы! Они теперь заложили ее в фундамент!

– Вы хотите сделать заявление, моряк? Вы хотите, чтобы мы открыли уголовное дело о бесчеловечном преступлении? Хотите свидетельствовать в суде?

Семен хотел крикнуть – да! – но перед ним, как в дыму, предстало измятое пьяное лицо Жанны и ее деревянная нога. «Моя маленькая сладкая сучка»! Ну, нет! Желая поскорее покинуть страшный город, Семен попытался ударить главного фараона. Удар, к счастью, не получился. Нет в этом мире хороших городов, горько думал Семен, когда его тащили в полицейскую карету. Все города как рвотное.

Эта мысль немного его утешила.

Неизвестно, где бывший марсовой с броненосца «Бородино» провел годы первой мировой войны, скорее всего, плавал под разными флагами на коммерческих судах. В полицейских участках Сингапура или малайского порта Диксон, или Танжера и Гонолулу можно, наверное, найти листы полицейских протоколов с описаниями грандиозных пьяных побоищ, проходивших с участием Семена. Но в начале 1917 года на французском транспорте «Ариэль» палубный матрос Юшин пришел в Одессу.

Морскую походку Юшина, его торчащие в стороны лихие усы можно было наблюдать на Дерибасовской и в Аркадии, где он снимал комнатку. Там же некоторое время он выступал с беспроигрышным цирковым номером: по спору поднимал одним средним пальцем правой руки сто восемьдесят килограммов любого груза. Ему было все равно, кто победил в России в октябре, но уже в феврале его захватила грандиозная идея – построить совершенно новый мир, в котором простые люди, такие, как он сам, получат, наконец, свободу. В Первой Конной Семен служил под началом своего тезки (такого же усатого) и участвовал во многих боевых рейдах. Он был отмечен вниманием легендарного командарма, пользовался его доверием, но в сентябре 1920 года в поле под Елисаветградом удар шрапнели свалил бывшего марсового с лошади.