Елена Хаецкая - Страховка Страница 8

— В каком смысле?

— Пять и семь — одиннадцать. Осталось еще пять крепежей. С ними-то что?

— Пять и семь — двенадцать, так что остается четыре, — поправил господин Низа. — В случае с этими четырьмя… молекулярный анализ не выявил… Слишком давно. Я в затруднении.

— Да ладно вам, — развязно произнесла Бугго. — Давайте поделим расходы пополам. Два — на мне, два — на вас.

— Мне необходимы веские аргументы, подтвержденные объективными данными, в противном случае…

— Хорошо, все четыре — мои, — легко согласилась Бугго.

Мурашки уже расползлись по рубке. Одного Бугго краем глаза видела на топчанчике — он упорно карабкался к сиденью.

Господин Низа внес несколько цифр в свою планшетку и показал Бугго.

— После того, как мы с вами пришли к окончательному соглашению по вопросу крепежа в грузовом-четыре, картина приобретает такой вид…

Мурашка приподнял усики над краем сиденья и пошевелил ими, исследуя воздух. Помогая ему принять верное решение, Бугго украдкой обмакнула палец в чашку с чогой и оставила несколько сладких капель рядом с собой. Отринув сомнения, мурашка пополз вперед, а там, где он только что был, тотчас появился еще один.

Бугго взяла планшетку в руки и погрузилась в изучение цифр. Господин Низа поглядывал на нее сбоку, доброжелательно и чуть снисходительно. И вдруг в мгновение ока все изменилось. Круглое лицо распорядителя работ вытянулось, каждая шерстинка на нем встала дыбом, и он, подскочив противоестественно высоко над сиденьем, заверещал тонким и резким голосом, как бы разрывающим гортань и совершенно невыносимым для слуха:

— Дэрису! Дэрису! Дэрису!

С этим он сорвался с места и вылетел из рубки.

Бугго даже не посмотрела ему вслед. Она полулежала на топчанчике, среди опрокинутых мисочек с чогой и разбросанных планшеток, и скучно наблюдала за тем, как деловитые дэрису запускают хоботки в обивку и вытягивают сладкое. Она совершенно ничего не чувствовала. Ни злорадства, ни даже удовлетворения. И в голове опять сгустился туман.

Она напомнила себе об их с Хугебуркой плане, встала ногами на сиденье и вытащила эхолот из гнезда в стене.

Хугебурка ждал ее в гостинице. Он валялся в смятой, засаленной постели и читал журнал, заимствованный у портье, очень старый, с заляпанным экраном. Завидев Бугго, Хугебурка выключил журнал и встал.

Бугго бросила на кровать эхолот и потянулась к бутылке, стоявшей на стереовизоре. Хугебурка поглядел на эхолот, потом взял в руки, повертел.

— Молекулярный анализ покажет, что его украли совсем недавно, — сказала Бугго. — Но вряд ли выявит вора.

— Когда суммарные результаты экспертизы станут известны, господин Низа, вероятно, заподозрит вас, — сказал Хугебурка мрачно.

— Да? — отозвалась Бугго. — Между прочим, он считает меня глупой.

— Когда речь заходит о деньгах, людям свойственно резко менять мнение на противоположное.

Бугго плюхнулась на кровать с бутылкой в руке.

— Они ничего не докажут. — Она подняла голову и пьяно поглядела в глаза своему старшему офицеру. — Ничего. Ясно?

— Если не найдут эхолот.

Бугго фыркнула.

— Не найдут! У вас деньги остались?

Хугебурка промолчал и не двинулся с места.

— Я спросила, есть ли у вас деньги, господин Хугебурка.

— Немного.

— Купите мне конфет. Липких. Дешевых. Каких-нибудь карамелек. Нужно штук двадцать. Только не задерживайтесь в баре, времени мало.

Хугебурка накинул куртку и вышел, а Бугго включила журнал и прочитала местный анекдот, которого не поняла.

Следующие полчаса они сосали карамельки и оплевывали сладкой слюной злополучный эхолот. Хугебурку затошнило после третьей конфеты, а капитану, похоже, все нипочем. Наконец карамельки иссякли. Последнюю Бугго проглотила. Эхолот поместили в бумажный пакет и вдвоем покинули гостиницу.

— Местные называют их дэрису, — объясняла Бугго по дороге. — По мне — обычные мурашки. Эти пушистики их смерть как боятся. Если мы закопаем эхолот в муравейнике, там даже искать не станут.

Все прошло как по маслу. Прибор засунули в середину муравьиной кучи, и вокруг тотчас закипело строительство: спешно латались дыры, возводились новые стены, сладкое покрытие перерабатывалось и шло в дело.

— Идем-ка отсюда, — сказала. Бугго своему офицеру, который сомнамбулически глядел на эту бурную коллективную деятельность. — Завтра и следа не останется.

Ближе к вечеру начался дождь. Холодный, встревоженный порывистым ветром, он то брызгал во все стороны, то, на мгновение успокаиваясь, слабо шелестел в листве и под ногами. Желтые и синие лучи уличных фонарей растекались разноцветной жижей и плавали по плохо замощенным тротуарам. В лужах вздувались крупные пузыри, но лопались прежде, чем Бугго наступала на них.

Впереди мигал бар, похожий на опрокинутый шаттл. Ветер приносил оттуда музыку, но по дороге рвал ее на кусочки, и до Бугго с Хугебуркой долетали только хрупкие обломки, из которых никак не складывалась мелодия. А потом теплое, влажное нутро бара поглотило их.

Битые зеркала, в беспорядке прилепленные повсюду на стенах, дробили посетителей. Эхо скакало под потолком, путаясь в искусственных металлических сталактитах и круглых пестрых лампах, а музыка по-прежнему оставалась неуловимой, существующей только в воображении трех музыкантов с мятыми лицами и свалявшейся шерстью на щеках. Один из них натужно дул в длинный оранжевый шланг, оживляя музыкальный инструмент, похожий на плоский младенческий гробик; а двое других то попеременно, то оба разом дергали толстые струны, натянутые на гигантскую бочку.

С бутылкой и двумя стаканами Хугебурка направлялся к столику, где сидела Бугго.

— У! — проговорил сипловатый, но вполне дружеский голос над самым ухом Хугебурки. — Как статус?

Шершавая теплая рука скользнула по ладони Хугебурки, желтые глаза на смуглом лице близоруко прищурились.

— Стабильно, — сказал Хугебурка. — Глотнешь?

Незнакомый космоволк хлебнул из бутыли, обтер губы, еще раз глотнул и вернул злягу Хугебурке.

— Антиквара не видел? — спросил он, озабоченно озираясь.

— Кого?

— Калмине Антиквара. Купили с Уфели слайдборд за семь сотен экю, давно мечтали… На сорок втором парасанге в сторону Орясины отказал правый тормозной: Уфели в смятку, Антиквар с костылями…

И, бормоча на ходу, куда-то ушел, растворяясь в разноцветной мешанине лиц, звуков, бликов, мелькающих световых пятен…

— Кто это? — спросила Бугго, когда Хугебурка приблизился к ней и поставил стаканы на столик.

— Понятия не имею.

Они молча разлили злягу. Вечер для них начался и все длился и длился, принося в бар все новых и новых людей, которые входили, обтирая дождь с мокрой шерсти и встряхиваясь, и сразу же вплетали свои голоса в тугое вязание здешнего воздуха, и все пестрее становилось вокруг, и наконец настало то мгновение, когда из замысловатой пестроты потянулась единственная нить, простая и чистая, и вот эта-то нить и была истиной, а названия у нее не было.

В самый глухой час ночи, когда все огни погасли и ненадолго возникла усталая тишина, Бугго поскреблась в номер к Хугебурке. Плохо соображая, он накинул на плечи одеяло и поплелся к двери.

— Господин Хугебурка… — расслышал он глухой голос своего капитана. — Я умираю.

Хугебурка распахнул дверь, и Бугго повалилась прямо на его руки.

— Что?… — невнятно спросил он, втаскивая ее в комнату и на ходу задевая локтем панель освещения.

Бугго вся тряслась, лицо у нее распухло — из вздутых зеленовато-белых подушек щек торчал только кончик носа да еще высовывались краешки белых тонких ресниц.

Хугебурка положил ее на кровать, чуть отошел и уставился изучающе. Потом приблизился, тронул распухшую щеку пальцем. Ненадолго осталось углубление в тугой подушечке, потом оно медленно исчезло, выправилось.

— Больно? — спросил Хугебурка.

— Ничего не чувствую, — плачуще сказала Бугго.

Из-под реснички с трудом выбралась раздавленная слезинка. Хугебурка машинально вытер ее ладонью. Бугго всхлипнула.

— Ну, — сказал Хугебурка, проводя рукой по ее волосам. — Ну-ну.

— Может, это от зляги?

— Нет, — твердо ответил он. — Мы ведь пили из одной бутылки.

— Все равно. Я женщина. Женщины чувствительнее.

— Тогда вас бы разнесло еще месяц назад, — резонно возразил Хугебурка.

— А если накопилось в организме?

— Нет, госпожа капитан, — повторил Хугебурка. — От зляги еще ни одного космоволка не раздуло. Так не бывает.

Она чуть выпятила губы, и Хугебурка понял: обиделась. Он еще раз погладил ее, как маленькую, и вдруг нащупал за ухом странный бугорок, похожий на бородавку. На краткий миг ситуация показалась чересчур деликатной. Что если у Бугго там на самом деле бородавка, которой она стесняется?