Федор Метлицкий - Фаворский свет Страница 8

– Вон мой дом, – обрадовался писатель. – Он открыт всем добрым людям. Есть вино, из той трёхствольной винной груши, что растёт у крыльца. Вкусное, с приятной горечью. Приглашаю.

Олег сомневался.

– Что это за самоделка? Процент сивушного масла проверяли? То-то.

Он не доверял самодельному или рыночному, предпочитал импортное, известных марок.

В простом доме – конторе местного самоуправления – уже ждали: длинный стол был накрыт, как сказали, экологически чистыми фруктами и овощами прямо с полей агрохолдинга, с известным и за пределами края натурально мягким пахучим хлебом, местным вином, «всегда свежим».

– Наш электорат! – сладострастно потёр ладони Олег.

Во главе стола сидел директор агрохолдинга, спонсор посёлка. Его живые глаза помягчели.

– Мы ждали вас, потому что вы становитесь новой силой, у вас есть новые идеи.

Он рассказал о нарастающем противостоянии с местной властью. Особенно сейчас, когда организовали свою банковскую систему – общественную кассу взаимопомощи. Хотя налоги платим, правда, в основном на зарплату. Говорят, мол, чёрная касса, новая пирамида. Хотя это добавка к зарплате людей.

– Всегда буду помнить слова матери – великой труженицы, чтобы я не обижал людей, – объяснялся директор. – Но не всё зависит от меня.

Собрания людей в последнее время меня угнетали. Но сейчас между нами не было преград настороженности.

– Собираетесь объявить независимую республику?

– Что вы! – засмеялся директор. – Хотим, как все нормальные люди, не от государства отделиться, а от духа наживы. Без города нам нельзя. Модернизация может быть только оттуда.

– Разве это возможно в отдельном районе?

Директор усмехнулся.

– Конечно. Мы тут сами много сделали. Не пускаем хищное строительство. Только экологичное. Отказались от услуг ЖКХ: поставили котлы для обогрева в каждом доме, колонки горячей воды. Перестали платить этим разгильдяям.

– Наняли врачей, теперь не надо ждать очереди в городской поликлинике, – сказала Эльнара. – У нас домашняя медицина, теплее, чем в городе. Хотя по сложным делам приходится ездить в Федеральный медицинский центр.

– Свободно говорим на местной радиостанции, – добавил писатель. – Правда, как и в других регионах, прессу не любят. Нашего редактора избили, сейчас в больнице.

Писатель вздохнул.

– Наши дружинники нашли злодея, но так и не определили заказчика. Есть, конечно, полиция, но толку от неё мало.

Оказывается, местная добровольная дружина самообороны, защищавшая бизнес от мафии, набрала такую силу, что вызвала недружелюбие власти.

– Народные мстители отсюда?

– Это о пацанах, которые расстреливали ментов? Нет, они из города, у нас таких нет. Мы поставляем в город актёров, художников, бардов. Почему-то они произрастают только здесь. Место, где Бог целует в темечко. В наших дворцах культуры, которые ставят такие спектакли, что артистов выманивают в центральные театры.

– Так что, пока победили у себя коррупцию, – засмеялся директор. – Путем самоорганизации. Вот только с ней у нас трудно. Никто не хочет быть начальником.

– Бесклассовое общество?

– Что вы! Просто никто не хочет руководить. Трудно избрать председателя, привыкли жить сами по себе. Вот, только Светлана не отказалась.

Я был удивлён. Вот как! Сам начальник Черёмушек сопровождает меня.

Олег был восхищён.

– И что, власть это терпит?

– Ещё как! Собирается разогнать наше самоуправление. Но прицепиться не к чему. Выполняем обязанности граждан, не бунтуем. Демонстрацию организовали мирную.

Мы знали, что молчаливую силу непротивления давно хотели приручить власти. Основное её преступление – отказ от услуг государства, крупных сетей бизнеса.

Олег, оживлённый, с весёлым взглядом, чувствовал себя, как на Тайной Вечере, развесил какие-то графики и стал излагать план захвата власти структурами самоуправления.

– Вот здесь, друзья, план взятия демократией власти в городе.

Он рассказывал, как надо завоёвывать большинство – сначала в местных органах самоуправления, потом в блоках самой власти, обозначенных в графиках. Это была гениальная идея поступательного и неизбежного захвата, открывающего неопределённо волнующие новые просторы.

Слушали сдержанно. Я всегда подозревал в людях глубины, которые не видел в них, внешне обычных. Сильно выпивший после работы представитель оппозиции – взлохмаченный абориген из малочисленных народов, вылезал вперёд и косноязычно требовал немедленно пойти крушить чиновников.

– Садитесь! – обрезал его Олег. – Помолчите, если напились.

– А что дальше? – качали головами местные.

– Как что? Свобода от притеснений чиновников.

– Ну и что? Этого мы и так почти добились. Только во что выльется ваша свобода?

– В свободу предпринимательства.

Его волновала тёмная волнующая бездна раскрывающегося индивидуализма.

– Это уже есть. Хотите, чтобы и у нас было дикое неравенство? Мы уж как-нибудь сами.

Олег нетерпеливо отмахнулся.

– Равенства не бывает. Человек должен научиться опираться на свои силы. Развивать свои таланты, быть победителем. Хватит патернализма!

Гурьянов давно хотел высказаться. Здесь он был как рыба в воде, имел союзников.

– Это мы дадим подлинную свободу! Она в справедливости, в общей цели, где не бывает, чтобы каждый за себя.

– И это видели. Общая цель тоже была.

Олег, игнорируя Гурьянова, как дегустатор, пробовал вино писателя из винной груши.

– Действительно, как итальянское. Там не пьют марочное, а только местное, у каждой провинции своё. Ваше ни на что не похоже, очень своеобразное.

Я предлагал свою комплексную систему объединения всех наших сил на всероссийском уровне. Подбираем на конкурсах лучшие предприятия и организации, вплоть до научных, оздоровительных, и даже уфологических, по всему краю и вне его, выделяем их знаками экологической чистоты, и во главе с муниципалитетом вкладываем все силы на конкретную территорию – Черёмушки. Цель – создание экологически чистого района, лучшего в стране, и, может быть, в мире!

Как ни странно, моя программа прошла на ура, как сама собой разумеющаяся, – они строили такую же систему, только в местных масштабах.

Обсуждали возможность поддержки Черёмушек в правительстве, а также в агитационной пропаганде, в прессе. Олег обещал не оставить их наедине с подбирающейся к ним властью края.

– Вы только здесь в открытую не лезьте, – попросил директор. – Могут что угодно. Наступает новая волна борьбы с преступностью, то есть передела экономики.

Вечером мы сидели с Олегом и Гурьяновым в номере гостиницы.

В окно влезала сирень, манящая в её сине-розовую глубину. Я томился от желания выйти из номера, идти куда-то по уютной аллее со Светланой, под густыми ветвями садов, и целоваться.

Они спорили о давнем и непримиримом, полулёжа на кровати с рюмками в руках. Олег превозносил главную нравственную ценность – семью. Гурьянов возражал:

– Если главной ценностью сделать семью, то единственное средство содержать её – обогащение.

– А это плохо?

– Эгоизм семьи – плохо.

– Свобода личности – в свободе семьи.

– Короче, плевать на остальных. Это ваше клеймо всем знакомо. Вы летали на комфортабельном самолёте олигарха по стране, веселясь и агитируя! – Гурьянов поправил платочек в кармашке пиджака, у него было мирное настроение. – По какому праву опять агитируете провинцию?

Я снисходительно вмешался:

– Вы злитесь на молодость. Ребята были молодые, оторвались по полной. Дело не в этом.

Олег, возлегая на подушке, отвечал жизнерадостным тоном, непонятно, в шутку или всерьёз.

– Кстати, я не был в том самолёте. И мы вроде союзники. Делаем одно и то же.

У Гурьянова была выгодная позиция – не участвовал «в разрушении либералами страны».

– Нищий народ вас ещё тогда возненавидел!

Я поддразнил Олега:

– Это правда, сейчас стыдно быть богатым.

Олег вздохнул.

– Мы никогда не сойдёмся. Это неподвижное подсознание, о чём бы ни спорили. Есть два разных типа людей, два разных мира. Один всхлипывает от счастья при виде грохочущих танков по площади на военных парадах, или парадах физкультурников с голоногими рядами гимнасток в трусах – скрытой формой тоталитарной сексуальности типа «секса у нас нет». Другой – счастлив, когда соборность не подавляет его свободу. Время ещё не пришло, чтобы народ осознал свои свободы. Слава богу, что вам теперь не загнать провинцию на обочину цивилизации.

Что-то мне не нравилось в самодовольстве Олега. С тех пор, как он оказался на виду, в опасное время становления партии, когда приходилось работать под топором критики и недоброжелательства большинства населения, у него определились и окостенели убеждения, и он сейчас не хотел понимать точку зрения противника. В отличие от него, я пережил становление моей организации без внимания власти и общества, так как наши цели были для них безопасными, и не мог обозлиться. Но мне он был ближе.