Анатолий Митрофанов - НА ДЕСЯТОЙ ПЛАНЕТЕ Страница 9

— Совершенно верно! — подтвердил Крепов. — Но раньше, оно было лишь предположением, а сейчас стало реальностью. Только фаэты ошиблись. Это сближение должно произойти через девять лет, а не через два года.

— Так ведь они, очевидно, исходили из продолжительности собственного года, за который Церера обращается вокруг Солнца.

Больше часа шло совещание. Наконец Крепов произнес:

— Все ясно! Сообщите на Землю наши выводы.

Адмирал встал, дав понять, что совещание закончилось. Из кабинета он вышел не спеша, последним. Даже здесь, в условиях малой весомости, Крепов продолжал сохранять свою солидную осанку и походку, в которой каждый шаг, казалось, отдавал сознанием уверенности и собственного достоинства.

В коридоре его встретил радист и вручил только что полученную с Земли радиограмму. Развернув ее, адмирал прочел:

«Очень прошу включить меня в состав экспедиции на Цереру. Опасностей не боюсь. Могу работать геологом, радистом. Дубравин».

— Вот человек! Не сидится ему спокойно на Земле, — удовлетворенно произнес Крепов. — Снова рвется в космос. Это хорошо!..

Глава четвертая

ОТЛЕТ В КОСМОС

На одном из рейсовых космолетов с Земли на «Комсомолию» прилетели Ярова и Дубравин.

Одетые в скафандры, они по трапу перебрались с корабля на, станцию, и лифт быстро поднял их в изолятор. Подождав, когда над дверью вспыхнула зеленая лампочка, — это означало, что в изоляторе установилось нормальное воздушное давление, — молодые люди начали освобождаться от громоздких, но уже потерявших здесь свой вес скафандров. В небольшом промежуточном зале их поджидали друзья.

— Здравствуйте, товарищи! Земной вам поклон! — улыбнулась Ярова.

— Спасибо!

— Как дела? — посыпались возгласы.

— Всем вам привет от Земли—матушки! — весело обратился Дубравин к космонавтам. — Не забыли вас родные и близкие. Привез вам кучу писем и посылок.

— Молодец, Дубравин! Жаль, нельзя качнуть.

— Тише! Тише… Руку не оторвите! Она мне еще пригодится! — отшучивался Дубравин, раздавая письма. Последнее письмо он вручил Медведеву вместе с герметически закрытым термосом. — Держи, Виктор! Просьбу твою выполнил.

— За это — не знаю как тебя и благодарить!

Космонавты все вместе двинулись к выходу, и шум постепенно начал стихать. Последними медленно шли Медведев и Данилова.

— Скажи правду, Таня. Ты без колебания летишь на Цереру? Ведь это не Марс. Опасность этого полета намного больше.

Девушка укоризненно посмотрела на Виктора.

— Тебе не стыдно задавать такие вопросы? — в словах ее послышалась обида. — И как ты только не понимаешь? Я сама себя перестала бы уважать, если бы отказалась лететь туда, где надо спасать других. Нет, теперь—то ничто не удержит меня здесь.

— Не обижайся, прошу тебя! Ведь я спрашиваю больше для порядка, — Медведев замолчал, а потом продолжал: — Завтра твой день рождения, Таня. Боюсь, что не смогу увидеть тебя утром. Очень много дел. Поэтому решил сегодня. Поздравляю. И вот — прими… эти цветы.

Медведев открыл крышку широкого термоса, вынул оттуда чудесный букет свежих роз и подал его девушке. Таня, слегка зардевшись, приняла цветы.

— Спасибо! — промолвила она, благодарно глядя на Медведева. — Ты даже не представляешь, Виктор, какую радость доставил мне. Всегда ты делаешь не так, как все…

На другой день адмирал собрал в своем кабинете участников предстоящей межпланетной экспедиции. Присутствовали все, кроме заболевшего Грачева.

Крепов сидел за широким столом, заставленным разными полуавтоматическими приборами. Извинившись, он позвонил дежурному. На экране фототелефона появилось лицо космонавта.

— Пригласите ко мне Дубравина! — приказал адмирал дежурному.

— Есть! — по—военному ответил тот.

— Что ж, а теперь, — Крепов обвел космонавтов изучающим взглядом, — приступим к делу. Постановление правительства вам известно. Вашему кораблю предстоит вместо Марса лететь на Цереру. Будем говорить, дорогие друзья, откровенно. Расстояние перелета увеличивается в пять раз, а опасность, — адмирал многозначительно помолчал — опасность — в сотни раз. Перед вами очень трудная, рискованная задача. По пути вам не миновать пояс астероидов, обращающихся в районе орбиты Цереры. Никто не может предсказать, какие неожиданности вы встретите в космосе. Это одно. Потом совершенно неизвестно, что вас ожидает на планете. Каковы ее обитатели — гостеприимны или злы, какую встречу готовят они гостям. Поэтому советую: еще раз взвесьте все обстоятельства. Кто пожелает отказаться от участия в экспедиции — скажите. Сделать это еще не поздно. Порицания такой отказ не вызовет. Никто не должен идти в космос против воли и желания. Такое наше правило.

В кабинете наступила тишина. Сказанное адмиралом каждый переживал по—своему. Различные картины носились в воображении Даниловой, Яровой, Медведева — всех без исключения, кто сидел сейчас здесь и чья дальнейшая судьба, собственно, решалась в эти минуты.

Данилова посмотрела на товарищей. Какие близкие лица? Сейчас они сосредоточены и значительны. Но не слишком ли долго затягивается молчание?

Точно угадав беспокойство Тани, слово взял Медведев.

— Своего решения участвовать в экспедиции не изменяю! — решительно заявил он. — Готов лететь в любое место космоса. Тем более на Цереру, откуда поступили сигналы бедствия.

В этом же духе высказались один за другим остальные космонавты.

— Полагаю, что мы благополучно проскочим пояс астероидов, — начал убежденно доказывать Григорий Запорожец. — Замечено, что в обращении малых планет образуются как бы сгущения их и разрежения. Нам нужно рассчитать точно дату и время отлета, чтобы пройти как раз в одно из таких окон разрежений.

В дальнейшей беседе назывались сложные астрономические расчеты, подкрепляемые колонками цифр, длинным формулами и вычислениями электронных машин.

— Меня радует, что вы все, как один, дали согласие, — сказал Крепов в конце совещания. — Сегодня же сообщу на Землю о вашей готовности к отлету. Последнее. Вынужден, товарищи, сообщить: заболел Грачев. Как доложили врачи, у него приступ космической болезни. Причиной ее, по—видимому, послужило частое и длительное пребывание Грачева в оранжерее. Сейчас он лежит в лазарете, но врачи настаивают на незамедлительной отправке его на Землю. Лечиться Грачеву придется длительное время. Естественно, быть в экспедиции он не сможет при всем желании. Выбор ученого совета космического института пал на Дубравина. Он присутствует здесь. Меня интересует, Василий Иванович, не изменили ли вы своего желания участвовать в экспедиции?

— Нет, товарищ адмирал, оно только усилилось.

— Вот и прекрасно! Думаю, что ваша кандидатура будет утверждена правительством. На Церере хороший геолог, пожалуй, нужнее, чем биолог.

С этого дня для космонавтов, готовящихся к отлету, календарь, казалось, еще быстрее начал терять свои листки.

Заглянув однажды в библиотеку, Дубравин встретил там Ярову, уже выбравшую себе несколько книг.

— Цветом разнятся, а как называются? — спросил Дубравин у Жени. — «Три мушкетера», «Тихий Дон»! Хватит ли у тебя времени, чтобы прочесть их?

— Раз у нас на «Комсомолии» скорость больше, значит, время для нас должно течь медленнее, а читать я буду скорее.

— Ты по—своему интерпретируешь теорию относительности Эйнштейна.

— Если скорость у нас и не настолько велика, чтобы мы замечали ее влияние на время, то, сделав за это же время больше, мы фактически замедлим его течение.

— Так ты скоро будешь уверять, что здесь мы и стареть будем медленнее.

— Против этого вряд ли кто стал бы возражать, — улыбнулась Ярова.

Есть люди, которые не терпят одиночества. Их всегда влечет к друзьям, товарищам, с кем они могут спорить о науке, литературе, искусстве, мечтать. К числу их относилась и Женя Ярова. Ее выразительные глаза под густыми ресницами как нельзя красноречивее говорили о живости натуры девушки: они всегда блестели, словно горящие угольки, но иногда становились какими—то загадочными.

Высокий, худощавый Дубравин внешне являлся прямой противоположностью Яровой. Но только внешне. В их характерах имелось много общих черт. Оба были жизнерадостны, отзывчивы, бескорыстны и не мыслили жизни без полюбившейся работы. Такие обычно быстро сходятся и часто навсегда. Но к Жене Дубравин испытывал лишь дружеские чувства. Он опасался пут Гименея и «прелестей» семенной жизни. Поэтому, особенно в последние дни перед отлетом, старался избегать, лирического направления в разговорах с девушкой.

— Ты, верно, забыла, что мы двигаемся со скоростью лишь восьми километров в секунду.

— Нет, не забыла! — ответила Женя, удивленно приподняв брови. — И даже знаю, что на «Циолковском», мы полетим со скоростью тридцать километров в секунду.