Аластер Рейнольдс - Великая Стена Страница 9

— Вы должны узнать кое-что, — продолжал Клавэйн. — Вы понимаете, кто я?

Он подумал, можно ли узнать его в дыхательной маске. Затем что-то заставило его бросить эту затею. Он может сказать этому человеку, что он — Невил Клавэйн, но чего он этим добьется? Через несколько минут, может быть, секунд солдат умрет. Никакой пользы не будет оттого, что он узнает о лжи, из-за которой его повели в атаку, о том, что он пожертвовал своей жизнью ради неправого дела. Вселенная может обойтись без подобной жестокости.

— Все в порядке, — сказал Клавэйн, отворачиваясь от своей жертвы.

Затем он направился к центру гнезда, взглянуть, кого еще можно убить, до того как превосходящие своей численностью враги прикончат его.

Но этого не случилось.

— Вам всегда везло, — произнесла Галиана, склоняясь над ним.

Они снова находились где-то под землей — глубоко в недрах гнезда. Судя по виду, это был медицинский отсек. Клавэйн лежал на кровати, полностью одетый, не хватало только внешнего слоя камуфляжного костюма. Комната с серыми стенами имела форму чайника и была опоясана круглым балконом.

— Что произошло?

— Вас ранили в голову, но вы будете жить.

Он попытался сформулировать нужный вопрос:

— А как атака Уоррена?

— Мы отразили три волны. Разумеется, понесли тяжелые потери.

По окружности балкона стояло примерно тридцать серых коек, немного углубленных в ниши, набитые серым медицинским оборудованием. Все они были заняты. В этой комнате находилось больше Объединенных, чем Клавэйн до сих пор видел за один раз. Некоторые из них, казалось, были на пороге смерти.

Клавэйн поднял руку и осторожно ощупал голову. На спутавшихся волосах засохло немного крови; тело несколько онемело, но могло быть гораздо хуже. Он чувствовал себя нормально: ни провалов в памяти, ни афазии. Когда он попытался встать с кровати, тело послушалось его, лишь слегка закружилась голова.

— Уоррен не остановится на трех волнах, Галиана.

— Я знаю, — она помолчала. — Мы знаем, что будут еще.

Подойдя к перилам, ограждающим балкон, он взглянул вниз. Он ожидал увидеть какие-нибудь громадные непонятные медицинские приспособления, но в центре комнаты зияла пустая яма с гладкими серыми стенами. Он содрогнулся. Воздух здесь был холоднее, чем в других виденных им частях гнезда, стоял резкий больничный запах, напомнивший ему о госпитале для выздоравливающих на Деймосе. Но еще сильнее он вздрогнул, когда увидел, что некоторые из раненых — из мертвых — были едва старше тех детей, которых он посетил несколько часов назад. Возможно, здесь были и те дети, мобилизованные прямо из детской, вооруженные боевыми навыками при помощи своих новых имплантатов.

— Что вы собираетесь предпринять? Вы же знаете, что не можете победить. Уоррен в этих трех атаках потерял ничтожную часть своих сил. А здесь все выглядит так, словно погибла половина гнезда.

— Дело обстоит намного хуже, — призналась Галиана.

— Что вы имеете в виду?

— Вы еще не совсем готовы. Но я могу показать вам это через минуту.

Он почувствовал, что леденеет.

— Что значит — не совсем готов?

Галиана взглянула ему прямо в глаза:

— Вы получили серьезное ранение в голову, Клавэйн. Сама рана была невелика, но внутреннее кровотечение… Если бы мы не вмешались, вы бы погибли, — прежде чем он успел задать неизбежный вопрос, она ответила на него сама: — Мы сделали вам небольшую инъекцию медицинских машин в мозг. Они легко устранили повреждения. Но мы предусмотрительно позволили им расти.

— Вы поместили мне в мозг репликаторы?

— Не стоит так пугаться. Они уже растут — распространяются и устанавливают взаимодействие с уже существующими нервными схемами, но они занимают лишь ничтожную часть всей глиальной массы, всего несколько кубических миллиметров во всем вашем мозгу.

«А вдруг это блеф?» — подумал Клавэйн.

— Я ничего не чувствую.

— И не должны — почувствуете примерно через минуту, — она указала на пустую яму в центре комнаты. — Станьте там и посмотрите вперед.

— Там ничего нет.

Но не успел он произнести эти слова, как понял, что ошибся. В яме что-то было. Моргнув, он отвел взгляд, но, посмотрев опять в яму, снова увидел этот предмет — сначала призрачный, молочно-белый, он с каждой секундой становился ярче, принимал четкие очертания. Это была трехмерная структура, сложная, как клубок белковой молекулы. Переплетение петель и связок, узлов и туннелей, встроенное в призрачную красную матрицу.

Внезапно он понял, что перед ним: это была карта гнезда, уходящего глубоко в недра Марса. Как и подозревала Коалиция, база стала гораздо больше, она расширилась и уходила в землю глубже, чем можно было себе представить. Клавэйн попытался запечатлеть в памяти хотя бы часть увиденного — рефлекс собирания информации оказался сильнее осознания того, что он никогда уже не увидит Деймос.

— Нанниты в мозгу установили связь с вашей зрительной корой, — объяснила Галиана. — Это первый шаг на пути к Всеобщему Просветлению. Теперь вы можете видеть созданные компьютером образы, закодированные полями, через которые мы движемся, по крайней мере большую часть их.

— Скажите мне, что вы не планировали это, Галиана. Скажите, что вы не намеревались при первой возможности запихнуть мне в голову нанниты.

— Нет, я не собиралась этого делать. Но я не могла позволить вашим фобиям помешать мне спасти вашу жизнь.

Изображение усложнялось. В туннелях появились светящиеся точки, некоторые медленно двигались по лабиринту.

— Что это?

— Вы видите местонахождение Объединенных, — ответила Галиана. — Нас здесь так же много, как вы представляли себе?

Клавэйн насчитал во всем комплексе не более семидесяти огоньков. Он поискал скопление, изображающее комнату, в которой находился. Вот она: двадцать ярких точек, среди них одна более тусклая. Это он сам, разумеется. На верхнем этаже гнезда было всего несколько человек; либо во время атаки обрушилась половина туннелей, либо Галиана сама приказала завалить их.

— А где все остальные? Где дети?

— Большинство из них погибли, — она помолчала. — Вы были правы, предполагая, что мы торопились приобщить их к Всеобщему Просветлению, Клавэйн.

— Зачем?

— Потому что это единственный выход отсюда.

Изображение вновь приняло иной вид. Теперь все огоньки были связаны между собой мерцающей нитью. Структура сети постоянно менялась, словно картинка в калейдоскопе. Время от времени — это происходило слишком быстро, чтобы Клавэйн мог быть уверенным, — образовывалось нечто вроде неуловимого симметричного геометрического узора, затем узор растворялся в мерцающем хаосе изменчивой структуры. Он присмотрелся к узелку, обозначавшему Галиану, и увидел, что, даже разговаривая с ним, она поддерживала постоянную связь с остальными жителями гнезда.

Затем в центре изображения появилось нечто очень яркое, похожее на крошечную звезду, и по сравнению с ней мерцающая сетка стала бледной, почти невидимой.

— Сейчас сетка стала всеобщей, — сказала Галиана. — Яркий свет символизирует ее единство — единство во Всеобщем Просветлении. Смотрите.

Он стал смотреть. От яркого свечения — самого прекрасного и манящего, что доводилось когда-либо видеть Клавэйну, — исходил луч в направлении одинокого огонька, который изображал его самого. Луч пробивался сквозь матрицу, приближаясь с каждой секундой.

— Новые структуры в вашем мозгу почти закончили развиваться, — объяснила Галиана. — Когда луч прикоснется к вам, вы вступите в частичную интеграцию со всеми нами. Приготовьтесь, Невил.

В ее словах не было необходимости. Свет подбирался все ближе и ближе к его огоньку, и Клавэйн стиснул перила взмокшими ладонями.

— Я должен возненавидеть вас за это, — сказал Клавэйн.

— Почему же не возненавидите? Ненависть всегда самый легкий путь.

— Потому что…

Потому что теперь это не имело значения. Его прежняя жизнь осталась позади. Он протянул руки к Галиане — ему нужно было за что-то ухватиться, защититься от надвигающегося удара. Галиана сжала его руку, и мгновение спустя он познал Всеобщее Просветление. Ощущение было потрясающим — не болезненным, не страшным, но совершенно новым. Он буквально начал думать иначе, чем думал несколько микросекунд назад.

Потом, когда Клавэйн пытался мысленно описать происшедшее, он понял, что слова не годятся для этого. И неудивительно: в процессе эволюции язык приспособился передавать многие понятия, но не такие, как переход от индивидуальности к части сетки, состоящей из множества личностей. Но если он не был способен передать суть происшедшего, то он, по крайней мере, мог изобразить его с помощью метафоры. Словно он стоял на берегу океана и гигантская волна накрыла его. Какое-то время он пытался добраться до поверхности, пытался не наглотаться воды. Но поверхности не было. Океан, поглотивший его, простирался бесконечно во всех направлениях. Ему оставалось лишь подчиниться. Но шли минуты, и это пугающее, незнакомое превращалось в нечто приемлемое; ему начинало даже казаться, что оно успокаивает. Уже тогда он понял, что это лишь тень тех ощущений, которые переживает Галиана в каждое мгновение своей жизни.