Дэвид Вебер - На службе Мечу Страница 9

— Я могу это понять, сэр, — произнёс коммандер Тайсон. — Однако я пока что не совсем точно понимаю, почему мы идём к Тиберии. — Оверстейген склонил голову в его сторону и механик пожал плечами. — Мы знаем, что “Звёздный воин” уже проверял Тиберию и ничего не нашел, — почтительно отметил он. — Разве это не указывает на то, что Тиберия чиста? И если это так, то разве мы не лучше потратим своё время, осматривая какое-либо не обследованное место?

Абигайль внутренне затаила дыхание, желая увидеть, не уничтожит ли Оверстейген Тайсона за его опрометчивость, однако капитан её удивил.

— Я понимаю вашу точку зрения, мистер Тайсон, — признал он. — С другой стороны, эревонцы действуют исходя именно из этой теории. Их корабли продолжают заниматься системами, которые ещё не были проверены. Теперь, когда они проследили всё маршруты кораблей насколько могли точно, она перебросили основные усилия на последовательное обследование необитаемых систем, где пиратская шайка могла оставить судно снабжения.

Конечно, им потребуются месяцы, чтобы сделать большее чем круги на воде и мы несомненно можем принести в этом пользу. Но, как я это вижу, у них достаточно эсминцев и крейсеров для выполнения этой работы без нашей помощи, и всё, что мы можем предложить в этом отношении, будет конечном итоге относительно малозначительно.

Так что мне сдаётся, что “Стальной кулак” лучше использовать для выполнении независимого дополнительного расследования. Единственный эревонский корабль, потерянный после того, как Эревон начал расследовать исчезновения судов, это “Звёздный воин”. И последняя система, которую, как мы знаем, посетил “Звёздный воин” — это Тиберия. Итак, я в курсе, что эревонцы повторно посетили Тиберию и вновь разговаривали с населением Приюта. Однако одним из того, что РУФ смогло мне предоставить, была запись этих переговоров и у меня сложилось определённое впечатление, что приютцы были не вполне в восторге от необходимости сотрудничества.

— Вы думаете, они что-то скрывали, сэр? — нахмурившись спросил Блюменталь и на мгновение повертел десертную вилку. — Я полагаю, что если пираты действительно связались с ними и потребовали выкуп за пассажиров транспорта, одним из условий могло бы быть то, что Приют должен потом об этом помалкивать.

— Это один из вариантов, — признал Оверстейген. — Однако я не думал о чём-то настолько коварном, канонир.

— Тогда почему бы им не сотрудничать с готовностью в чём-то, что может помочь схватить людей, несущих ответственность за исчезновение и возможную смерть их колонистов, сэр? — спросила Аткинс.

— Это маленькая, изолированная, очень замкнутая колония, — ответил капитан. — У них не было почти никаких контактов с посторонними — до войны на орбиту Приюта раз в год приходил единственный нерегулярный грузовик; после начала войны и до заключения перемирия их вообще никто не посещал. И система была заселена беженцами, которые специально искали уединённое место, в котором они могли строить своё общество без какого-либо внешнего вмешательства. Религиозное общество, которое специально отказалось от контакта с инакомыслящими.

И вновь его взгляд, казалось, коротко выстрелил в направлении Абигайль. Тем не менее, на этот раз она не могла быть уверена, что это не игра её воображения. Не то, чтобы она была слишком склонна цепляться за презумпцию невиновности, поскольку для неё было очевидно прячущееся за его расслабленным лицом.

“Он мог бы с таким же успехом повесить на меня голотабличку с надписью “Потомок Религиозных Придурков!”, — обиженно подумала Абигайль.

— Мой довод в том, — продолжил Оверстейген, вероятно блаженно не осознающий жгучее негодование своего гардемарина, или, по меньшей мере, совершенно к нему безразличный, — что на Приюте не любят посторонних. А эти посторонние, вроде эревонцев, при разговоре с ними могут и не учесть этого фактора в достаточной степени. Во всяком случае, как мне кажется, те эревонцы, которые вели переговоры с властями планеты после исчезновения “Звёздного воина”, его не учли. Ясно, что местные только пришли в раздражение. Это могло начаться ещё тогда, когда на них впервые свалился “Звёздный воин”.

Но если “Звёздный воин” пропал потому, что обнаружил нечто привёдшее его к пиратам, и пираты его уничтожили, то Тиберия единственное место, где он мог это сделать. Система была его первым пунктом назначения и, как мы можем определить, он вообще не достиг второго. Так что если имеется чёткая взаимосвязь, а не некая игра случайности, между расследованием “Звёздного воина” и его исчезновением, то Тиберия — единственное место, где мы можем надеяться узнать то же, что и он.

Если же я прав и Братство Избранных просто не пожелало разговаривать с мирской шайкой посторонних, которые не смогли продемонстрировать должное уважение к их вере, то очевидно, что следует попытаться поговорить с ними снова. Весьма вероятно, что никто на планете не понимает значимость некоего полученного “Звёздным воином” внешне незначительного отрывка информации, который мог привести его к пиратам. Если было что-то вроде этого, то мы несомненно должны узнать, что это было. И единственным способом это сделать является наладить с местными контакт. И для этого, — он повернул голову и на этот раз, подумала Абигайль, не могло быть сомнения, на кого он посмотрел, — мы нуждаемся в человеке, который сможет поговорить на их языке.

— Круто влево! Поворот на один-два-ноль на ноль-один-пять и поднять ускорение до пять-два-ноль g! Тактик, выпустить имитатор Лима-Фокстрот по нашему предыдущему курсу!

Занимая свой пост во вспомогательном центре управления вместе с лейтенантом-коммандером Эбботом и слушая ровные, быстрые команды с мостика, Абигайль решила, что больше всего в капитане Майкле Оверстейгене ей было ненавистно то, что он на самом деле казался компетентным человеком.

Её жизнь была бы намного проще, если бы она могла просто списать его как ещё одного аристократического недоумка, который получил данное командование исключительно благодаря злоупотреблению непотизмом. Было бы намного легче выносить его выводящий из себя акцент, чрезмерно идеальную форму, раздражающие манеры и постоянный вид высокомерной отстранённости от окружавших его простых смертных, если бы он ещё и завершал стереотип полной некомпетентностью.

К сожалению, она была вынуждена признать, что хотя то, как такой молодой капитан заполучил такое заветное командование, как “Кулак” в эту эру сокращения числа кораблей, явно объяснялось непотизмом, но некомпетентным он не был. Это стало болезненно очевидным, когда он провел на своём корабле серию интенсивных тренировок всех мыслимых манёвров по дороге к Тиберии. И, учитывая то, что Тиберия находилась чуть более чем в трехстах световых годах от Мантикоры и переход продолжался почти сорок семь земных дней, у него было полно времени на тренировки.

Глупо с её стороны, сурово журила она себя, послушно следя на тактическом дисплее за развитием данного упражнения, но она знала, что испытала бы определенное злорадное удовлетворение, если бы могла причислить капитана к тому, что леди Харрингтон называла “Школой мантикорской неуязвимости”. Но в отличие от тех самодовольных идиотов, Оверстейген явно придерживался более старой мантикорской традиции, согласно которой ни одна команда не может быть слишком хорошо подготовленной, будь то мир или война.

Каким-то извращённым образом его очевидный талант к хитроумным, даже можно сказать, дьявольским тактическим маневрам только делал всё хуже. Абигайль обнаружила много материала для восхищения в тактическом репертуаре капитана и знала, что коммандер Блюменталь считает также. Зато лейтенант-коммандер Эббот явно не принадлежал к числу самых горячих обожателей капитана. Он был слишком хорошим офицером, чтобы когда-либо в этом признаться, особенно в присутствии всего лишь гардемарина, но Абигайль было ясно, что её наставник возмущался случайностью рождения, которая подарила Оверстейгену командование “Стальным кулаком”. Тот факт, что Эббот был как минимум на пять стандартных лет старше капитана, и при этом на два полных ранга ниже, несомненно, тоже играл свою роль. Но каковы бы ни были его чувства, никто не мог бы придраться к поведению помощника тактика на службе или к его внимательности.

В его отношениях с капитаном присутствовал несомненный оттенок зажатости и формальности, но это было справедливо в отношении достаточного количества членов экипажа корабля. Где-то через неделю ни у кого на борту не осталось сомнений в компетентности или способностях капитана Оверстейгена, но это не значило, что экипаж был готов прижать его к своему коллективному сердцу. Дело было в том, что несмотря на его таланты, каковы бы они ни были, у него не было и, скорее всего, никогда не будет той харизмы, которую, казалось, без труда излучала леди Харрингтон.