Зомби-Киев - Петр Семилетов Страница 18

— Здесь такая топографическая чехарда, что новые почтальоны путаются! Она не отражена на картах! Вот этот дом имеет адрес Бастионная 11-А, а соседний — Бастионный переулок 11, чувствуете разницу? И там и там нумерация достигает 11, но дома относятся к разным адресам, хотя смежны.

— Это сейчас так важно? — спросила Лида.

— Если придется вызывать скорую и объяснять, то важно, — Канарин почти обиделся.

Около гаражей под березой росла из земли деревянная скамейка. На ней сидел Титаренко — вечно молодой и вечно пьяный. По жаре он был одет в бежевый плащ и держал на коленях шляпу с пропотевшим ободом. С восьмидесятых годов Титаренко застыл цельным образом и, кажется, даже продукты покупал в магазине по тем еще ценам.

Он услышал разговор, обернулся и обрадовался:

— О, Козырь!

— Юрка, послушай серьезно — там живые мертвецы на Бастионной. Иди домой.

Титаренко развел ладонями:

— Ой.

— Домой говорю иди.

— А я их подожду, — Титаренко улыбнулся нагло, — Может мы козла забьем?

Он очень любил играть в домино и приглашал почти всех, кто проходил мимо. Канарина он не приглашал.

Следом Люде и Канарину понеслось нестройное пение:

— Прошли те золотые годы, когда бухали вместе мы на Пятачке…

Двор был заставлен машинами, а сбоку, между хрущовками тоже стояли машины — и в том междудомьи виднелась бетонная стенка, подпиравшая заросшую вишнями да сиренью гору, переходящую в ботсад.

Но Канарин повел Лиду вперед, в соседний двор. Прямо по курсу через светлые деревья грецких орехов просматривался белый крейсер — Дом художников.

— Козырь дурак! — заорал со скамейки Титоренко.

В новом дворе, на лавочке у парадного, прячась в яблоневой тени палисадника, беседовали две бабки. Возле одной была припаркована тележка-кравчучка — явный признак возвращения с базарчика на Пятачке.

— Прячьтесь по домам! — обратился к ним Канарин, — На улице убивают!

— Кто убивает? — нахмурилась одна.

— Живые мертвецы, зомби!

— Это Титоренко собутыльник, — сказала ей вторая.

— Я не пью давно!

— Всё понятно! Иди-иди!

— Да что же это такое? — Канарин расставил руки, — Я даже фамилию сменил!

— Иди-иди!

— Ехай-ехай! — добавила другая старушка.

— Идем, — он повёл Лиду дальше. Они стали спускать по лестнице, что вела по склону вниз на пустырь между осколком частного сектора и мастерскими ПТУ, что лежали еще уступом ниже. С того пустыря и сходили ступени в тыл Дома художников.

На Татарку… С Бастионной туда удобнее на метро. Странно.

Лида совсем едва перебирала ногами, Канарин тянул ее за руку, и вдруг разум его прошибло сопоставление. Запах ладана, холодная рука. Она не прихожанка!

Где-то далеко, со стороны, наверное, Лысой горы, прогрохотал взрыв.

Глава 19

Дима с Милой побежали к полукруглому выходу из потерны. Там в белом свете солнца дергался самоубийца. Либо сам, либо помогли — нельзя преодолеть притяжение земли.

Романтическое настроение как ветром сдуло.

Дима ругался на чем свет стоит. Зажав в правой руке смартфон, он попытался обхватить и приподнять человека. То был довольно грузный мужик, или вообще все люди довольно грузные, когда пробуешь их поднять, а они еще вырываются. Висяк впился пальцами в петлю, корчился, натужно хрипел, высовывая язык.

— Мила помоги! Тяжелый! — закряхтел Дима. Мила сунулась, мужик махнул рукой и двинул ее в нос. Мила прижала к лицу ладони, отняла — из носа ручьем на губу и подбородок лилась кровь.

— Не дергайся, — крикнул Дима мужику, — Ноги выпрямь! Ааааа, — он понял, что кина не будет.

— Держи его! — цепляясь за кусты, Мила полезла на вал. Над аркой потерны росло чертово дерево, к нему многими узлами была прикручена веревка.

— Я больше не могу! — отрывисто подал снизу голос Дима.

Мила пощупала узлы — хрен развяжешь. Согнулась над аркой:

— У тебя нет ножа?

Дима сопел и молчал, а повешенный дышал тяжело и громко, но кажется притих и просто ждал, или наполовину отрубился.

— Сейчас, — Мила полезла в карман и достала зажигалку. Сев на корточки, черкнула и начала водить языком пламени по веревке. Волокна желтели, обугливались, но дело не шло. Потом всё-таки прожглась дырка, поползла дальше, как невидимка пожирает яблоко. Оставшиеся нити треснули и веревка утащилась вниз, а там глухо повалилось на землю тело.

Шмыгая носом и слизывая с губ кровь, Мила спустилась — сначала на заднице, потом сбежала — с вала, и запрокинув голову, подошла к Диме и самоубийце. Дима протянул ей влажную салфетку:

— Ты жива? Держи.

— Он мне нос сломал.

— Как?

— Так!

На земле неподвижно лежал здоровый бородатый лоб, босой — шлёпки слетели и лежали рядом — с собранными косичкой длинными волосами. Его можно было принять за байкера с Харлея или за попа, но впечатление портил прикид — обычная футболка, шорты. Красные от лопнувших сосудов глаза моргали и плакали в далёко-близкое небо.

— Улететь бы тудаааа! Раскинув руки как крыльяааа, — тихо сказал он и хлюпающе закашлялся.

— Да он блин болен как те на лайнере, — Дима отошел к кирпичной стене перед аркой. Мила тоже попятилась.

— Вы совершенно правы, — мужик говорил густо, красиво, — У меня вирус. А теперь у меня еще кое-что — я повредил позвоночник и не могу пошевелить ни ногой, ни рукой. И мне конеееец. Но и вам тоже.

— Чтоб ты сдох!

— Дима! — Мила на миг опустила голову, втянула носом кровь и снова задрала нос.

— Чтоб ты сдох, — продолжал Дима, — Если бы ты помер, мы бы просто ушли и забыли, а теперь что нам делать?

— Вызовем скорую, — сказала Мила.

— Какую нафиг скорую? Связи нет.

— Может уже есть?

Дима вынул мобилку, посмотрел — отметка на нуле:

— Не, глухо.

— Капец. Ну и что дальше?

— Да не, это нереально.

— А что?

— Его тащить. Он наверное больше сотни весит.

— Предположение верное, — отозвался самоубийца, — И зря вы так проворно отошли прочь от меня. Вирус уже на вашей одежде, коже, а через слизистые скорее всего уже проник в организм. Вы обречены.

— Всё, оставляем его, пусть лежит.

— Дима!

— Дима, Дима, — повторил он.

Из-за деревьев быстро нарастал свистящий гул. Ничего удивительного, самолеты тут низко летают, авиатрасса на Жуляны. Дима с Милой когда бывали на Лыске, часто его слышали так близко. Но сейчас было очень уж громко и всё громче.

Раз на миллион. Мила поняла:

— Прячемся!

Потянула Диму в потерну. Вбежав на несколько шагов внутрь, под