Суперсвет(ЛП) - Дэниел Тони Страница 2

Другое дело — обойти, перехитрить сам грист. Для решения этой проблемы Джип использовал самостоятельно разработанные приемы, созданные на основе комбинации существовавших методик. Некоторые из этих приемов были вполне сознательными — например бектрекинг на молекулярном уровне или запуск многочисленных образов-обманок, внешне похожих на Джип и оставляющих такой след, но совершенно пустых внутри. Вместе с тем некоторые из его защит были инстинктивными. Они появились и совершенствовались сами собой, и Джип понятия не имел, как они работают. Как и конструкционные принципы Мета, это было нечто такое, что он не хотел понимать. Самопознание нередко ведет к самоуничтожению. В лесу Джип частенько натыкался на тех своих собратьев, судьба которых подтверждала истинность этого высказывания. Стоило кому-то развить в себе логическое мышление — полное сознание, — как его в скором времени прихлопывали тракхантеры.

Обитателя Мета не перехитришь. Они созданы из живого материала, существующего в гристе наподобие импульса, и способны перерабатывать необъятные объемы информации. Так что за счет ума и хитрости не выживешь. Тут требуется кое-что другое. И если ты точно знаешь, что такое это «кое-что», то тогда ты уж больно умен, а это на пользу не идет и до добра не доведет.

Так что же все-таки знал Джип? Он знал, что такое широко и что такое узко. Знал, как развернуться в обратную сторону на крохотном пятачке. Понимал разницу между крутым и пологим, твердым и болотистым. Представлял весь свой мир, ментальный и физический, в форме ландшафта. Как некую местность с присущими ей топографическими особенностями.

Сегодня этот мир был на его стороне. Джип ощущал вибрацию тракхантеров на расстоянии многих миль. Сначала она нарастала, потом стала отдаляться и наконец совсем пропала. Не взяв след, они последовали дальше по дороге, но при этом оставались в пределах Таконика.

Джип не стал останавливаться, не стал даже притормаживать, чтобы обдумать, как и что, — он просто мчался вперед, потому что в этом заключался смысл его существования. Этим он занимался большую часть жизни — потому что если ты джип и не хочешь быть чем-то другим, то не должен стоять на месте.

Приближался закат. Джип выкатился из лесу в предместье Райнбека, махонького городка на реке Гудзон. Неподалеку находилась полянка, с которой открывался вид на реку. Только Джип помнил, что когда-то, еще в бывших Соединенных Штатах Америки, здесь был национальный парк. Когда-то на обрывистом берегу над рекой стояли деревянные домики. Домики эти исчезли девятьсот лет назад, но их фундаменты сохранили выровненные местечки на вершине холма. Парковочные стоянки. Здесь Джип любил бывать больше всего. Здесь было его логово.

Но сегодня там находилась женщина.

На протяжении сотен лет Джип возвращался на это место и по мере возможности оберегал его. Приходил одной дорогой, уходил другой и никогда не оставлял после себя ясного следа. Более того, он оставил на этом кусочке земли частичку себя, сделал то, чего никогда раньше не делал. Спрятал под большим камнем свой регистрационный номер. И вместе с этой табличкой ушла часть его сознания — не копия, но подлинная часть его мыслей и чувств. В долине Гудзона у Джипа был немало других воспринимающих копий. Через грист он мог общаться с доброй сотней разнообразных стражей ограниченного сознания. В центре Гайд-парка, например, стоял старый дуб. В поломанных дорожных указателях на автостраде скрывались сенсоры распознавания. По другую сторону реки, в Уэст-Пойнте, тянулся каменный парапет. Их грист представлял собой венную решетку и оперативно обеспечивал Джип точной информацией относительно движения по реке. Джип поддерживал постоянный подсознательный контакт со всеми своими передовыми постами. В частности и поэтому у тракхантеров не было ни малейшей возможности подобраться к нему незаметно.

А вот табличка с регистрационным номером — это уже нечто иное. И склон холма, в котором она лежала, был по той же самой причине особенным местом.

Каким особенным?

Толком Джип не знал. Каким-то защищенным. С тех пор, как он более ста лет назад, спрятал под камнем табличку, никто — ни человек, ни зверь, ни машина — не приходил на вершину холма. Как будто их собственная природа не позволяла им это делать. Белка вдруг проникалась убеждением, что там нет ни желудей, ни кедровых орешков, хотя и того, и другого имелось в изобилии. Грузовики проникались убеждением, что склон слишком отвесный, чтобы на него взъехать. Люди, бывавшие здесь не единожды, путались, теряли ориентацию и уходили почему-то с единственной пересекающей район дороги.

И вдвойне странно, что этот эффект вовсе не был проявлением свойств гриста. Базовый грист здесь, на опустевшей Земле, оставался нормальным во всех отношениях. Иногда складывалось впечатление, что его как будто дурачит что-то находящееся в воздухе. Суперсветовая связь — эффект Мерседа, основа интерактивного обмена с гристом, — просто показывала другое место. Тот же, кто прощупывал окрестности через грист, то есть рассмотреть холм со стороны, видел склон с древними руинами. Но в представлении гриста руины выглядели не такими уж и древними, деревья не такими старыми, а некоторые определенно находились не на своем месте. Но как только Джип пересек некую невидимую линию, отмечавшую охраняемый круг — круг диаметром примерно в восьмую часть мили, — грист изменился. И ландшафт менялась. Место стало совсем другим.

Ничего подобного Джип никогда еще не испытывал, а когда попытался подобрать подходящее слово для характеристики происходящего, то остановился на магии. Это место было магической парковкой, где его никто не мог обнаружить.

Многие годы он был один — или по крайней мере считал, что никого другого здесь нет, — и вот теперь какая-то женщина просто… нашла его.

Когда он подкатил, она уже ждала. Сидела, глядя на запад, на опускающееся за Кэтскил солнце, которое, прежде чем исчезнуть в сгущающихся сумерках, еще раз полоснуло лучом по опавшим листьям на далеком хребте.

Джип включил стояночные огни.

— Привет, — сказала женщина. — А ты сегодня рановато.

Она поднялась с поваленного дерева и подошла к нему. Положила руку на капот.

— Какой ты теплый. Набегался за день.

Джип не ответил. Он никогда не отвечал. Он мог бы синтезировать примитивную речь, но крошечный динамик под капотом умел издавать лишь грубые звуки, и голос, когда Джип все же пользовался им, всегда получался с металлическим скрежетом. Кроме того, у него никогда не получалось сказать то, что хотелось бы. Или, скорее, слушать и понимать было легче, чем объясняться самому. Вероятно, как ему представлялось, в оригинальном речевом алгоритме, доставшемся ему при программировании, произошел какой-то сбой. Так или иначе за последние двести лет Джип не вымолвил ни слова и произносить речи не планировал.

— А у меня весь день наперекосяк, — продолжала женщина. — Захотелось хоть чего-то хорошего, вот я и пришла сюда. Посмотреть, как садится солнце. Вот оно и село.

Женщина смахнула с лица угольно-черную прядь. Снова посмотрела в сторону темнеющих на западе гор.

— В поселке все так строго. Ты, наверно, знаешь, сейчас идет война. Мы наконец-то решились указать всем этим неблагодарным во внешней системе, где их место. — Она рассмеялась, да вот только смех вышел немного неискренним, хотя, впрочем, Джип не очень-то разбирался в нюансах такого рода звуков. — И вот тогда-то все человечество сможет достичь полной гармонии, как оркестр, исполняющий симфонию. Под таким вот соусом они нам это подают. По крайней мере тем, кто еще способен на интеллектуальное усилие. Когда я говорю «они», то имею в виду, конечно, его. Амеса.

Джип понял, что Амес есть некое имя собственное, но для него оно ровным счетом ничего не значило.

Ветерок тронул листья. Женщина поежилась и сложила руки на груди.

— Холодает. Ты не против, если я сяду?

Джип даже не сразу понял, что именно она сказала, и в первый момент подумал, что ослышался. Но потом все же перевел вибрацию ветрового стекла — немного забрызганного, немного поцарапанного, немного дребезжащего — в слова.