Записки мертвеца: Часть I - Георгий Апальков Страница 3

Включился местный канал. Перед камерой сидел диктор с чуть вспотевшим лицом и сосредоточенно смотрел на бумаги на своём столе, словно бы пытаясь разглядеть в них ответ на главный вопрос Вселенной и всего такого. Не найдя ответа в бумагах, он переключился на суфлёр и стал сверлить его взглядом. От того, что суфлёр находился возле камеры, казалось, будто бы диктор смотрит прямо на меня и ждёт, что я дам ему какую-то подсказку. Всё это время он молчал и не говорил ни слова. Одновременно с телевизором я включил микроволновку, в которую положил два кусочка хлеба с сыром. Сыр уже расплавился, и микроволновка сказала своё «бип-бип-бип», а диктор так и не вымолвил ничего. Было похоже, будто он получает разнородные инструкции из нескольких источников: в один наушник ему говорят одно, в другой — другое, а из космоса прямо в мозг ему поступают волны с какими-то третьими предписаниями.

— Прошу прощения, у нас технические неполадки, мы… э-э-э… следим за лентами информагентств и за сообщениями наших… э-э-э… корреспондентов, находящихся в самом… кх-хм… в самых центрах событий. Эм-м-м… Оставайтесь с нами, мы… будем держать вас в курсе развития событий, — сказал, наконец, человек в телевизоре. Потом он кивком головы подал что-то вроде условного сигнала кому-то за кадром, и изображение пропало, а вместо него появились цветные полосы.

Наверное, если бы диктор тогда громко и чётко сказал о том, что всё, конец, бегите, глупцы, спасайся кто может! — наверное тогда я бы почувствовал себя лучше, чем после того, что произошло на самом деле. Заверещав и подняв панику, он во всяком случае внёс бы элемент ясности в происходящее. А так… Так зрители после его выступления и скоропостижного выхода из эфира остались наедине с самым ужасным: с чувством полнейшей неопределённости и растерянности.

Я вернулся за комп и вбил в поиске: «Лента новостей». Открыв первый попавшийся новостной сайт, я прочитал заголовки, отражавшие картину происходящего в той же степени, в какой её отражало вспотевшее лицо ведущего в телике пять минут назад: то есть — никак. «Нападения на сотрудников полиции», «Столкновения с органами правопорядка», «Атака агрессоров на здание казначейства была пресечена» — максимально пространные, сглаженные и общие формулировки. Какие нападения? Кто и зачем их совершает? Что ещё за агрессоры? Ответы на эти и другие конкретные вопросы скрывались под толщей эвфемизмов, обтекаемости и нежелания сказать что-то, за что потом можно лишиться карьеры.

Не найдя ответов на официальных новостных каналах, доселе топавших ножками и требовавших считать их и только их самыми достоверными и проверенными источниками, я обратился к так называемым «новым медиа». Проще говоря — к голосу обычных людей, объективы телефонов которых запечатлевали всё, что видели, без купюр и ширмы ложных наименований. Видеохостинги показали мне, что именно происходило на улицах: на улицах крупнейших городов мира, на улицах городов нашей страны и, в конце концов, на областной площадке я нашёл картинку того, что происходит у нас в городе. Выглядело это так, будто старина Джордж Ромеро с того света решил напомнить о своей персоне и заказал себе масштабнейшую пиар-кампанию со вбросом терабайтов видосов, где агрессивные зомби пожирают живых людей. Наверное, смеяться над этим настолько же тупо, насколько туп весь этот мой пассаж про Ромеро. Ну а что ещё делать? Тем более, что в моменте — тогда, на второй день — я поначалу и впрямь не мог воспринять происходящее всерьёз. Стадия отрицания у всех протекает по-разному: у кого-то она выливается в деланное безразличие, у кого-то в иронию, а у кого-то — в попытки найти что-то смешное в глубине и неотвратимости беды. Я вот смеялся. Смеялся тогда и продолжаю делать это сейчас, пока у меня ещё есть пища, вода, и физически я ещё не ощущаю всю плачевность своего положения. Но то ли ещё будет.

В какой-то момент мой просмотр видео и комментариев к ним прервал звонок матери. Она сказала, что сегодня не вернётся с работы. Она была завучем в школе — в моей школе, которую я совсем недавно закончил, и здание которой было в десяти минутах ходьбы от нашего дома. Я спросил, почему она не вернётся. Она ответила, что из школы никто сегодня не вернётся домой, что все, кому не посчастливилось сегодня выйти на работу, сидят на втором этаже и не могут спуститься на первый, потому что там бродят те, кого мать назвала матерным словом, хотя раньше при нас с отцом никогда не материлась. Я пытался выведать у неё, как ведут себя эти бродяги на первом этаже. Спрашивал, кто это, почему они пришли, откуда, как они выглядят. На всё это мать отвечала одним и тем же: «Не знаю, не знаю, не знаю». Ещё она не могла дозвониться отцу и попросила меня это сделать. Закончив говорить с ней, я стал набирать ему, но и мне он не отвечал: длинные гудки, и ничего больше.

Ира ответила на моё сообщение после того, как мне в двадцатый раз не удалось дозвониться до отца. Она сказала, что у неё всё нормально, и что они с её родителями сидят дома. Потом она спросила, знаю ли я про то, что происходит за окном. Я хотел ответить какой-нибудь шуткой или как-то сыронизировать над происходящим. Но я замер и не мог ответить ей вообще ничего, потому что только тогда, в тот момент я впервые подумал обо всём со всей серьёзностью и на время потерял способность не только писать, но и шевелиться, и смотреть куда-то кроме одной точки прямо перед собой. Мыслей тоже никаких не было. Полная, космическая, чёрная тишина.

День 3

Я уснул только под утро, а проснулся уже после полудня. За вчерашнюю ночь я вместил в свой мозг столько информации, что наутро даже таблетки от головной боли не помогали: башка раскалывалась, в висках стучала кровь, и было трудно думать даже о чём-то простом. Я снял с кухонной стены телевизор и перенёс его к себе в комнату. Потом я включил местный телеканал и оставил его идти фоном. Долгое время там были одни помехи. Позже там включили трансляции с уличных камер из центра