Ищущий во мраке - Богдан Костяной Страница 3

Воспоминания… Они остались, но к ним редко хотелось возвращаться, всё потому же, почему и не хотелось мне видеть более сны. Что-то знакомое, что было дорогу моему сердцу в той, – лучшей жизни, – могло сыграть злую шутку и привести к смерти.

А умирать я и правда, пока, не собирался. До тех пор… Пока, не придумаю повод, ради которого я не умру ещё некоторое время.

Во мраке беспамятства, я услышал стук. Он был то ритмичным, то резким, иногда вообще едва слышимым. Мне даже показалось, что это нахлынул позабытый годы назад сон, но нет – кто-то расхаживал по коридору между палатами, постукивая чем-то деревянным по левой стенке за моей спиной.

«Дубина или рукоять топора, должно быть», – определить источник звука было несложно. Половицы даже не скрипели под весом незнакомца, видимо, настолько он был худощав.

«Оголодавший еретик или прокажённый на средней стадии болезни, когда ещё можешь держать оружие в руках».

Пройдя дальше по коридору, ночной гость покрутил ручку, но шкаф не позволил открыть дверь. Раздался треск. «Значит, топор», – и я щёлкнул курком револьвера.

Через щель раздалось невнятное, похожее на горячку, бормотание. Скрипела щепа, пока прокажённый пытался выдрать топор. Затем, ещё удар, но в другое место.

Я аккуратно, стараясь не скрипеть, встал с кресла, открыл дверцы шкафа и направил револьвер на дверь через его заднюю стенку. «Ну же, проваливай! Проживёшь ещё пару месяцев, пока тебя полностью не разъест зараза!»

Топор ударил туда же, куда и в первый раз, его кончик показался из стенки шкафа, и я уже подумал выстрелить, но тут, он пробормотал что-то вроде: «К чёрту! Поищу в другом месте!» Топор был извлечён из прорези и тихие шаги прокажённого совсем стихли, исчезнув в другом его конце.

Выдохнул. Если он здесь был не один, то выстрел бы только привлёк внимание остальных. Но даже если и один – у меня патроны не бесконечные. Где их брать дальше – понятия не имею, но склады опустели ещё не все, что-то, да найдётся, наверняка.

Вернувшись в кресло, я уже не мог толком уснуть и просто отдыхал, позволяя организму восстанавливаться от полученных ран. Впрочем, вырисовалась другая проблема: голод усилился. Организму не из чего было брать энергию для самолечения.

Я понимал, что идти сейчас куда-то точно не стоит. Нужно хотя бы часиков десять ещё отдохнуть, тело слишком перенапряжено событиями почти недельной давности. Решил поискать чего съестного в комнате, но из органики, кроме завядшего цветка, ничего больше не обнаружил. Придётся всё-таки поголодать.

Насколько я понял, эта комната была, в своё время, ординаторской, где лекари в свободное время могли пропустить по чашечке чая или выспаться после целой смены на ногах. По сути, небольшая квартирка.

В одной из таких я когда-то родился и вырос…

Воспоминания накрыли меня волной, сродни сну, но куда более могучей.

***

Мне привиделась наша старая квартирка в Норвилле, что на севере Бритонского королевства. Тогда она выглядела не лучше ординаторской в её нынешнем состоянии. Одна комната с обшарпанными обоями и кухня с покрывшейся паутиной утварью, которую негде было использовать – еды-то было немного. Ровно столько, чтобы не подохнуть с голоду.

Отец мой, Иоганн Радский, мигрировал в Норвилл из Паладры в 1622 году ещё юнцом, пробравшись на корабль. Когда Бритонское королевство вступило войну с Республикой Галасс, отец записался в добровольцы и провёл на фронте с 1637-го по 1639-й год, вернувшись хромым и постаревшим лет на двадцать. Будучи ненужным, начал пить.

Между попойками, хвалился некоей медалью за битву на реке Ширми, которую проиграл в карты где-то в кабаке. Насколько это правда, я так никогда и не узнал, но отец получал пособие от Бритонского престола – десять клети в месяц до конца жизни. Этих денег нам хватало на оплату жилья и паёк.

Накоплений у нас не оставалось, все свободные деньги отец нёс в кабаки и либо пропивал, либо проигрывал. Всю одежду для меня покупала матушка…

Мама… От этого слова моё сердце болело всегда, даже после того, как я стал мракоборцем. Светлый человек, что так никогда и не смог пожить ради себя…

Отец познакомился с ней в 1645 году, кажись, просто на улице. Она была тридцатилетней старой девой, никогда не бывавшей замужем и не имевшей крыши над головой. Матильда Блауз работала учителем готики на дому и мечтала устроиться при дворе какого-нибудь зажиточного горожанина, чтобы не перебиваться от одной квартиры к другой, и есть похлёбку чаще одного раза в день.

Их встреча не сулила ничего хорошего или романтичного. Отцу просто нужна была хозяйка в доме, а Матильде, собственно, дом. На том и сошлись.

Плод такой мертворожденной любви появился на свет 16-го мая 1647 года. Как не трудно догадаться, это был я. Отец назвал меня в честь деда, «который был редкостным неудачником и шутом».

«Спасибо тебе большое, папенька…»

В нашем доме стояла похожая печка, дрова к ней колола мать, поскольку отцу не позволяли его больные ноги и спина поднимать что-то тяжелее кружки эля. Ах, да! Ещё у нас всё время воняло хмелем в доме. Матушке, периодически, становилось плохо от него, но отца это мало беспокоило.

В своём пьянстве он не знал границ. Если не пытался растлить матушку при мне, то колотил её. И меня, когда подрос.

Лет с