Проклятый род - Руслан Валерьевич Дружинин Страница 40

– И почему же я их «зря» жалею?

– А ты язычников любишь? Нет, не любишь – одних братьев своих, крестианцев, ты любишь. А эти, пожалуй, похуже всех прочих язычников. Ты погляди, возле дома шест воткнут, а что к шесту на самой вершине привязано?

Вера оглянулась и правда увидела то, о чём говорила Волчица – в тени дома стоял потемневший от времени столб. На вершине были надёжно привязаны длинные перекладины. С конца каждой жерди свисали разные вещи – гирлянда оружейных гильз, осколок старого зеркальца, ржавая металлическая цепь и звериные кости.

«Что же это?» – поражённо прошептала Вера.

– Шест молельный, а людей этих звать Невегласе – те, кто в вашего Единого Бога не верит и наших Исконных Богов не почитает. А ежели что краем уха и слышали, так всё коверкают, да на свой лад объясняют – совсем тёмные люди, верят в то, что сами придумали. В оседлых деревнях часто такое случается: ставят обереги от дурных сил, да не очень-то столбы им помогают, ибо Богов из пустоты не родится. Молились тут какой-нибудь тёмной кикиморе, вот и накликали на себя проклятья с несчастьями. А вообще, только дураки на кладбище селятся и детей тут рожают, – Влада перевела взгляд на Серко и как бы невзначай обронила. – И только дурак свой род в такое худое место потащит. Нечего делать у Невегласе. Их беды – не наша забота.

– Все мы дети Божьи и все ходим перед лицем Его, – Михаил встал подле Веры, он хотел ободрить растерянную сестру. – Только некоторые из этих детей – заблудшие души. Но коли кто греховность свою осознает и к истинному свету придёт, тот спасётся от варварства.

Лицо Влады на миг исказилось, но тут же в глазах промелькнуло странное озарение. Сама не своя, она робко потупилась и подошла к крестианцу. Дрогнувшим голосом, как будто в чём-то ещё сомневаясь, она спросила у парня:

– Ежели от идолов своих откажусь, приду к истинной вере и приму крест на себя, тогда бог мне грехи отпустит?

Вскинув глаза, она искренне посмотрела на Михаила. Надземник такого не ожидал и растерялся:

– К-конечно простит, ты же дочь Его! Отрекись от кумиров, познай таинство крещения, и коль молить много будешь, любой грех облегчится…

– А когда чиста душой стану, да у Господа в милости, женишься на мне, как на девушке крестианской? – глаза Влады увлажнились словно от счастья, по щеке побежала слеза.

– На всё воля Господа, – доверился Михаил. – Отринув темноту многобожия, отчего жизнь новую не начать? Когда Писание в твоё сердце проник…

Но тут он осёкся и наконец разглядел всё как было. Влада бесстыже улыбалась ему, показывая заточенные для крови клыки. Всю невинность подземницы смахнуло с лица словно дым:

– Надо же, и с крестианскими мужиками это работает! Быстро ты перед течной волчицей испёкся, аж глаза заблестели от похоти!

– Блудница бесноватая! – шарахнулся прочь Михаил. Он только сейчас понял, что стал жертвой насмешки.

Влада и правда рассмеялась. Не переставая от души хохотать, она бросила взгляд на Серко. Брат только с досадой покачал головой – он с первых слов раскусил её подлые игры, потому что с самого детства она подтрунивала над ним – легко было поверить ей, легко пожалеть.

– Есть ли у вас человек, толк в телесных ранениях знающий? В лечении сведущ кто? – женский голос оборвал смех Волчицы. Хозяйка дома вышла на порог и смотрела на пришлых с затаённой надеждой. Сойдя с крыльца, мимо детей, она продолжила говорить:

– Беда у нас стряслась, большая беда. Общину зовут Звонким Бором, до моровых Зим здесь жило двадцать восемь семей, ну а после… только мы. Выжило всего-то два дома – наше Тепло и Иринино…

Все невольно прислушались к отдалённому плачу. Надрывный, горестный звук который день стоял над крышами мёртвой деревни. Хозяйка продолжила – она попросту устала слушать бессмысленные причитания:

– После Зим у неё никого не осталось, родных хворь прибрала. Ирина жила вместе с нами, бросила своё Тепло и помогала нам по хозяйству. Так бы и прожила свои лучшие годы, если бы одинокий охотник однажды к нам не прибился. Рассказывал, что тоже всех потерял и без своей общины скитается. Хоть и не понравилось ему в Звонком Боре, а всё же с Ириной остался. Ребёнок у них родился, нарекли Васильком...

Глаза женщины заблестели от слёз, но их вышло не много. Все слёзы давно были выплаканы:

– Вместе с мужем моим охотник за добычей ходил. Двое кормильцев у нас тогда было, хорошо нам жилось, очень сыто. Но два года назад зверь ушёл глубже в лес, да так, что даже малого зайца выслеживать приходилось с утра и до ночи. В чём беда мы не знали, но голод быстро настал. На запасах еле как пережили прошлую Зиму, а по весне мужчины снова по тропам пошли. Там и увидели след – большой, страшный след от чудовища – это оно всё зверье распугало, совсем уже близко к домам подошло, видать и мы лишними стали. Теперь не звери нам пища, а мы для зверей…

– Какое ещё чудовище? – спросил Серко. – Чьи следы ваши мужья в лесу отыскали?

– Тяжёлый след, на медвежий похож! Да только лапа такая большая, что не может он быть медвежьим! Весь лес поганое чудище опустошило, голод нам принесло и несчастье!

Женщина со злобой сжала костлявые кулаки, в глазах сверкнула ненависть доведённого до последней черты человека. Во всех своих бедах она винила только этого проклятого зверя.