Леса хватит на всех - Борис Борисович Батыршин Страница 45

- А ничего! – вздохнул Тимофей. – Забрался я на дрезину, устроился, попутчики грибовухи поднесли. Ну, я, знамо дело, отказываться не стал – глотнул пару раз и отрубился. А когда в себя пришёл – был уже в вагоне, со связанными руками.

- Попутчики, говоришь… - Ева недобро сощурилась. – Часом, не эти самые, в плащах? С физиономиями, как у крыс?

- Они самые. – подтвердил боброхатец. - Трое их было, представились челноками, будто бы в Останкино едут, в Древобашню, торговать. С тюками!

- А дрезина – эта самая? – спросил Петюня, прикончивший, наконец, коньяк. – На которой нас сюда привезли?

- Она. Я, когда нас из вагона выводили, нарочно глянул, она самая и есть.

- А этот?

Она кивнула на труп второго пленника, плотного рыжеволосого дядьки лет пятидесяти. Ему не повезло: разрезая верёвки ножом, извлечённым из-за пояса задушенного крысолицего, бедняга поцарапал себе запястье, и несколько минут спустя забился в припадке, вроде эпилептического. Петюня с Тимохой сделали, что могли – засунули ему между зубов сложенную в несколько раз верёвку и, подхватив под руки, поволокли к Еве, размахивавшей карабином из-за угла ближайшего дома. Они наскоро соорудили что-то вроде носилок и долго несли пленника, стараясь уйти подальше от страшного места. У пленника шла пена изо рта, он до хруста костей корчился в судорогах – и несмотря на три сделанные Евой укола, так и не пришёл в сознание, скончался в жесточайших конвульсиях. Ева осмотрела нож, послуживший причиной его гибели – длинное, волнистое, как у малайских крисов, лезвие из тёмно-серой стали имело пористую структуру и пахло чем-то едким, кислотным. Егерша заявила, что клинок смазан сильнодействующим ядом, вроде кураре – даже крошечная царапина, нанесённая этим ножом, неизбежно приводит к смерти.

- Он из Кускова, фермер. – сказал Петюня. - Уже сидел в вагоне, когда меня туда забросили.

Боброхатец торопливо закивал, подтверждая сказанное.

- Кусково, говоришь? - Ева хмыкнула. - То-то мне показалось, что от него пальмовым маслом разит…

Жители кусковского парка специализировались на выращивании особого сорта громадных пальм, не произраставших больше нигде в Лесу. Из масла, которое они давали, здесь же, в здании Кусковской усадьбы, по какому-то неясному капризу, пощажённом Зелёным Приливом, устроили фабричку, где из масла получали вполне приличный биодизель. На продукции здешних «перегонных кубов» работали движки путейских дрезин, моторные лодки речников, а так же хоть и нечасто, но встречающиеся в Лесу дизель-генераторы. Торговали кусковцы и очищенным пальмовым маслом - им в Лесу заправляли светильники, от настольных ламп до иллюминации Золотых Лесов и фонарей на аллеях ВДНХ.

- Как именно он угодил к этим, крысолицым – не знаете?

- Знаем, отчего ж не знать. Нас троих почему-то отдельно от остальных держали, но поговорить успели. Он засиделся в кабачке. Говорил – там было много народу, в том числе и проповедник из ЦВЛовцев. Он поначалу пытался речи свои говорить, но когда кусковцы хотели набить ему рожу, то умолк и стал всех угощать. Ну и подсыпал этому, рыжему, что-то в пиво. Он говорил: свалился под стол и заснул, а когда проснулся – был уже в вагоне. Связанный, как и все прочие.

На мертвеца Петюня старался не смотреть, отводил глаза.

- ЦВЛовец, говорите? - Ева поцокала языком. – Из Древобашни повылезали, вот значит, как… Всё чудесатее и чудесатее, как говорила девочка Алиса.

Петюня пожал плечами и встряхнул фляжку. Та, увы, была пуста.

- А сам-то как попался – расскажешь?

- Да как-как… по дурацки, вот как! - опытному челноку неприятно говорить о своём промахе. – Почти так же, как этот бедняга.

Он ткнул флягой, указывая на труп кусковца.

- Дело было в Малиновке, в ихнем питейном заведении. Хорошая у малиновцев горилка, особливо под разговор, ну и… сама понимаешь. Я–то собирался к сетуньцам ехать, с товаром, к вечеру они меня ждали а тут – засиделся до поздней ночи. Гляжу на часы – ну всё, думаю, дело швах, дрезина меня не дождалась! Полез, значит, на мост, а ноги-то не держат… Подсобил мне один, не из местных, мы с ним горилку вместе дегустировали: поднял наверх, Мойшу помог затащить, вместе с тюками. А когда я у перил устроился, чтобы, значит, проблеваться с моста в реку – огрел меня чем-то по затылку. Очнулся я уже в вагоне. Голова разламывается, и от похмелья и от удара, руки связаны, Мойши с товаром нет – короче, полный кирдык.

Ева подумала.

- А этот твой собутыльник, он тоже из ЦВЛовцев? Проповедник?

- Да кто ж его знает? – Петюня уныло пожал плечами. – Говорю же, горилка у них забористая, память начисто отшибло.

- Отшибло – или он тебе что-нибудь подсыпал?

- Мог и подсыпать. – согласился челнок. - Вполне даже мог, сволочь! Так-то я свою меру знаю, а тут… в общем, говорю тебе же: по глупости своей попался.

- Ладно, всё с вами ясно. Давайте, приходите в себя, а я пока прикину, что делать дальше. Поройся в рюкзаке, там фляга с морсом, галеты и мясо сушёное. Оголодали, небось!

- А то! – Петюня потянулся к рюкзаку.- Они, твари, ни разу нас не кормили, и даже пить не давали! Я уж думал, подохнем…

- Поверь, если бы ты знал, что они вам готовят – предпочёл бы подохнуть.

И Ева вкратце рассказала о жуткой сцене на парковке. Петюня перепугался до того, что забыл о мучивших его голоде и жажде.

- В зомби, значит всех… - повторял он, сплетая и расплетая дрожащие пальцы. – В чёрную пыль, как мертвопоклонников, только не по своей воле? Что же это за нелюди такие?

- По ходу, они из Древобашни. – задумчиво сказала Ева. – ЦВЛовцы. Сам же слышал: и Тимоху, и кусковца именно они заманили. Что, если и этот твой, сердобольный, тоже связан в ЦВЛ?

- Да хрен его знает! – Петюня злобно, нецензурно выругался. – зуб не дам, но, вроде была одна обмолвочка, характерная. Я тогда внимания не обратил, а теперь вот гадаю…

- Какая? – немедленно среагировала Ева.

- То ли об Останкино он упоминал, то ли ещё что-то…- Петюня сокрушённо помотал головой. – Нет, не вспомню. Говорю же – память начисто отшибло.

- Вот видишь, всё одно к одному! Печёнкой чую, оттуда эта зараза ползёт…

- Ну, ежели печёнкой, тогда да. – Петюня вытащил