Зомби-Киев - Петр Семилетов Страница 7

— Пипец.

Глава 8

В парадном было темно и прохладно. Стены — выкрашены. Нижняя половина синяя, верхняя белая. Паша взбежал по пяти ступенькам на лестничную клетку и принялся звонить во все двери подряд.

Остановился. Прислушался. Мертвая тишина.

Позвать?

Он зашел на второй этаж и приложил ухо к ближайшей двери. Вдруг она подалась и немного отворилась. Паша вошел в чужую квартиру.

Пахло лекарствами хронического больного — как стоит десятилетиями столик с разными таблетками и бутылочками, источая резкие запахи, смешанные с отголоском торта-наполеона и образом дисковых телефонов.

— Есть тут кто?

Отчетливо цокали настенные часы. Паша их не видел, а они жесткими каплями падали на мозг — цок. цок. цок! Электросчетчик, календарь со святыми, сервант, маленькие иконы.

Кухня. Пусто. В главной, проходной комнате людей тоже не было. Только мебель, кажется, еще хранила их тепло. Стоял выключенный телевизор.

Дверь во вторую комнату открыта. Паша выждал, осторожно заглянул туда. Шкафы, убранная кровать.

Паша вернулся в кухню, пошарил по полкам, выдвигая их, и нашел длинный нож. Подошел к окну. Вид на тот желтый дом напротив, и мусорный контейнер с надписью «панкмобиль».

И тут толпа зомби — членов правительства — гогочущей рекой, словно карнавальное шествие, заполонила улицу. Один мертвец стал толкать панкмобиль, присоединился в помощь другой, третий. Тихо задрожали-загрохотали по асфальту резиновые колесики.

Паша присел.

Когда весь шум стих, он поднялся. Никого, снова пустая улица.

— Нет, я же не трус, — сказал Паша.

Вышел в коридор, тщательно запер дверь, потом уселся в комнате перед телевизором. Заметил пульты рядом на столике. Включил одним телек. По экрану запрыгала надпись: «Нет сигнала». Так Паша просидел, может быть пятнадцать минут, может меньше, может больше, он не считал. Прыгающая надпись хорошо стирала мысли. Мыслей — не было. Он изредка моргал, уголки его рта опустились.

Вздохнув, поднялся и вышел из дома. В другие двери не звонил. Держа в руке нож, он медленно побрел по улице, стараясь замечать каждое движение по сторонам. Но движения не было. Только шелестел его костюм химзащиты и капюшон наползал на глаза. Паша откинул капюшон. Так лучше.

Справа, у детской площадки перед одноэтажным домиком, стоял мусорный контейнер серого цвета, пустой. Не тот. Вглубь, к Лыбеди, сворачивая перед другой, бирюзовой одноэтажкой, уходил проулок. По левую руку потянулся сетчатый забор автостоянки, с колючей проволокой наверху. Много машин. Вдоль ограды, запустив пальцы в дырки, мялись с ноги на ногу мужчина и женщина с окровавленными ртами и подбородками. И шеями. И спереди на одежде всё было в крови. Скалясь, они сипели.

— Хотите этого? — Паша показал им нож.

Ускорил шаг. Мертвецы так и остались. Дальше улица была пуста, зажата между приземистыми промышленными корпусами, очень скромными, и всё той же оградой, но теперь за нею шли сплошные гаражи или вроде того. От большой лужи вела уйма следов обуви.

Снова показались жилые домишки, и у первого же, со спутниковой тарелкой на углу, напротив пустыря одиноко замер тот самый панкмобиль. Крышка на нем была закрыта. Паша подбежал и отвернул ее на рычагах.

Внутри — только мусор на дне.

Глава 9

— Как-то странно он летит, — Борис проводил взглядом самолет, что гудел в небе над Лысой горой.

Четверо гостей из прошлого стояли на жаркой эстакаде, на мосту, под которым среди пустырей проходила железная дорога и виднелись какие-то разрушенные домики. Впереди половину мира занимал зеленый, поросший деревьями, холм Лысой горы с торчащими из листвы полосатыми радиовышками — одной высокой, другими поменьше.

Странно выглядели эти люди, одетые в черные футболки с рисованными мертвецами, да банданы в черепах и пауках. Так нынче одеваются только стареющие рокеры, вынужденные год за годом поддерживать образ, который уже не налезает. Но никто из них уже не играл в группе, а музыку, за редкими исключениями, слушали теперь совсем другую.

Но из Харькова приехал Боря, и у него был день рождения. И они решили — вспомним прошлое, наденем ветхие одежды свои, два десятилетия пролежавшие в шкафах, и пойдем бухать на Лыску — прежним составом. Кира, Борька, Жека и Лёха. Все они что-то скрывали от палящего солнца. Женя лысину под банданой, Лёха — пивной живот под кожанкой. Когда выходил из дому, жена его просила — не надевай косуху в такую жару, однако он гордо ответил:

— Где мои шестнадцать лет?

И это был вопрос с подвохом, ибо они сыграли свадьбу шестнадцать лет назад.

Меньше всего изменилась Кира — хотя ее вообще никто не узнал, потому что раньше у нее волосы были длинные и каштановые, а теперь короткие и черные, а в глазах линзы, меняющие цвет радужки на красный, а зрачок делающие узким, как у кошки. Из-за этого и еще напомаженных черным губ, её иногда принимали за вампиршу.

На эстакаде не было тени, асфальт приглашал жарить на нем блины. Мимо проносились редкие машины.

— Да, всё-таки странно он идет, — согласился про самолет Лёха, — В сторону. А должен вот так прямо, там на Демиевке дальний курсовой радиомаяк аэропорта Жуляны, и вот он должен брать курс сначала на него, а потом на радиомаяк в самих Жулянах. Отклоняется от курса.

— Короче, да забей! — посоветовал Жека, — Сегодня вообще что-то странное в городе творится.

— Я к вам с трудом добралась, — сказала Кира, — Печерск в районе правительственного квартала перекрыт, пробки повсюду.

— А чего?

— Я не знаю. Наверное протестуют против чего-то. В ленте ничего об этом. Я вообще в сеть сегодня почти не смотрела, времени не было.

— Они не знают, что самые главные бунтари здесь, — улыбнулся Боря. И перевел разговор:

— Я что-то тут ничего не узнаю. И вот даже где мы идем.

— А эту эстакаду сравнительно недавно построили, — ответил Лёха.

— Я бы не сказал, что она тут больно нужна, вот этот съезд с Киквидзе. Тут машин мало. Сейчас вообще так мало, но и на моей памяти было мало.

— Ну, это не ко мне. Черт как тут жарко, — Лёха вытер с виска пот, — Какой молодец придумал внизу оградить железную дорогу забором? Так бы прошли под мостом, по прохладце, по путям.

— А это, — припомнила Кира, — Когда за Океанплазой на путях кто-то погиб, знаешь там мостик был по трубе, через Лыбедь. Мостик и потом рельсы.

— Ну, я