Записки мертвеца: Часть II - Георгий Апальков Страница 7

— В Радуге-шмадуге, — ответил Лёха, махнув рукой, — Ушёл я, как ходить смог. Тут вот осел. Бухаю сижу: только так мозги не парятся всем… Этим.

Лёха кивнул головой в сторону завешанной полотенцами решётки. Он отхлебнул из своей бутылки и продолжил:

— Пивас правда только на паре кранов остался. Да и тот чё-то ядрёный какой-то. Э-э… Тебя-то, смотрю, лихо с него развозит! Давай-ка знаешь, как? Давай-ка завтра побазарим уже.

— Завтра?

— Ну, или сегодня. Позже короче. Я вообще спал, пока ты там барагозить не начал. Прилягу я. Ты тоже приляг где-нибудь. Только в подсобку не ходи.

— А что там?

— А не ходи просто и всё. Потом покажу, расскажу. Всё, давай, я это… На боковую.

Лёха, качаясь, плюхнулся на свою лежанку, расположился на ней и обнял какой-то мешок, служивший ему подушкой. Всё было как в тумане. Напиток, предложенный Лёхой, я выпил до дна, и теперь тоже был слегка навеселе. Всю сумбурность и хаотичность нашей встречи трудно описать словами: полчаса назад я был там, снаружи, на волосок от смерти, а теперь — вот он я, болтаю со старым знакомым как ни в чём не бывало и напиваюсь до беспамятства, позабыв совершенно обо всём, что меня заботило. Как и рекомендовал Лёха, я нашёл себе угол и лёг там, прямо на полу. Мир вокруг кружился. Кружился он и когда я закрывал глаза. Слегка тошнило и хотелось почистить зубы. Я лежал и думал о чём-то — уже и позабыл, о чём. Потом — отключился.

Когда Лёха разбудил меня, я понял, что ещё жив. Что непостижимая встреча с ним в месте, которое я совершенно случайно избрал в качестве укрытия от преследовавшего меня мертвеца, была не видением в предсмертном бреду, а реальностью. Такой же реальностью, как головная боль, тошнота и омерзительный запах изо рта, который мне хотелось сейчас же чем-нибудь заесть.

— Живой? — спросил Лёха, — Опохмел сделать?

— Опохмел?

— Ноль-пять светлого, нефильтрованного. Гроссвайс, етить его… Как там у них слоган в рекламе был?

— Понятия не имею. Мне не надо, спасибо, — ответил я.

— Зря. Пить надо так, чтоб не успевать опомниться, понимаешь, да? Иначе нафиг оно нужно?

Лёха снова был пьян, а я — поражён. Как он может пить после того, как уже пил? Как в него лезет и не просится обратно? Что с ним случилось? Я готов был поклясться, что раньше он не был таким. Я видел перед собой отчаявшегося человека, осознанно катившегося по наклонной вниз, который, очевидно, занимался намеренным самоуничтожением. Что же с ним стало? Не могу сказать, что хорошо знал того Лёху из Радуги, но сейчас мне казалось, будто передо мною не он, а кто-то, кто по волшебству завладел его телом и теперь хочет его смерти.

— Ты сам вообще как? — спросил я его, — Всё у тебя нормально? Как живот? Тебе вроде тогда черенком здорово прилетело. Последний раз, когда мы в Радуге виделись, ты лежал и не вставал. Сейчас как себя чувствуешь?

— Живот… Болит ещё: куда деваться? Синий весь, как будто татуху на пузе набили. Чёрный квадрат… Не — чёрный круг, х-ха! Хожу сам, как видишь. Ем нормально. Когда есть, что поесть. Пью — тоже нормально.

На последнем Лёха сделал акцент, чуть приподняв полуторалитровую бутылку, которая была у него в руках. Бутылка была наполовину пуста. Сделав ею жест — будто бы чокаясь с невидимым компаньоном — он прильнул к ней и сделал несколько больших глотков.

— Так а… А что с Радугой-то в итоге? Как ты оттуда ушёл? И когда? Не видел случайно, как паренёк туда приходил: Аркадием зовут?

— А-ай! Чё ты заладил? «Радуга, Радуга»… Тебе не по…

Я совсем его не узнавал. Он никак не шёл на контакт, а при любом упоминании Радуги либо менял тему, либо отмахивался и молча отвлекался на что-нибудь.

Весь день мы так и провели: Лёха напивался, а я — помаленьку трезвел и пытался сообразить, что мне делать дальше. Счёт времени в этом тёмном, смердящем кислым пивом помещении я потерял, но, судя по свету солнца, пробивавшемуся сквозь плотную ткань полотенец, на дворе всё ещё был день. Если продолжать двигаться в сторону центра сегодня, то выходить нужно уже сейчас, чтобы к закату оказаться хотя бы где-нибудь поблизости. Но с каждой минутой, проведённой внутри, в безопасности, страх выйти наружу рос и набирал новую силу. Я сидел и ждал, теряя время, попутно слушая болтовню Лёхи, который, чем пьянее становился, тем больше трепался обо всякой ерунде, таким образом будто бы стараясь ещё больше отрешиться от всего происходящего.

— …а завод у них как появился, знаешь? Там какой-то реальный немец приехал и его построил, и пиво стал варить. Вообще там два немца было вроде: одного точно Гросс звали, а второго то ли Старк — как Тони Старк — то ли Штерн. То ли Штарк. Да, точно! Штарк! Вот этого Штарка в итоге подвинули потом как-то, а Гросс своим именем пивас назвал и стал им банчить. Потом завод детям передал, они — своим детям. В итоге чуть ли не самая богатая семья вообще в городе до сих пор. Даже мэр наш, по-моему, каким-то боком к ним относится: то ли потомок, то ли кто. Такая история. Ты слушаешь?

— Да, да… — ответил я, думая о том, хватит ли мне духа уйти отсюда хотя бы завтра. Ведь если нет — я точно останусь здесь навсегда и, присосавшись к крану, как Лёха, стану доживать тут остаток дней в похмельном бреду.

Будто бы каким-то образом почувствовав моё настроение, Лёха тяжело вздохнул, в очередной раз крепко приложился к бутылке, а затем вдруг сказал, помрачнев:

— Они там жесть, чё натворили: урки эти, или кто они там. Кто сбежать успел в начале в самом, пока неразбериха была — тем повезло. А потом… Не знаю, чё они злющие такие были. Просто зашли в кинотеатр и давай всех месить. За меня Тоха впрягся, а остальных… Лучше б не видеть было этого. Главное Тоха не понятно, как смог вот так, просто, взять и… Мужиков порезали почти всех, кто удрать не смог. Бабы — кто-то под руку попал, а кого-то…