Пацан - Павел Сергеевич Иевлев Страница 9

у меня в камере был телевизор, библиотечный абонемент и бездна свободного времени. Хорошая у вас тюряга, говорю же. Как пансионат для дефективных. Так вот, каратисты. У нас, пацан, всё было с точностью до наоборот. Культ насилия. На словах все призывали к миру, но даже в кино добро было с пулемётом наперевес и оскалом защищающего пальму бабуина. Любой вопрос мира решался войной, любой вопрос имущества — грабежом, а лучшая самка доставалась тому, у кого самый большой кулак, закрепляя тенденцию в генах. Поэтому у нас были люди, которые не умели нихрена, кроме как бить друг другу в рыло. Всю жизнь тренировались отоваривать соплеменника. Чтобы зубы веером, сопли пузырями, уши врастопыр и ласты слиплись. Некоторые достигали в этом таких успехов, что миллионы людей платили деньги, чтобы на них посмотреть. На учёных, писателей, инженеров и врачей всем плевать было, а когда два придурка с отбитыми мозгами друг друга метелят — население от экранов за уши не оттащишь. Целые фильмы снимали, где герои друг друга ногами с вертушки по щщам приветствуют и никакого больше сюжета. Миллиардные сборы те фильмы давали, кстати, не найти было человека, который такого кина не видал. Вот этих, которые ногой по лицу вместо «здрасте», каратистами и звали. Очень уважаемые были люди. Попробуй такого не уважь… Опа, а это что такое?

Ингвар остановился посреди улицы и придержал за плечо мальчика. Ровно по центру замусоренной дороги на остатках разделительной линии на небольшом ящике стоят ботинки. Детские жёлтые ботиночки, пыльные, но совсем новые.

— Это от кого такой щедрый подгон? Подозрительно, плешь меня заешь! Знаешь, бывал я в таких краях, где без сапёра к этаким подаркам судьбы не походят. Оно, конечно, здесь вам не тут, но всё же, всё же… Подай-ка мне вон ту длинную палку.

— Уф, всё-таки паранойя, — облегчённо вздохнул Ингвар после того, как сначала перевернул ящик палкой, а потом повалял ей в пыли обувь. — Нормальные ботиночки, без сюрпризов. А ну, примерь… А, чёрт, так и думал — малы. А жаль, тебе бы не помешали.

Ингвар поставил ботинки обратно на ящик, как было, и закричал:

— Эй, кто бы ты ни был! Спасибо! С размером ты не угадал, но я ценю намерение. Вот тебе отдарок, два пакетика каши со вкусом бигодима, что бы это ни значило. Надеюсь, тебе нравится бигодим. Оставлю здесь, на ботинках. Не прими за обиду, неведомый даритель, может, кому ещё пригодятся!

Он засунул по пакетику с концентратом в каждый ботинок, и, приложив руку к груди, поклонился куда-то в сторону развалин.

— Знаешь, что, пацан? Давай проведём эксперимент. Разуйся и поставь ногу на землю. Вот тут, да, в пыль рядом. Пусть след останется. А я ещё палочкой обведу, для надёжности. Всё, мотай обратно. О, молодец, уже почти правильно получается. Тут только перехлестнул зря, натрёт. Вот, так лучше. Ладно, пойдём дальше, до реки ещё далеко. Я даже не могу понять сколько, это не карта, а недоразумение какое-то. Жрать хочешь? Вижу, хочешь. Я тоже. Быстрее дойдём — быстрее пожрём. Интересно, кто это такой заботливый? Вот ты спал сегодня, как сурок в норе, а между тем ночью кто-то шарашился вокруг. Хорошо слышно было в тишине. И ладно бы просто так таскался, это б ещё полбеды. Но как луна взошла, он ещё и завыл! У меня аж волосы дыбом встали на всех местах! И вроде человек воет, а вроде и хрен поймёшь. Голос хриплый, и тоска в нём такая, что хоть заплачь, хоть усрись. До мурашек продирает. Удивляюсь, как ты ухитрился не проснуться. Вот что значит молодость. А я вот в тюряге на полжизни вперёд отоспался. Там делать особо нечего — читай, смотри телек, жри да спи. Я ж говорю — курорт. И ещё исправительные процедуры. Физическая и творческая активность. Это я то заведение тюрягой звал, потому что как по мне, если ты откуда выйти не можешь, то это тюряга и есть. А так-то «лечебно-исправительный изолятор», потому что тюряг у вас не бывает. Я говорю: «На кой чёрт мне лечебно исправляться, волки позорные, если мне при любом раскладе век воли не видать? Чтобы исправленному тут на стены лезть со скуки? Так у меня и без исправления отлично получается». Но говорить-то я говорю, а слышат ли меня — без понятия. Динамик в стене есть, через него мне командуют, а вот насчёт микрофона — не уверен. Физическая активность — это прогулки и спортзал. Всё выстроено так, чтобы я ни одной живой души при этом не увидел — гудок, дверь открылась, пустой коридор, глухие двери. Утром открывается дверь в закрытый дворик. Стены гладкие высотой метров по пять, газончик, деревце, сад камней, дорожка по кругу. Хочешь бегай по ней, хочешь ходи — но не стой. Если будешь стоять, врубают Звук. Вроде бы и не громкий, но такой, что от него зубы во рту вибрируют, уши в трубочку скручиваются, кишки в узел завязываются и мозги в башке медленно закипают. Так что, тут хочешь не хочешь, а потопаешь. Я как-то попробовал, сжал жопу в кулак и терпел — минут на пять меня хватило, и каждая минута была как вечность. Умеют, черти. Не потому, что я против прогулок, я очень даже за — чего б не размять ноги на свежем воздухе? Но всегда надо проверять границы, чтобы знать, докуда тебе можно. А вечером, значится, другая дверь — в спортзал. Там тренажёры простенькие — пресс покачать, бицепсы-трицепсы, потягать железо, в общем. Упарываться не обязательно, но просто посидеть тоже не дают, Звук врубают. У них этот Звук был заместо охраны, наказания и вообще всего. Не выйдешь на прогулку — врубят в камере, вылетишь пробкой.

Не заправил кровать, не помыл пол, не смыл в сортире — сначала напомнят вежливо, потом врубят, если не внял. Да, там всё на самообслуживании, а ты как думал? Жратва только казённая, кухонным лифтом подаётся, а чистота и гигиена — на тебе. Ежели чего сломать или кухонный лифт подносом заклинить — я первым делом попробовал, уж будь уверен, — то всё равно никто к тебе не придёт. У меня была, грешным делом, мысль взять какого-нибудь сантехника в заложники — не сбегу, так повеселюсь. Но куда там — врубили Звук, загнали им меня