Ищущий во мраке - Богдан Костяной Страница 9

Этот голос… «Ненавижу!»

***

Моя рука дёрнулась, палец нажал на курок. Выстрел развеял пелену воспоминания, и я увидел, как падает тело что-то бормотавшего прокажённого с деревяшкой, пронизанной ржавыми гвоздями.

– Чуть не домедитировался… – разгладив морщины на лбу, немного подёргал корпусом. Боль вновь стала ноющей, а не такой острой, как после схватки. «Идти, вроде бы, можно».

Взглянув на тела влюблённых, подумал: «Оставлять их на поругание нельзя!»

Взяв масляную лампу еретиков, что освещала зал, разбил её на полу, рядом со столом. Волна пламени окутала штаны юнца и начала взбираться выше по телу, перекидываясь на его невесту. Через пару часов от этого дома не должно было остаться камня на камне.

«Пламя выше, жарче лей! Я твой искушённый наблюдатель! Пусть старый мир сгорит в огне! Я поджигатель, поджигатель!» – почему-то, мне вспомнилась одна из мелодий бунтовщиков. Нет, не тех, что уничтожали церкви и орден мракоборцев.

Ещё задолго до начала эпидемии, горожане устраивали бунты по всему Бритонскому королевству, требуя освободить политических заключённых: профессоров и рабочих с завода, коим за уши притянули обвинения в покушении на короля Родерика. Ребята выбрали самый «надёжный» способ добиться своего: жечь муниципалитет.

И они добились… гильотины. А зачинщиков – какая ирония! – сожгли на костре.

Покинув подъезд, я прошмыгнул между незатопленных переулков. «Пожар должен привлечь многих еретиков». Отчасти, это даже было мне на руку: прочие районы Бригга опустеют, и мне не придётся тратить патроны.

«Чёрт, кажись, я так и оставил свой топорик в голове у того парня! Вот старый растяпа!» – поругал сам себя за потерю столь ценного инструмента, но, подумав ещё...

«Да и пропади он пропадом!» Оружия всякого на улицах валяется немало. Что-то можно и отобрать. Но желательно, всё-таки, найти ружьишко и горсть патронов к нему и к револьверам.

Уж не знаю, сколько времени прошло, но в один момент я оказался в центре города на главной пощади. Стоило ли говорить, что былое величие утонуло в крови и истлевших останках горожан? Резиденция короля выгорела изнутри, только старая часовня ещё держалась, каким-то чудом. Её замерший циферблат показывал полдень, который так и не наступил.

Время окончательно остановилось для нас: календари пошли на розжиг костров, а часы вышли из строя много лет назад. О том, что законы времени всё ещё действуют на обитателей мёртвого мира, я мог узнать только по новым морщинам на своём лице и количестве седых волос. К этому моменту, моя голова полностью побелела от постоянного напряжения и необходимости сражаться. Не сказать, чтобы я был красавцем в молодости. Наверно, шрамы и седина, заработанные в бесчисленных сражениях с еретиками, шли мне куда лучше тёмных кругов под глазами и прыщей.

Утешать я себя не собирался. Моя рука была ещё достаточно крепка, на тросточку опираться не приходилось, но то, что я был слишком стар для всего этого дерьма – очевидно. Точно сказать не мог, сколько мне было сейчас, но всяко больше, чем отцу на момент его смерти. Наверняка больше пятидесяти.

«Полвека… И половину от этого срока я не видел света О… Почему ты оставил нас, Господь? Я не просил спасения для себя, но сколь многих достойных людей унесла кара твоя раньше их срока…»

Бродить по открытому пространству было не лучшей идеей, да и вряд ли я что-то нашёл бы на месте величайшей резни Бригга. Король со своей свитой давно покинули столицу, и укрылись где-то в замке, в горах. Вероятно, надеясь, что зараза их не достанет.

«Быть может, так оно и есть? Серая гниль распространилась на всё Бритонское королевство и окрестные государства, но значит ли это, что от неё совсем не нашлось спасения? В горах, там, где холод, не всякая хворь сумеет выжить. Мысль, конечно, интересная. Но даже, если, где-то среди пепельной кучи, я найду карту с точным маршрутом до укрытия господ, мне вряд ли откроют двери, а то и вовсе сочтут прокажённым, что, отчасти, правда».

В отличии от тех, кого они уничтожали, мракоборцы сохраняли разум и не являлись разносчиками заразы.

«До поры, до времени», – поправил я себя.

Мы не боялись контакта с прокажёнными, не были вынуждены прятаться от других людей. Наш орден яростно пытался остановить эпидемию серой гнили и для этого мы даже отринули многие из чувств… Но именно это, кажись, и дало болезни шанс пробить брешь в нашей обороне.

Многие из моих товарищей не успели сложить головы при защите последней святыни. Серая гниль медленно одолела их разум. Тем, кому не повезло выжить, приходилось стрелять в тех, с кем они вчера делили хлеб и вино. А затем их тела сжигались в общей куче с еретиками, потому, как иного способа обезопасить ещё живых – не было.

«Если бы только не мы одни пытались спасти человечество…»

С началом эпидемии серой гнили, как я уже и сказал, правители бросили нас на растерзание болезни, дескать, «спасайся, кто может, дальше – каждый сам за себя».

И не только они. Папа наложил на себя руки, приняв кару Божью; епископы поснимали с себя саны и бросились наутёк, на прощание сказав что-то вроде: «На всё воля Господа!»

Младшие священнослужители и добровольцы, обращённые в мракоборцев – вот, кто больше двадцати лет сдерживали серую гниль, не давая ей проникнуть в крупнейшие города.

И как бы мне не хотелось верить