Эльфийский маг. Кровавый эльф - Максим Арх Страница 10

— Куры, квохчут, — подумал и добавил: — Улица, окно, корм. — А затем ещё несколько слов: — Я смотрю. Окно. Утро. Улица. Солнце.

Естественно, со стороны любой другой наблюдатель не мог бы ничего понять. Однако для эльфа эти слова являлись ключами. Да не просто ключами, а возможными ключами к славе, почёту, признанию и богатству.

— А теперь ищем рифму! — буркнул он себе под нос. — Улица… гм… Не улица, а улицу… улицу — курицы. Окно, гм — всё равно.

«Хорошо? Вроде ничего. А теперь смысловая нагрузка…»

Через полминуты у него получилось:

Я смотрю на улицу

В открытое окно.

Там гуляют курицы,

Мне же всё равно.

— Легко и непринуждённо! — хохотнул эльф, весело покачав ушами. — Ай да молодец!! Ай да… гм. — Но что-то ему всё же в его стихоплётстве не понравилось. — А как, кстати, правильно пишется — куры или курицы? Гм… по-моему, куры… Тогда не так… Гм… Ага… Тогда будет вот как… И менять-то особо ничего не надо. Просто вставляем нужное слово, и получается:

Я смотрю на улицу

В открытое окно.

Там гуляют куры,

Мне же всё равно.

Конечно, рифмы между первой и третьей строчкой нет — «улицу» — «куры», но из-за того, что рифма есть в строчках два и четыре — «окно» — «всё равно», четверостишье приобретает именно форму стиха, а не просто набора различных слов.

— Отлично! — воскликнул он, ощущая будоражащую дрожь по всему телу. — Просто великолепно!

Ощущение было такое, будто бы он нашёл золотую жилу.

«Что бы написать ещё? Какую тему попробовать?» — стал вертеть головой королевский коронер, пытаясь зацепиться взглядом хотя бы за что-нибудь более-менее годное.

Но, к его несчастью, в комнате ничего такого, подходящего для эксперимента, не было.

— Эх, — раздосадованно произнёс он, — где бы взять тему? Где бы темочку взять бы нам?

Вновь посмотрел в окно и, ничего, кроме кур, не увидев, совершенно расстроившись, с размаху хлопнул ладонью по лакированному столу. Да так сильно ударил, что даже ладонь немного отсушил. Посмотрел на «давший сдачи» предмет, обрадованно вскликнул и полез в ящик стола.

Через минуту он уже открывал дело № 555.

— Итак, что тут у нас? — произнёс он.

Выхватил первый попавшийся исписанный показаниями лист бумаги, быстро пробежал по нему взглядом, а затем стал выписывать слова.

Разбойник. Рынок. Шмат сала. Окорок. Потерпевшая. Стража. Месяц тюрьмы.

— Гм, — хмыкнул поэт, откинувшись на стуле.

Поднёс листок с выписанными словами поближе к глазам, прочитал вслух, попробовав все слова на «вкус», и, согнувшись над сукном стола, принялся искать и находить рифму.

Сейчас он собирался подобрать несколько необычную для его творчества рифму. Как правило, он рифмовал первую строчку с третьей, а вторую с четвёртой. Но не в этот раз. Сейчас он хотел сделать более сложную работу. Первая строчка должна была быть зарифмована со второй, а уже третья строчка с четвертой строфой соответственно.

Для простого обывательского глаза несведущего в этих делах такая рифмовка могла показаться сущим пустяком. Но коронер знал, что это лишь поверхностное суждение. На самом деле такое стихосложение было очень сложным, ибо оно должно нести в себе чёткую информационную нагрузку. И если хоть что-то пошло бы не так, это моментально могло бы обрушить всю структуру и глубину четверостишья.

— Итак, пусть окончанием первой строфы будет слово вор. Тогда второй строфой… — Он почесал нос, хмыкнул и начал подбирать: — Вор… вор… ор… гм, сор? Ну, в общем-то, да, но всё же это вроде к траве… гм вор… а что у нас воры делают? Ответ прост, как два пфеннига: воруют. Так. Воруют — не подходит… А вор… гм… — Он зажмурился, поморщился, пытаясь выдавить из себя мысль, и всё-таки сумел это сделать, выдохнув: — Спёр…

Посмотрел в окно и сам себе кивнул.

«Вор — спёр» — с любовью записал окончание второй строчки.

Теперь предстояло придумать последние слова строчки номер три и строчки номер четыре.

Что же за смысл должен быть в этих строфах? И даже не просто смысл, а призыв. В них должна раскрываться сама суть отвратительного деяния преступника. И конечно, в конце должно быть суровое, но справедливое наказание.

— Гм, наказание… Какое же наказание за это преступление? — пролистал судейскую книгу, нашёл нужное положение. — Гм, от двух недель до месяца исправительных работ на благо города. Ни дать ни взять, а наказание абсолютно не суровое — лёгкое наказание.

В голове застряла фраза: «Ни дать ни взять».

«Гм, сложная фраза. Придётся поработать. Придётся потрудиться», — воодушевился коронер, записывая фразу в конце третьей строчки.

Фраза была действительно не к месту и очень усложняла задачу, но тем интереснее казалось найти для неё решение. Тем интереснее справиться и вывести на чистую воду столь любимую его сердцу поэзию.

Через пятнадцать минут мучений, исправлений, записей и перезаписей в руках дознавателя находился листок, на котором аккуратным каллиграфическим почерком красовалось набело написанное четверостишье:

И поступью лёгкой пробрался на рынок тот вор.

Он стоял, наблюдал, а потом взял да и спёр!

Ни стыда, ни совести в нём нет, и негде их взять.

И получит за кражу разбойничий сын лет этак пять!

— Гм, пять лет тюрьмы? — прокашлялся он и вновь посмотрел в судейскую книгу: — Гм, а тут до месяца тюрьмы, гм… проблема — слово месяц никак не рифмуется, гм. — Секунду подумал и, слегка поморщившись, махнул рукой: — Ну, пять так пять. Буду рекомендовать её светлости высочайшей судье закрыть этого пройдоху по полной программе и даже более того. Ну а что делать? Рифма есть рифма. От неё никуда не денешься.

С любовью осмотрев дело рук своих, он убрал стихотворение-приговор в папку с делом № 555 и собрался продолжить раскрывать преступления в том же духе, уже потянувшись к делу № 556, в котором речь шла о пропаже подковы, но не успел.

В коридоре за дверью что-то ударилось, упало, в дверь стукнули, и, не дожидаясь ответа, в помещение влетел запыхавшийся слуга.

— Господин. Срочное послание!

Коронер в удивлении поднял бровь и переспросил:

— Послание? От кого? Неужели к нам прискакал гонец с донесением?