Бессилие и ужас в театре кукол (СИ) - Ставрогин Максим Страница 16

— Значит, мне нужно разозлить этого бугая? Попробуем…

Решив кончить это дело уже сегодня, Марк взялся за ложку, выдохнул, собрался с силами и стал есть, с трудом запихивая пресную еду в глотку. Медленно и неохотно он очистил почти треть тарелки, однако заставлять себя и дальше юноша уже не мог. К горлу подступали рвотные позывы, а к глазам — слёзы. Слёзы обиды. Почему всё это происходит с ним? Казалось, что вся его жизнь была лишь неудачной, жестокой шуткой, на существование в которой он обречён. С самого начала всё пошло не так. Он был обречён родиться, а теперь обречён есть эту отвратительную кашу. Сплошное издевательство. Это была мелочь, но обычно именно мелочи и выводят людей из себя, даже ломают их. Кого-то добивает смерть незнакомой лошади, а кто-то трескается и плачет из-за невкусной еды, и всё это одно, всё это попадает в ту самую слабую, выскобленную многочисленными страданиями точку, и словно лишает грудную клетку рёбер. Какая же она тогда клетка после этого? Эта мелочь убивает человека, как точечный укол. Вот и Марку в ту минуту было так обидно и паршиво, он с ненавистью сжимал в руке ложку и думал о том, почему вообще продолжает тут жить, какая дьявольская сила не даёт ему исчезнуть? Эта еда была невкусной и противной, но почему она была такой? Это было зачем-то нужно? Нет, она просто существовала и существовала именно такой. Просто так. Незачем. Это было бессмысленно, а потому невыносимо. Это было совершенно лишним и Юмалову казалось, что с этим нужно срочно что-то делать: либо каша, либо он сам должны перестать существовать, вот прямо сейчас кто-то из них должен исчезнуть, а иначе он просто разрыдается.

— Да к чёрту! — Крикнул он и бросил ложку на пол. Та со звоном ударилась о кафельный пол и дребезжа поскакала в сторону мусорки. Никто даже не посмотрел в его сторону и Марк спокойно откинулся на назад, однако сидел он не на стуле, а на общей лавочке, так что просто рухнул на пол, как и его ложка незадолго до этого. Там он и остался лежать, задумавшись. Слёз уже не было, как и злости. Его челюсть походила туда-сюда, пережёвывая пришедшую вдруг мысль, после чего он кивнул самому себе и сел на место. Там он активировал «изнанку».

— Какого?! — закричал Марк, вскочив со своего места, когда туман рассеялся. В его тарелке плавало человеческое лицо, в котором одновременно угадывались черты как пропавшего Вовы, так и того сумасшедшего мужика, что вспорол себе живот. С непередаваемым ужасом, Марк осознал, что произошло. И стоило ему это понять, как смех залил его тело до самых глазных яблок. Он не смеялся, но истеричный хохот раздавался внутри него и пытался выбраться наружу. У него это не получилось сделать через сомкнутые зубы и он попытался вылезти через глаза, так что те, по ощущениям, чуть не выпали. Наконец, он засмеялся и вцепился ногтями в кожу головы. Неверие и истерика захлестнули его. — Какого вообще хера? Боги, ха-ха! Какого хера?

— Эй! Что с тобой? Псих, что ли? — крикнул на него Рома, когда Юмалов подскочил со своего места и попытался выбежать из столовой, грубо распихивая всех на своём пути. Никого не слушая, Марк вылетел в коридор, а затем рысью метнулся в туалет, где его вырвало. А потом ещё раз и ещё. А затем он уже и сам пальцами заставил себя проблюваться. Тем не менее во рту у него все ещё остался вкус этого мяса.

Когда Марк вышел из туалета, то из-за всех сил пытался делать вид, что ничего не произошло, но едва ли у него это получалось. Весь оставшийся день медперсонал смотрел на мальчика как-то по особенному, очень странно, очень недобро…

Где-то после обеда пришла Двойка и, уперев руки в бока, встала у входа в палату. «А ну, бегом собрались и идём в баню!» — прокричала она, смотря на детей залитыми кровью от усталости и наркотиков маленькими поросячьими глазками, которые совсем не подходили её тощему лицу.

Пока они спускались вниз, к выходу из основного здания, Марк подошёл к Коле, и они завели небольшой диалог.

— Слушай, я тут уже три дня, а за всё это время ни с одним врачом или психиатром не встретился, это нормально? — спросил Юмалов.

— А ты чего ждал? Что тебя тут обследовать да лечить будут? Забудь! Куда уж там… лечить. Ха!

— Какой тогда в этом смысл? — Удивлённо спросил Марк и нахмурил брови, выражая тем самым своё недоумение.

— Ты все ещё не понял? В этом месте нет смысла. Это место есть абсурд. Оно бессмысленно, и всё, что происходит тут, так же бессмысленно. Нет ни логики, ни целей, ни мотивов, никаких связей и всего прочего, чего бы можно было ожидать. Этих вещей просто не существует. Вся наша жизнь тут, — он почти целиком проглотил слово «тут», отчего его можно было даже не расслышать, — чистейший бред, не имеющий и капли смысла. Так что забей и не парься. Наша задача просто прийти сюда, отсидеть и уйти. У персонала такая же. Остальное — не важно, остальное нужно просто игнорировать.

— Мне это очень не нравится, — задумчиво произнёс Марк после небольшой паузы.

Наконец они вышли наружу. Впервые за несколько дней Юмалов выбрался на улицу. Всё было накрыто густым туманом, плавно переходящим в скрипящий под ногами снег. Стоило Марку выйти за железную дверь и несколько раз вмять рыхлую бель в землю, как его существование ненадолго стало лучше и спокойнее. Они всей группой пошли вперёд, но мальчик чуть отстал, чтобы выдохнуть облачко пара и посмотреть на его медленный распад. Когда же оно рассеялось, он разглядел смутное движение за деревьями. Марк присмотрелся и увидел идущего сквозь туман, сгорбленного, плохо одетого старика, в руках у которого дребезжала перегруженная телега. Казалось, что это вовсе не старик вёз свой груз, а тележка тащила за собой уставшего человека. Зрелище странное и жуткое: этот старик был так бледен и худ, и лицо его почти стёрлось под белёсым туманом. Он был похож на неупокоенную душу.

Юноша колебался. Мельком глянув на Двойку и остальных парней, он поморщился, прикусил губу и всё же решил пойти посмотреть поближе на этого деда. Ему казалось, что это важно. В несколько шагов, Юмалов добрался до кромки леса и с некой опаской вошёл в него. Всё кругом было заполнено белёсым сумраком и потеряться здесь было очень легко, стоило лишь на пару метров отойти в сторону от тропинки. Однако старик шагал прямо по старым рытвинам, кустам и торчащим корням деревьев, не обращая ни на что внимания. Мальчику же с опаской погружался в лес и старался не терять деда из виду. Подкравшись ближе и спрятавшись за деревьями, Марк сумел рассмотреть лицо этого человека, благо туман нехотя открыл его для глаз юноши. Оно было бледно-синим, точь-в-точь такого же цвета, как стены в психбольнице. Вся полысевшая голова его была заполнена морщинами и гадкого вида папулой. С мрачным выражением лица он вёз телегу в неизвестном направлении, и Марку было очень важно узнать, что же там находится. Он подозревал, но искренне надеялся, что ошибается. Юноша стал аккуратно оббегать старика со стороны, чтобы можно было разглядеть телегу, которая пока была скрыта за костлявой спиной. Ловко прыгая через канавы и корни деревьев, Марк обогнал деда и спрятался за густыми, колючими кустами. Просунув руки в кустарник и слегка раздвинув ветви, можно было без боязни быть найденным следить за мужчиной. Правда, колючки жадно впивались в руки Марка и нещадно царапали их, но он не обращал на это внимания, ведь был полностью поглощён своим наблюдением — тележку уже можно было рассмотреть. В ней был человек. Он вальяжно расположился внутри, откинулся, расправил руки и наслаждался поездкой, покачивая весело ногами. Лицо его, впрочем, было покрыто выражением злобы и издёвки. Но самое странное в этом было то, что это лицо принадлежало Марку. Даже не только лицо, всё тело! Это был он сам. Его точно копия, как минимум.

Юмалов весь задрожал и покрылся мурашками. Всё, чего ему хотелось — это поскорее сбежать из этого проклятого места, но его ноги не слушались, и он продолжал смотреть. Вдруг голова двойника медленно повернулась и посмотрела точно на те самые кусты, в которых прятался Марк. Оно смотрело на него не моргая, долго, беспрерывно. Внезапно чья-то холодная рука опустилась на плечо Юмалова и дёрнула его. От неожиданности и испуга он чуть было не закричал, но горло его онемело и не сумело издать ни звука. Развернувшись, он увидел Колю Белого.