Дом Живых. Арка вторая: Башни в небесах - Павел Сергеевич Иевлев Страница 30

— Формально у нас нет договора, — напомнила Фаль. — Мы, скорее, старые друзья. И мне, правда, всё равно, как ты выглядишь. Ну, в целом. Просто я пока не привыкла видеть тебя таким. Впрочем, есть и хорошие стороны — под фавна придумать роль проще, чем под козла. Сейчас найду Завирушку и займёмся.

— Всё-таки Завирушку, — мрачно констатировал Пан. — Я-то думал, что мы теперь станем сценической парой.

— Давай не будем себя ограничивать. Завирушка и Кифри прекрасно впишутся. И найди уже себе одежду!

— Я всего наполовину человек, и уже столько хлопот!

— Тебе тоже придётся к этому привыкнуть.

* * *

— Козлом ты мне нравился больше, — честно сказала Спичка, — но кто я такая, чтобы возражать против смены самоидентификации взрослого демона?

— Если тебе комфортнее в этой форме, да на здоровье, — пожал плечами Кифри.

— По крайней мере, теперь никто не будет ездить на тебе верхом, бро! — махнул лапой табакси.

— А мне даже нравится, — призналась Завирушка. — Выглядит оригинально. Мне кажется, публике понравится новый образ.

— Спасибо, — надулся Пан, — я не нуждаюсь ни в чьём одобрении, особенно, в твоём!

— Я чем-то тебя обидела?

— Отстань!

— Наш друг, премного изменившись,

не перестанет нам быть другом,

поскольку форма преходяща,

а содержанье неизменно, — заявил Шензи.

— Его всегда принять готовы

мы в форме той ли, или этой,

ведь друг наш, перевоплотившись,

остался тем ещё козлиной, — добавил Банзай.

— При нашем дружном коллективе

мы здесь вполне разнообразны,

не акцентируя вниманье

на нашей внешности различьях, — закончил мысль Шензи.

— Мои сиблинги хотят сказать… — начал Эд.

— Мы давно научились их понимать, дружище, — мягко сказал Кифри.

— Это не повод нарушать наш повествовательный ритм, — помотал лысой головой голиаф. — Итак, мои сиблинги хотят сказать, что у нас поразительно разнообразный состав труппы. Это большая редкость, обычно тифлинги прибиваются к тифлингам, табакси — к табакси, дварфы — к дварфам, а эльфы на дух не переносят даже друг друга. На этом фоне разница между козлом и фавном не имеет значения.

— Спасибо за вашу сомнительную толерантность, — недовольно сказал Пан. — Глупо было ожидать, что кто-нибудь скажет «Молодец, Пан» или «Отлично выглядишь, Пан». Думаю, оценка «Ты всё равно козёл» — это тот максимум социальной поддержки, на который я могу рассчитывать.

— Ты знал, с кем работаешь, — философски заметил табакси. — Творческие люди эмпатичны только к себе самим.

* * *

— Здравствуй, Шурумбурум, соскучился? — Завирушка вскарабкалась на седло ленивца, тот повернул к ней длинную шею и подставил голову для чесания.

Девушка запустила обе руки в его жёсткую белую шерсть.

— Наверное, тебе тут очень одиноко, — сказала она. — Все про тебя забыли. Спичка даже платежи за твоё содержание поручила банку. Стоишь тут один-одинёшенек. Бедный. Я так тебя понимаю! Я тоже, представь себе, чувствую себя совсем заброшенной, как ты. Мастер Полчек оставил меня, отправившись по своим странным делам, а мадам Спичка не говорит, куда. А вдруг оказалось, что у меня нет никакого великого предназначения, и он за мной не вернётся? Что мне тогда делать со своей жизнью? Вернуться в птахи уже кажется странной идеей. Наверное, той Завирушки, которая была готова на служение без воздаяния, больше нет. Сцена испортила меня, Шурумбурум. Я привыкла к ней. Оказалось, это совсем не страшно, надо было только понять, что к огням рампы выхожу не я. Выходит Падпараджа, выходит разбитная подружка Фаль, выходит кто угодно. Меня там нет, и это хорошо. Но знаешь, Шурумбурум, это не моё. Стоит мне представить, что я занимаюсь этим всю жизнь — день за днём, год за годом на моих ногах на сцену выходит кто-то другой, возвращая мне меня только за кулисами, — и становится страшно. В конце концов, эти роли ничего не оставят от меня, Завирушки. Я сотрусь об эти образы, ведь они куда ярче, выпуклей и интереснее меня. Ты понимаешь меня, Шурмбурум?

— Брумк. Брмбр, — подтвердил магически ускоренный ленивец и подставил под почёс другую сторону головы.

— Только ты меня и понимаешь. Фаль, вон, надо мной смеётся. Говорит, что я забиваю себе голову ерундой, и надо просто наслаждаться моментом. Фаль хорошая, но я так не могу. У меня голова сама ерундой забивается. Наверное, у меня просто ерундовая голова, как ты думаешь, Шурмбурум?

— Бурмррр, — не то согласился, не то возразил ленивец.

— А теперь, когда Пан превратился в фавна, Фаль вообще стало не до меня. Они репетируют новую сценку, где мы с Кифри просто для мебели. Пан ревнует её ко мне, а Фаль боится его обидеть, ведь он ради неё трансформировался, потратив энергию, которую накапливал столетиями. Кроме того, они вдвоём отличная сценическая пара. Публике очень нравится Пан — такой брутальный, особенно на фоне хрупкой гномихи. У них отлично получается, но мне стало немного одиноко, Шурумбурум. Оказалось, что я на сцене больше ради Фаль, чем ради самой сцены. У меня никогда не было такой близкой подруги, а теперь, кажется, её снова нет. Мне грустно, дорогой Шурумбурум. Давай, поверни голову, ещё тут почешу. Как ты думаешь, может, мне стоит уйти из театра и отыскать Мастера Полчека?

— Может быть, и стоит.

— Ой, Шурмбурум… А, это ты. Напугала меня, Фаль. Ты много услышала?

— Достаточно.

— Прости, мне очень неловко.

— Нет, я тебя понимаю. Мне тоже неловко, что я так тебя забросила в последние дни. Это всё Пан — его за рога не оттащить от сцены, и он замучил меня репетициями. Дорвался. У нас бы всё со временем наладилось, подружка, я уверена, но…

— Но?

— Я пришла сказать, что тебе действительно лучше не возвращаться в театр. Хотя бы какое-то время.

— Но почему? — удивилась Завирушка.

— Когда ты ушла, ко мне в гримёрку вломились какие-то ассасины и стали спрашивать про тебя. Где, мол, носит твою подружку. Я сказала, что не знаю — я и правда не знала. А они сказали, что отрежут мне уши, если я не скажу.

— Какой кошмар!

— И не говори, подруга, в ушах вся моя харизма!

— И что было дальше?

— Вернулся Пан, опять