Размышления русского боксёра в токийской академии Тамагава, 7 (СИ) - Афанасьев Семён Страница 31

— А мне с того что? — он начинает набирать воздух с возмущенным видом, потому успеваю вставить. — Мы вообще ни с кем спорить не будем! Просто скорректируем заявку в избирательную комиссию: хотели на муниципальный уровень, а пойдём на префектуру или даже выше.

— Вот тут самое интересное и начнётся, — Сёгун угрюмо смотрит вниз, себе на ноги. — Я до этого момента тоже просчитал. Согласен: глупо не пролезть в парламент, может даже лидирующим местом, если техническая возможность пищит у тебя в руках. — Он поднимает глаза. — Но они тебе сделают встречные предложения.

— От которых нельзя будет отказаться? — смеюсь. — Например, какие?

— Типа выпустить поскорее из тюрьмы. Или даже вообще в неё тебя не запихивать, — он как будто с опасением ждёт моего ответа, не желая раскрывать все карты первым.

— Не аргумент, — качаю головой. — По сегодняшнему законодательству, нахождение в тюрьме не является барьером для избрания в парламент любого уровня. Хоть муниципальный, хоть… ты понял.

— И?

— А потом новообразованные зелёный, как ты говоришь, ферзь выигрывает выборы — и раздаёт всем по заслугам. Даже в рамках префектуры, меня уже устроит.

— Может не получиться, — он нехотя цедит слова. — Потому что предложение с их стороны будет таким: ты тоже никаких полицейских не бил, беспорядков не устраивал. В качестве компенсации — вот тебе деньги, услуги, контракты или ещё что. По списку. — В отличие от начала беседы, сейчас мой собеседник очень даже напряжён. — Китайцев ты тоже не убивал, ни водилу, ни копа. Поэтому, так и быть, выйди из тюрьмы — и вообще в неё не попадай.

— Я не боюсь тюрьмы. Говорил не раз. Но расскажи, пожалуйста, про китайца.

— Какого?

— Второго, из восьмёрки. Водила — тут понятно. А полицейский что?

— Да нечего там рассказывать, — он, словно досадуя, машет рукой.

— ВРЕМЯ! — на двери открываются запоры и появляется давешний охранник.

— Бутылка, которая разбилась под ногами, — завершает рассказ сумоист, поднимаясь со стула. — У него ожоги. Так-то небольшие, но они были на своих расширениях. Вроде бы и меньше пятнадцати процентов кожи поражено, но у него вдруг сыграл болевой шок. Что-то там с давлением случилось, наши медики его по японским протоколам откачивали — а возник конфликт чего-то там с чем-то там. В общем, у него сердце остановилось.

— Стой! — выкручиваясь из рук охранника, задаю последний вопрос. — Чем мои дамы заняты? Ты в курсе?

— Мать и сестра изолированы, как и ты. Только в императорской клинике, сведений о состоянии нет. Рейко и эта с сиськами, Коюмэ, вовсю лепят твой положительный образ на сетевых ресурсах, бюджеты заливают хорошие. Под Коюмэ какой-то ваш департамент шуршит — человек с полсотни.

В помещении начинает истошно мигать красный фонарь.

— Остальные, не знаю по именам, в доме Рейко! — завершает Сёгун через плечо и через руку выталкивающего его наружу охранника.

Глава 17

Сёгун, выйдя из помещения архива парламента, потянулся и помахал рукой, задрав голову вверх: вертолёт, повинуясь его распоряжению, барражировал в воздухе (чтобы не занимать места в посадочной зоне после высадки своего единственного пассажира).

Можно было, конечно, банально вызвать пилота и через гаджет (благо, высота и покрытие сетки позволяли); но было попросту лень лезть в карман.

Вертолёт, подчиняясь взмаху руки оябуна, резко сменил курс, заходя на посадку.

В этот момент зазвонил смартфон.

— Ч-ч-чёрт. И не хотел ведь лезть в карман, — добродушно проворчал Сё. — О, приветствую. А ты какими судьбами…?

— Не ожидал? — насмешливо спросила соткавшаяся в воздухе голограмма одного из старших.

— Да не то чтобы не ожидал, — всё также на позитиве ответил бывший спортсмен. — Просто у вас свои дела, мне вы особо не докладываете. А сейчас как почувствовали — сразу принялись звонить.

— Как разговор?

Вопрос был вроде бы и нейтральным, но не без подвоха.

— Знаешь, меня тут один старшеклассник недавно умной вещи научил, — хохотнул толстяк в ответ. — Тот, кто задаёт в беседе вопросы, контролирует ситуацию. Потому что именно вопрос ведёт разговор в какую-либо сторону.

— Ты это к чему? — собеседник немного насторожился. — Кстати, ты уверен, что школьники — подходящий для тебя источник образования? С учётом места в обществе?

— Я это к тому, что если отвечу на ваш вопрос, как там мой разговор, то получается, что я перед вами отчитываюсь. — Сё очень быстро из амплуа добродушного толстяка перетёк в состояние серьёзного и собранного руководителя не самой простой организации. — А я этого делать не собираюсь, если что. Ну и насчёт моих источников самообразования: это только дурак, сколько его ни учи, всегда всё знает. А я ещё по спорту для себя вывел: крупицы полезного знания могут могут находиться везде. Надо просто уметь слушать и делать хорошие выводы.

— Мне не очень нравится тональность нашей беседы, — внешне спокойно констатировал собеседник.

— А мне не нравится то, что творится на улицах, — без паузы ответил оябун. — Ещё больше мне не нравится постоянное потепление от года к году, и шторма зимой тоже не нравятся. А уж как я ненавижу тайфуны, у-у-у! Ещё мне не нравится, что меня бросила девушка. Навсегда. Уже молчу, ради кого она меня бросила… — Его лицо снова стало весёлым и бесшабашным. — Чё, будем и дальше делиться друг с другом нашими завышенными ожиданиями? Или в итоге скажешь, чего хотел? Колись давай, завязывай сеять интриги. На ровном месте.

— М-да. А ты очень изменился, причём за какие-то считанные дни. — Старший снова констатировал, но на этот раз с нескрываемым разочарованием.

— Всё течёт, всё меняется, — беззаботно отмахнулся здоровяк. — Ты просто потрепаться хочешь?

— Видимо, тот малолетний пацан тебе в голове что-то здорово сдвинул, когда по мордасам при всех надавал. — Глаза собеседника, несмотря на внешне спокойный тон, внимательно отслеживали малейшие нюансы мимики Сёгуна. — И когда тебя, можно сказать, от твоей же бабы на пинках вынес.

— Приём называется дешёвое обесценивание, — не меняясь в лице, весело пожал плечами бывший спортсмен. — Ты сам просто никогда в жизни не дрался, разве что в младшей школе. Иначе знал бы: всё в этом мире переменчиво и непредсказуемо.

— … а теперь ты ему даже прислуживать добровольно рвёшься, — старший словно проигнорировал последнюю фразу оябуна.

— И снова всё то же дешёвое обесценивание, — фыркнул Сё. — Если насчёт одной конкретной проигранной драки — так на всё воля божья, как говорят наши соседи христиане. Если хорошо подумать, я гораздо больше для себя открыл именно благодаря тому проигрышу. В хорошем смысле.

— Да ну?! — в голосе говорившего явственно прозвучала насмешка.

— Угу. Кстати, если бы тогда выиграл и стоптал пацана, то лично мне в итоге стало бы лишь хуже. Такой вот парадокс.

— Ты сейчас это всё искренне? — старший вложил в интонации максимум пренебрежения.

— Вполне, — толстяк снова равнодушно пожал плечами. — Зачем мне тебя обманывать, тем более на такую тему? Ладно, был бы ты красивой девушкой, — оябун весело хохотнул. — А я бы тебе доказывал, что мне восемнадцать лет и что я ни разу не был женат, гы-гы.

Собеседник закашлялся.

— И отсюда напрашивается вывод: иногда проигрывать — только на пользу. — Сёгун, несмотря на все усилия коллеги, сохранял абсолютно непрошибаемый и безмятежный позитив.

— Не знал, что ты решил удариться в мазохизм.

— Не язви, — весело отмахнулся бывший спортсмен. — Как говорила одна моя в прошлом очень близкая знакомая: ты банален потому, что повторяешься. Заметил, что из всего возможного арсенала используешь один-единственный приём? Обесценивание?

— Решил теперь поупражняться в риторике?

— Не я, — толстяк насмешливо посмотрел на голограмму. — В драматургии есть такой фокус, называется "кризис жанра". Рассказать тебе, что это значит?

— Ты что, реально мозгами поехал? — теперь в интонациях старшего не было даже намека на добродушие.