Беглец из Крайпруса (СИ) - Медведев Данил "Странник" Страница 35

— Здесь, — указал место солдат, выделенный для сопровождения знакомым десятником.

Сапог мерзко чавкнул, уйдя по середину голени. Поморщившись, с силой выдернул его и сделал ещё пару трудоёмких шагов. Только сейчас открылась неприятная картина человеческого тела, лежавшего наполовину утопшего в грязи посреди только-только подсохшей лужи.

Склонившись над сгнившим скрученным телом, заглянул в мертвецкое лицо, торчащее из земли одним глазом, возле которого хищно наматывал круг трупный опарыш, отъевшийся до размеров дождевого червя. Трупная мерзость явно намеревалась полакомиться подгнившими остатками глаза, заходя на очередной круг по переносице. Подхватив двумя пальцами осклизлое тело опарыша, отбросил его в сторону на добрый десяток шагов. В данной ситуации это всё, что я мог сделать для Брахима уже посмертно. Копать грязь лопатой не хотелось не только мне, но и всему рядовому составу солдат. А учитывая количество не захороненных тел на руинах Отолдо, можно было с уверенностью заявить, что помощнику не будет одиноко.

— Гонцы от лагеря к форту сегодня утром случайно наткнулись, — решил вдруг добавить солдат, расценив, что моя минута молчания идеально подходит для этого.

Положив руку на спину трупу, сжал в кулак нательную рубаху помощника и попробовал потянуть. В руке жалобно чавкнул раздавленный гад, а тряпьё лишь беспомощно натянулось. Было ясно, что вытащить тело без помощи лопаты не представлялось возможности. А инструмент заранее прихватить мы не сообразили. Проделывать путь туда-обратно ни мне, ни солдату определенно не хотелось, поэтому, оглядев странные внешние раны, засунул руку под рубаху. Почувствовав толстую бечёвку, потянул один край. Импровизированная цепь крайне неохотно пошла вверх. Вскоре показался и своеобразный талисман Брахима. Потёртый мешочек тяжелый на ощупь. Перерезав верёвку, подбросил на руке находку под недовольный взгляд солдата. Избавившись от внешнего потёртого мешочка, убрал непромокаемый кошель себе в карман, почтил память верного мне человека парой последних слов и направился обратно в форт:

— Надеюсь, ты умер лёгкой смертью?

В порту убитых моряков сбрасывают в воду, привязывая что-нибудь тяжелое. Сухопутного волка принято хоронить в земле, так вот земля почти забрала его тело в свои владения. Способ похорон Брахима не вызвал во мне ни грамма чувств, чего нельзя было сказать про идущего за мной солдата. Я буквально чувствовал его презрительный взгляд исподлобья, хотя при нашей разнице, ему тогда бы пришлось смотреть мне в низ груди. Мне было плевать на мнение солдата, но учитывая трудоёмкость пути, я всё же решил заговорить:

— Думаешь, что я неправильно поступил?

Боец долго пыхтел, следуя за мной, и я уже думал, что он не станет отвечать.

— Ну и повадки у вас гладиаторов. Умрёшь и с тебя снимут последнее.

— Хах, — вдоволь усмехнулся я, чем сильно озадачил солдата. — Он не был гладиатором, к тому же, любой мародёр в глубине души мечтает, чтобы в случае смерти его добро досталось друзьям, или не досталось никому.

Боец фыркнул, но больше ничего не сказал, хотя градус призрения чуть снизился.

— А ты слышал, что творится в шахтах под городом? — зашёл на вторую попытку, заговорщицки тихим голосом.

Парень ожидаемо потянулся вперёд, сходу заинтересовавшись историей. Не то что бы мне сильно хотелось рассказывать всё, что происходило внизу, но сплетни на сплетни хоть немного разбавят нашу обратную дорогу.

Дождавшись пока место у одного из каминов опустеет, уединился с кошелем Брахима. Не сказать, что я рассчитывал увидеть здесь горы монет или ценные артефакты, учитывая что мешочек прекрасно помещался в ладони, странные бумаги, нащупанные ранее, не давали покоя. Можно было сделать это и при свете дня, но так хоть смогу сжечь ненужную документацию в случае необходимости. Развернув кошель, вынул связанные два десятка золотых монет. Прикинул их вес и бросил обратно. Вытащил смотанные кольцом мелкие бумажки и развернул их.

Сначала я не понял что за бумаги, сложенные в довольно толстую пачку, попались мне в руки, однако, совсем скоро стало доходить. Пересчитав каждый листочек, прикинул их стоимость. Копейки. Те самые листовки с розыгрышем приза, которые продавали дети в Толе. Первый порыв был выбросить ненужную бумагу в огонь, дабы не мучиться с ними. Но руку что-то остановило. Брахим был не из тех, кто был столь наивен, так почему же? Должен был выиграть или поистине проникся таким способом развода? Как бы то ни было, я свернул бумагу в кольцо и запихал в кошель, решив повременить.

Армия была похожа на одного гигантского удава. Когда встала первая его часть и ушла в путь, фуражиры и инженеры ещё дремали, прекрасно понимая, что их выход может затянуться ещё на полчаса или даже час. Шагать нам вновь не пришлось, нужно было лишь сесть в телегу и ехать, и ехать, и ехать, пока когда-нибудь на горизонте не замаячит воинство кригов, если оно ещё по какой-то причине до сих пор находится в Ледяном Гейзере. С каждым днём сомнения в этом всё росли и росли, но тактики на то и тактики, что им многие военные вещи намного виднее, чем простым солдатам.

Бестреар — огромное королевство, и, учитывая, что нам пришлось преодолеть его почти целиком, путь оказался неблизким. Остановка на руинах Отолдо была интересной и развлекательной, она сбила ту странную тоску, которую навивала дорога. Но вот мы снова вступаем в царство пути и времени, где километры летят друг за другом, а минуты растягиваются в густой противно липкий кисель. Свой мир со своими законами жизни в нём. И лучший способ защиты в этом мире — это болтовня. Схожая ситуация происходит и на корабле, ведь когда нужно преодолеть часовой путь, выкручивающая суставы скука стоит где-то за столбом и только наблюдает. Когда дорога длится уже не первый час — это начинает утомлять и скука распускает свои сети, а когда одна и та же дорога сменяется пыльной пустыней, заросшими после обильного дождя степями, снова пустыней, каменистой приплющенной и полями — это начинает набивать оскомину на глазу.

Деревья по пути попадались редко, а уютных полос перелесков можно было сосчитать по пальцам. В остальных случаях большинству идущих и едущих в караване приходилось обливаться потом. Ведь если до остановки в Отолдо погодка была сырой и достаточно прохладной для здешнего климата, то теперь, когда под землями раскисшая земля вперемешку со сплетёнными побегами молодой растительности, а на небе нестерпимо жгло Бестреарское солнце, бойцы еле продвигались, не выдерживая марш дольше трёх часов. Идти стало сложно и от того очень медленно. Телеги плелись по часу на одном месте. В такой ситуации, я едва не начал поклоняться Лазарю за то, что он догадался взять с собой вечного болтуна Ганса. Бородач вещал без остановок, чередуя различные истории и байки с фольклорными анекдотами, когда слушатели совсем уж начинали грустить. Из-за того, что всем оказалось чертовски скучно, основное количество груза перекачивали в остальные телеги, где остались Андро, Малог, Эддур и Янг. Остальные набились в оставшуюся телегу и слушали Ганса, потому что остальные перспективы были и того менее радужными.

С каждым часом, выслушивая историю за историей, я удивлялся как болтун может столько чесать языком. Неужели на шахтах, где он был старателем, они без умолку трындели всю смену? Потирая затёкшие от езды ноги, всё меньше и меньше начинал понимать смысл потока обрушивающихся на нас историй. А когда караван наконец-таки останавливался, я вскакивал, растягивая затёкшие колени и спину, наматывал круги вокруг телеги и осматривал округу, чтобы потом вновь вернуться к тем же историям и рассказам. К тому же царству пути и времени.

* * * * *

Пользуясь первыми же сумерками, обхватил засаленные слежавшиеся в комок волосы, стоячие от грязи и крови, рыча от боли, стянул их в тугую полосу и вынул из кармана кинжал. Ночное зрение играло мне на руку, поэтому я не опасался, что кто-то заметит оружие. Вот лезвие касается края волос, вот лопаются первые, столкнувшись с острой гранью кинжала. По лезвию, тихо поскрипывая, посыпался песок и комья грязи. Применив усилия, срезал всю свалявшуюся длину. Выискав особо длинные волосы, вырезал их под самый корень, оставляя лишь колючий ёжик молодых непослушных волос.