Ружемант 4 (СИ) - Евгений Лисицин Страница 44

Ухмыльнулся, а ведь у некромантов есть со мной общее. Вместе делаем почти живое из не очень. Танк напротив меня будто прочитал мои мысли, неприязненно заскрипел. Сравнение с мертвецами ему пришлось не по вкусу.

— Ну, хорошо. Мое оружие живое, разумное. У него вон даже ветка умений проявилась. Что дальше? Я ни одной способности не вижу, одни лишь знаки вопроса.

— Ты смеш-ной, руже-ман-д.

Я все еще ничего не понимал. Качнул головой, будто гоня прочь его укор.

— Он теперь тоже будет уровень прокачивать? А как? Стрелять без остановки? — лично мне опыт с новыми силами давались лишь реками крови.

— Толь-ко загля-ну-в в глу-бь се-бя, може-шь. Уз-на-ать.

— Вот только давай без этой философии, — на ум шли мультики из детства, как и наставления тамошних мудрейших искать все ответы внутри себя.

— Побе-ди. В се-бе вра-га.

Одарил Зверя Война озадаченным взглядом, но он, вместо того чтобы ответить, вдохнул побольше воздуха. Дунул мне в лицо смесью машинного масла с керосином. Я закашлялся, в голове замутилось, почувствовал, как теряю сознание.

Хотел ругнуться напоследок, прежде чем сгинуть в пучинах сна, но не успел.

Глава 19

Ранена.

В грудь, почти у самого сердца. Вижу, как вздрогнула, заваливаясь наземь, как клацнул сам днищем магазина по шершавому полу. Винтовка рядом давно без патронов. Стискивает меня, как последнюю надежду.

Шепчет, просит прощения, не понимал у кого. Догадался позже, когда из кармана вывалились залитые кровью листки писем.

Ей писали десятки, сотни, а может, даже и тысячи. Народная героиня задолго до того, как отправилась на фронт.

Зачем отправилась на фронт? Спросите чего полегче.

У девчонки было все, о чем только можно было мечтать. Богатство, родители, любовь и слава. Шикарный голос, улыбки тысячи поклонников. Бросив все, никого не спрашивая, собрала вещи, рванула сюда. Из изнеженного ребенка хотела превратиться в лютую бестию. У нее не получилось.

Девчата-соседки звали ее Влюбленной. Тогда еще не знал в кого. Теперь могу сказать с точностью: в саму себя.

Сейчас чувствует, как с потоком крови из нее уходит жизнь, во рту появляется металлический привкус. Успокаиваю, шепчу ей — все будет хорошо, за тобой придут. Горько лыбится, качая головой, дрожащей рукой оглаживает ребристые бока. Знает, что лгу, как распоследняя сволочь.

А еще я слышу многоголосье винтовок, что идут по нашу душу. Ей все равно.

Залитые красным тонкие пальцы гладят улыбку восьмилетнего мальчишки. В чем он признавался ей своим кривым почерком? Уже и не прочесть.

Словно по традиции ей слали фотографии улыбчивые мальчишки, мечтавшие невесть о чем.

Лишь сейчас, на грани ее смерти, понимаю, что все это преследовало ее там, в мирной жизни. А ей хотелось тишины. Она бежала не от себя, бежала от других. А теперь скучает по каждому из них.

Жалко жизни? Она не отвечает просто потому что не хочет.

На другой фотографии задумчивый бородач. На третьей — разодетый в спецовку толстяк. Девичья улыбка, словно напоследок хочет полюбить каждого из них. Не может, так не работает.

Они придут, шепчу, повторяя в который раз. Не уточняю кто, потому что враги рядом.

Влюбленная шмыгает носом, тяжко выдыхает, запрокидывает голову. Каждый вздох дается ей с огромным трудом. Облизывает сухие губы, чувствуя, как проваливается в сон.

Не спать! Не спать! Щелкаю затвором, заставляя скинуть клочки рваного сновидения. Качает головой, прогоняя мутное наваждение, снова улыбается на этот раз уже мне. Шепчет, едва разжимая губы, плачет. Хотелось бы мне лить слезы на пару с ней, кричать, чтоб заткнулась, обнять, словно родную дочь.

Прощается, смотрит в сторону, никого не видит, вижу я.

Судьбу солдата, невесту бойца.

Смерть.

Она поднимает меня, словно по наитию. Шатаюсь из стороны в сторону, словно пьяный от будущей свободы. Где-то внутри стучит вопрос: есть ли она, жизнь за пределами ее мягких, женственных рук?

Не стреляю, плююсь огнем. В каждом патроне ярость, злоба, ненависть к тем, кто явился без спроса. Восемь слез по чужие души.

Первая и вторая клюют бойца в тяжелый щит бронежилета, отскакивают мятыми плошками свинца. Третья скользит в стык, ныряет к мягкой шее. Боец вскрикивает, заваливаясь на бок, роняет штурмовую винтовку.

— Сука! — кричит его собрат, получив четвертую и пятую в ноги, хрустит разбитая коленная чашечка. Холодеющий палец сжимает спусковой крюк, каждый последующий выстрел дается троекратным усилием, чем прежний.

Шестая проходит мимо, заставляет треснуть дверной косяк. Седьмая врезается в наплеч бронедоспеха.

Восьмого выстрела нет. Влюбленная отворачивается, не желает больше видеть чужую кровь. Руки слабеют, палец немеет.

Смотрю на них с дула: злые, голодные, словно крысы, сверлят взглядом. Представляют, как будут играть с ней, пока еще жива. Хотят мстить.

Стволы винтовок целятся в нее. Словно ополоумевший зажмуриваюсь следом за ней, чувствую, как горечь разрывает сознание изнутри, но делаю, что должен. Понимаю, что попрощаться не успею.

Гремлю выстрелом сам в никуда. Последнее, что слышу — гул направленных ей в грудь автоматных очередей…

* * *

Проснулся, рванул наружу из мутного, вязкого сна. Опасно наклонился табурет на котором сидел, не успел ухватиться за край стола, упал на пол.

Кто-то стучал по батарее, следом — приглушенный стенами возмущенный крик.

— Время видел, сука?

Поднялся, опираясь на край стола. Немытая годами, засаленная микроволновка говорила, что сейчас полвторого ночи. Механические часы, отбивая свой ход, поддакивали микроволновке тихим шорохом стрелки.

Утирая нос, сглотнул вязкую, неприятную слюну и не сразу понял, где оказался.

Где «Арес», где Зверь Войны, где девчонки?

Реальность глумилась шумом сирен за окном. Очередной лихач не вписался в поворот, врезался в толпу. Словно воронье, галдели пьяные, собравшиеся в кучу подростки. Хоть рэп под окнами не слушают — уже хорошо…

Покачал головой, силясь прогнать мерзкое наваждение. Здравый смысл опешил, прошептал, что так не бывает. Возмущался. Мы же не спускались в метро! Мне нечего ему ответить, на глаза попался надкусанный соленый огурец, недопитая бутылка «беленькой».

Страшно не хочется верить, что те несколько месяцев и все случившееся — всего лишь пьяная дрема, сон. Вспомнил, что еще пару минут назад чувствовал себя пистолетом, ощущал на себе угасающее тепло девичьих рук. В ушах звенело.

Бросился в соседнюю комнату проверить, как там Инка. Споткнулся о собственные тапочки, чуть не въехал носом в дверь. Осторожно коснулся дверной ручки, боялся увидеть не ее комнату.

Скрипнули несмазанные петли, дверь загоготала над моими страхами. Нет,