Елизавета Дворецкая - Сокол Ясный Страница 16

Женщина была высока ростом, статна и красива, сколько удавалось разглядеть, широкая одежда ее блестела разноцветными шелковыми полосочками и пестрыми стеклянными бусами, высокий убор был украшен несколькими парами серебряных заушниц. Вид незнакомки почему-то необычайно взволновал Младину. Она казалась величественной, но приветливой. Младина никогда не видела жену смолянского князя, которому сежане платили дань, но думала, что княгиня должна выглядеть и держаться примерно так.

– Вот ты какая! – Подойдя ближе, женщина вгляделась в ее лицо, прикоснулась к плечу, но Младина от робости и неожиданности попятилась. – Ах, как ты хороша! – в искреннем восхищении воскликнула женщина, и голос ее звенел глубоким волнением. – Ягодка ты моя сладкая, березонька моя белая! Сколько же я тебя не видела! Сердце мое по тебе изболелось… я хоть и знала, что так надо, что иначе погубит она тебя, а все же… как больно родную кровь от себя отрывать… Она обещала, что мы свидимся еще, обещала, что будет тебя оберегать и худого не допустит, а все же сколько я ночей не спала… и сейчас еще не сплю порой, все думаю, где ты, как ты, хорошо ли тебе…

Она сделала шаг следом, протянула руки, будто хотела обнять. Младина, вытаращив глаза от изумления, пятилась снова. Сердце гулко билось. Женщина была так красива, так явно была рада ее видеть, говорила о какой-то близости, и что-то в душе Младины так живо откликалось ей, толкало навстречу. Хотелось подойти, обнять ее, прильнуть к плечу. Перед ней будто вдруг раскрылась дверь давно покинутого, позабытого родного дома. Но это чувство испугало ее своей неожиданностью и силой. Ведь кто ей эта женщина? Блазень полуночный! Где тот дом, куда ее манит? На том свете, за Огненной рекой…

Женщина замерла, потом опустила руки и отступила, будто опомнившись.

– Ты же не знаешь… – прошептала она, так что Младина едва разобрала. – Ты же ничего не знаешь… время еще не пришло… Идем теперь со мной, – заторопилась она вдруг. – Не бойся ничего. Я тебе зла не сделаю. Провожу, сберегу… Путь еще неблизкий.

Они снова пустились в путь, на этот раз через поле или луг. Младина разок оглянулась, но огонек в черепе уже пропал позади. Она не видела, куда они идут, что вокруг, и потому ей казалось, что они ушли уже в какие-то неведомые дали. Тайком она оглядывалась на свою новую провожатую: женщина шла так легко, будто скользила по воздуху, ее светлое одеяние колыхалось, широкие рукава походили на крылья, и порой Младине казалось, что рядом с ней летит огромная белая лебедь.

– Ты хотела знать, почему тебя назвали Младиной? – вдруг спросила женщина.

– Да, – в изумлении отозвалась девушка. Она и правда задавала это вопрос отцу, и хотя он дал вполне убедительный ответ, у нее осталось чувство, будто он чего-то недоговаривает. – Мне говорили, что никто в нашем роду этого имени не носил.

– Ты знаешь, кто такие вещие вилы?

– Это Роженицы – небесные пряхи, – ответила Младина. Еще бы она не знала таких вещей, дожив до возраста невесты! – Их три – Дева, Мать и Старуха. Когда младенец родится, они к роженице приходят и ребенку путь из бездны в белый свет отворяют. Для них возле роженицы ставят три лучины горящих и три чаши с молоком. Старуха нить его жизни прядет, Мать на веретено мотает и на свадьбе к суженой его привязывает, а Дева серебряными ножницами нить обрезает, когда придет человеку пора помирать.

– Все верно. Теперь слушай то, чего не знаешь. Жил-был удалой молодец, и звали его Зимобор, Велеборов сын. Полюбился он самой Деве, младшей из вещих вил. Явилась она ему в облике Младины, души молодильник-травы*, и обещала во всем помогать, но запретила любить земных дев. А он полюбил девушку и жениться хотел, да боялся, что погубит их Младина, вещая вила, как многих уже погубила. И вот однажды повстречал он в лесу глухом человека, да не простого, а волхва, ведуна и оборотня. Звали его Лютомер, и был он сыном самого Велеса. И отдал Зимобор ему венок Младины, а Лютомер тот венок разорвал и мужем стал вещей виле. Был бы простой человек – в тот же миг умер бы, отдав Деве всю свою силу до дна. Только сын Велеса, своего родителя на помощь призвав, справился с Девой. И в тот же миг исчезла прежняя Дева, сделавшись Матерью; Мать стала Старухой, а Старуха ушла во тьму и вновь народилась у бывшей Девы, сама сделавшись Девой. По-прежнему является новая Дева в облике души молодильника и под именем Младины. В ее честь ты и получила твое имя.

*Молодильник – одно из народных названий ландыша. (Прим. авт.)

– Но почему? – вырвалось у Младины.

– А потому… Ну вот, мы и пришли! – воскликнула женщина, не договорив.

Очарованная и изумленная Младина опомнилась – перед ними высился деревянный идол выше человеческого роста, и глаза его горели тем же сизым огнем, что и у лошадиного черепа.

– А вот кто тебя дальше проводит, – сказала женщина-лебедь, и тут возле идола шевельнулось нечто настолько огромное, что Младина в ужасе отшатнулась. – Не бойся! – Женщина засмеялась. – Он не обидит. Поможет до места быстрее добраться.

Нечто черное придвинулось ближе, и Младина разглядела, что это тур – могучий лесной бык.

– Забирайся! – Без опаски подойдя, женщина похлопала его по спине.

– С… сюда… на него? – с недоверчивым испугом пробормотала Младина. – К-как?

– Я тебе помогу! – Женщина взяла ее за руку, подтолкнула, подсадила, и вот уже Младина сидит на спине тура, с задравшимся до бедер подолом рубахи и шушки, и крепко держится за рога.

– Ну, прощай покуда! – Женщина вдруг порывисто обняла ее, прижалась лицом к затылку, поцеловала в висок. – Свидимся еще! Помни меня. Я всегда о тебе помню. Мы еще будем с тобой… – Голос ее прервался, и она похлопала тура по боку. – Ступай, сынок! Времени мало!

От ее мимолетных объятий Младину вдруг охватило удивительное чувство блаженства и покоя: будто стоишь на берегу летнего озера и смотришь, как отражения облаков-лебедей плывут по голубой небесной воде среди зеленых листьев и белых кувшинок. От женщины веяло теплом и свежим запахом трав. На миг захотелось забыть обо всем, спрыгнуть с туровой спины, никуда не ездить и не ходить, а остаться с этой женщиной-лебелью, прекрасной и ласковой, как сама Лада.

Но тур уже тронулся с места, и Младина едва не закричала. Ей не так уж часто приходилось сидеть верхом даже на лошади, а тут лесной огромный зверь, да без седла! Жесткая шкура царапала зябнувшие бедра, чулки сползли, в нос бил звериный запах, огромная туша под ней ходила ходуном на скаку, сильно трясло, и она до боли вцепилась в рога. Сидеть было страшно неудобно, но это ерунда – не свалиться бы!

– Не бойся, не уронит! – долетел сзади веселый голос женщины. – Ведь это твой брат! В добрый час!

И Младина не могла даже оглянуться, чтобы проститься с провожатой. Что значит – твой брат? Каким образом она попала в родню к лесному быку?

Тур ни о чем с ней не разговаривал, знай молотил крепкими копытами лесную землю. О том, что они в лесу, Младина догадывалась по эху, а еще потому, что ветки постоянно хлестали ее по голове, даже платок сбили на шею. Она наклонилась как могла ниже, почти легла быку на спину, задевая щекой жесткую пахучую шкуру; грохот копыт оглушал, ей приходилось изо всех сил стискивать зубы, чтобы и они не стучали, как сухие горошины в детской берестяной погремушке. Казалось, от мощной стремительной поступи тура содрогаются небо и земля, даже гром долетает из-за облаков – но вокруг по-прежнему было темно. Каждая косточка в ней тряслась, Младина не помнила себя и даже не сразу заметила, когда бык остановился.

Ее так растрясло, руки, ноги, спина, шея так онемели, что она сама не смогла бы даже с него слезть, но тур вдруг лег наземь. Сообразив, что путешествие окончилось, Младина сползла в прохладную траву. Холод земли, еще не прогревшейся после таяния снегов, отрезвил ее и заставил, собрав себя в кучу, подняться на дрожащие ноги. Тур осторожно встал, снова предоставляя ей свои рога в качестве опоры.

А когда она подняла голову, то вцепилась в них еще крепче. От представшего перед ней зрелища спутанные волосы встали дыбом. В десяти шагах впереди высился тын, на каждом колу которого висел череп – лошадиный, коровий, и у каждого в глазницах сияли огни. Прямо перед ней были узкие ворота, и на кольях с двух сторон от них висели уже человечьи черепа – и тоже с огнем в глазах. Один, два, три… шесть или семь их окружало ворота.

– Мне… сюда? – шепотом еле выдавила Младина из пересохшего горла.

Тур кивнул и слегка пристукнул копытом: дескать, иди, не мешкай.

– Спасибо, что довез… брат… – пробормотала Младина, не уверенная, что это была поистине добрая услуга.

Но приходится идти. Одолев дрожь в ногах и немного размяв руки и шею, Младина пригладила волосы, поправила шушку и пояс, по-новому завязала платок, обернулась, готовая к тому, что тур уже исчез. Но нет – он еще был здесь и, вытянув вперед шею, носом осторожно подтолкнул ее в сторону ворот.