Елизавета Дворецкая - Сокол Ясный Страница 27

И сейчас, еще не совсем потеряв незримую небесную тропку между сном и явью, Младина отчетливо вспомнила ту ночь – избушку в Нави, лунную женщину. Эта женщина – Марена, Луноликая, Кощная Владычица. Мать Мертвых… та самая, что в Медвежий день бросила на юную девушку последний взгляд перед тем, как уйти из земного мира на целых семь месяцев. И с этим взглядом она передала Младине частичку своей души, чтобы жить в ней, живой девушке, весной и летом, во время владычества Перуна и светлых богинь, которым одряхлевшая Марена в первые дни весны уступает место. И вместе с душой она вложила в Младину свою любовь к Перуну – то, что и держало ее здесь, делало таким горьким расставание с миром тепла и света, где он правит. И чем более возрастали его силы, тем сильнее становилось и влечение к нему Младины – или Марены. Сегодня, в день его свадьбы, настало долгожданное свидание. И он ее увидел, он был ей рад… но кого он увидел? Уж наверное, не Младину Путимовну, Леженеву внучку, гордую в своей новой красной поневе!

Младина торопливо сползла с полатей и побежала умываться. То, что ей вдруг открылось, было слишком страшно – слишком много для нее. Она, девушка из сежанского рода Заломичей, была слишком мала, чтобы вместить божественную мощь. Хотелось смыть с себя это все, но не получалось – она умывалась на дворе, у колоды, и казалось, что не от встающего солнца вода стекает наземь, полная золотистого блеска, а от ее лица и рук…

***

Когда все девушки Заломичей наконец принарядились, заплели косы и явились в рощу у Овсеневой горы, последний большой праздник их девичьей жизни начался со спора. Даже почти ссоры, едва не перешедшей в потасовку. Спорили Веснояра и голядка Ледана – кому сегодня «идти березкой» на проводах русалок? Веснояра собиралась сделать это в качестве Лели сежанской волости, а Ледана требовала этой чести себе, поскольку при встрече русалок «березкой» по полям ходила она. Ни одна не хотела уступить, что и понятно: «Леле» достается самый лучший жених из тех, из кого она может выбирать. Обе девицы были горячи и нравны, так что едва не вцепились друг дружке в косы.

– Рассуди их, матушка! – наконец воззвала Младина к Угляне среди тревожного ропота нарядных девушек. – Не то дойдет до драки!

– А ты как бы на моем месте рассудила? – Угляна прищурилась.

Младина поджала губы. Лучше бы волхвита ее не спрашивала, тем более при всех. Спорщицы умолкли, прочие девушки тоже смотрели вопросительно.

– Не ходить бы тебе, Веснавка! – наконец решилась Младина. – Помнишь, как на Ярилу Сильного было? Как бы тебе опять не охрометь… а то и похуже что как бы не приключилось.

– Это что – похуже? – Веснояра, еще в запале спора, уперла руки в бока и шагнула к ней. – У тебя коса не доросла мне указывать! Видано ли дело?

– Да ведь невзлюбили тебя вилы! – в отчаянии крикнула Младина.

Она отлично помнила, что не имеет никакого права указывать или возражать Леле, к тому же собственной старшей сестре, но дело было уж слишком плохо. Все это время она видела русалок: незримые для других, разве кроме Угляны, они сновали вокруг спорщиц, посмеивались, хватали то за подол, то за косу – ни одна из девушек этого не замечала, но обе чувствовали все больший гнев и азарт, толкавший к настоящей драке, и Младина уже готова была кинуться разнимать. В глазах обеих она видела «зеленое безумие» – русалочий дух, под действием которого человек может руками разорвать, не понимая, что делает.

– Меня невзлюбили? – Веснояра, раскрасневшаяся, едва не задохнулась от такой наглости. – Да как ты смеешь, лягушка болотная, мне такие слова говорить? Я – Леля волости нашей, другой год уже, а ты, от горшка два вершка, меня позоришь? Да я тебя в круг не допущу, будешь еще год у печки со старыми бабками сидеть!

– Да я же о тебе забочусь! Помнишь, как венок на Ярилу Молодого тебя всю исцарапал? И как ногу зашибла? Ведь… ты сама подумай… может, есть вилам за что на тебя обиду таить?

Младина никак не могла при всех сказать о том, что ей было известно, и надеялась, что Веснояра сама догадается.

– Уж верно, есть за что! – многозначительно подхватила Ледана, и ее сестры закивали, будто тоже что-то знали.

– За что им на меня обиду таить? – Веснояра лишь еще больше возмутилась. – Я все обряды, все песни, все слова и порядки знаю, никого нет лучше меня! Куда вам всем против меня? А тебя зависть, что ли, берет? – напустилась она на Младину и язвительно добавила: – Ничего, вот я выйду замуж этот год, а ты в девках останешься – на другую весну сама Лелей пойдешь!

Глядя ей в лицо, Младина видела там только негодование от незаслуженного поношения, и устыдилась.

– Прости меня, сестрица, душенька! – взмолилась она. – Я ли тебя не любила, я ли тебе была не покорлива, не повадлива? Боюсь за тебя, уж больно расшалились вилы нынешний год, не было бы беды!

Веснояра, наверное, увидела, что младшая сестра и впрямь не желает ей зла, и смягчилась.

– Я не из боязливых! – уже не так гневно, только горделиво бросила она. – Пока ноги идут, пойду, боги не оставят, чуры не выдадут! Ну, – она огляделась, окинув повелительным взглядом притихших девок, – давайте одеваться! До Зажинок, что ли, будем стоять, глазами хлопать?

Очнувшись, девки побежали за зелеными ветками – одевать «березку». Младина тоже пошла. На душе у нее было неспокойно. Теперь она знала, что натворил Травень, но по-прежнему было неведомо, насколько в этом участвует Веснояра. А вдруг она и не знает, на что решился парень ради надежды получить ее в жены? Иначе… да как можно было такое подумать? На родную сестру! Травень – он чужой, а Веснавка – сестра родная, той же матери, того же отца дочь! Разве могла она нарочно на свою родню такую беду навести, своих же братьев в кровавую смуту толкнуть? Да никогда! Младина и раскаивалась, что заподозрила сестру, и все равно боялась. Она помнила, как вилы березовой ладонью били сежанскую красавицу по щекам в день прыганья в поневы. Вилы гневались – виновата Веснавка, нет ли, а отвечать придется… И лучше бы она и сегодня уступила честь «ходить березкой» Ледане!

Набрав ворох зеленых веток, Младина будто невзначай уселась на траве рядом с ожидающей Угляной и принялась связывать ветки в пышный жгут.

– Что же ты не запретила ей, матушка! – горестно шепнула она волхвите. – Разве она меня послушает, меньшую сестру! А тебя бы послушала!

– От судьбы никто не уходил, ни конный, ни пеший, ни добрый молодец, ни красная девица! – грустно глядя куда-то вдаль, отозвалась волхвита. – Поведали мне вилы, какое зло сотворилось.

– Ты знаешь? – Младина вскинула голову и прикусила язык. Не стоило выдавать, что она сама знает.

– Знаю. – Угляна насмешливо посмотрела на нее и кивнула. – А коли зло сделано, его искупить надо. Сказали мне вилы, что четырех сестриц они потеряли, взамен одну с собой уведут. А она сама им в руки идет, как ни отговаривай. Против судьбы-то не отговоришь.

– Так что же ты! – Младина вскочила, уронив с колен зеленый ворох. – Надо же…

И застыла: Угляна не шевельнулась, лицо ее оставалось бесстрастным.

– Сделанное зло искупить надо, иначе падет оно на всю волость, и ни в чем нам помощи от чуров не будет. Поля градом побьет, или солнцем попалит, или молнией пожжет, на скот Коровья Смерть набросится… все мы пропадем. Лучше одну девку вилам отдать, чем все потерять.

– Нет, я… – Младина в гневе огляделась, будто искала тех, кто задумал это нехорошее дело.

И она их увидела. Она сама не поняла, как это вышло, но вилы, будто притянутые ее взглядом, показались из березовых стволов – нехотя, упираясь, понурясь, трепеща и почти теряя человеческий облик, превращаясь в столбики белесого тумана.

– Вы что задумали? – гневно прошипела Младина, уперев руки в бока, как недавно Веснояра. – Сестру мою родную похитить задумали! Я вам покажу!

Белые пятнышки тумана задрожали сильнее и отшатнулись; самые ближние увяли, съежились, растеклись по земле.

– Смилуйся… смилуйся… – полетел с всех сторон неслышный шепот.

А под ногами Младины вновь возникла бездна, видимая сквозь земную кору, ставшую прозрачной. Ей достаточно было протянуть руку, нет, бросить лишь взгляд, чтобы белые струйки тумана стекли в эту бездну и канули навсегда, как молоко, что выливают в свежевспаханные черные борозды на Ярилу Молодого.

– Не смейте трогать мою сестру! – продолжала Младина. – Иначе не будет вам пощады! Ищите себе отмщенья где хотите, а Веснавку не трогайте! Она не виновата! Она не знает ничего!

– Мы не станем… не станем… – зашелестело вокруг. – Но мы должны взять человечью голову… должны… И мы не пойдем с ней… Она знает… мы слышали, чего она просила у Лады… мы знаем, каким обетом она обменялась… береза слышала…