Вергилия Коулл - Белые волки Страница 3

Он был моложе ее лет на пятнадцать, и Ирис поняла, какое же это особое наслаждение – получать горячее, сильное, полное желания тело, способное без устали долбить ее до тех пор, пока сама не запросит пощады. Разница в возрасте не смущала, Ирис выглядела великолепно и знала это. Зачем тратила лучшие годы на унылого любовника, в итоге разбившего ей сердце, когда могла провести их вот так, в стонах и судорогах оргазма, приносящего чистое удовольствие и ничего более?

После того безумного секса они с майстером Ингером по молчаливому согласию больше не делали попыток сближения, но теперь Ирис почувствовала, что неплохо бы все повторить, успокоить расшалившиеся нервы и вновь обрести ясность ума.

Мужчина как раз поднял голову и заметил ее в окне. Ирис постояла еще две секунды и решительно отвернулась.

– Так каким образом, по-вашему, случилось затмение, дотторе?

– Жертву принесли в обмен на какое-то желание, – оживился тот, – если учесть, что ритуал сложный и рискованный, значит, желание тоже было глобальное и практически невыполнимое.

– Например, чья-то смерть?

– Скорее, массовая. Или проклятие. Проклятие всего рода с установлением определенной программы для выполнения. Например, по достижении восемнадцатилетия все мужчины в семье будут умирать от воспаления легких или что-то в этом духе. Знаете, как делают ведьмы в запрещенных темплах?!

– Не знаю, – Ирис пожала плечом, – в Цирховии нет запрещенных темплов, хвала нашему канцлеру. Темному богу разрешено поклоняться, пока это остается в рамках безобидного верования.

– Но они есть! – едва не захлебнулся слюной дотторе. – Есть! Где-то под землей, в тайных переходах, в дремучих лесах, даже в горах Дардании! Они где-то есть… кто-то же узнал про ритуал и провел его. И в момент, когда темный бог ниспослал на этого человека свою так называемую «благодать», над Цирховией образовался такой плотный сгусток темной энергии, что он, как черная дыра, поглотил в себя и солнечный, и лунный свет. Вот что это было. Вакуум, затягивающий в себя все на пути. И мне страшно от мысли, что вся наша страна рано или поздно будет накрыта этим вакуумом, если мы…

Ирис подняла руку и щелкнула пальцами, оборвав собеседника на полуслове. Тот замер, глаза оставались широко распахнутыми, рука с указательным пальцем, вздернутым к потолку, зависла в воздухе. Края зажатого в кулаке платка – вопреки всем законам гравитации – остались висеть параллельно полу, как было при взмахе. Даже слова, казалось, окаменели на языке.

Она неторопливо обошла дотторе по кругу. Поправила воротничок пиджака, брезгливо смахнула с плеча крохотные волоски. Затем потянулась к столу, сняла с магнитной подставки канцелярскую булавку и точным движением уколола себе большой палец. Отбросив булавку обратно, Ирис встала за спиной визитера и приложила подушечку с налившейся каплей крови к затылку жертвы. Опустила голову и забормотала глухим грудным голосом непонятные уху стороннего наблюдателя слова, одновременно выводя на шее Ворховича замысловатую руну.

Длинная линия шла вдоль позвоночника снизу вверх, наверху изгибалась и волнообразно падала обратно. Справа, у самой кромки рыжих волос, появилась точка. От середины основной оси отошла еще одна линия, образовывая полукруг и уходя влево.

Закончив, Ирис сунула палец в рот и отступила на шаг, любуясь результатом. Ее кровь тут же впиталась в кожу жертвы, не оставив и следа. Дотторе продолжал стоять, подобно ледяной фигуре, которую строят зимой для потехи. Женщина наклонилась, открыла его портфель, перебрала бумаги. Нашла несколько листков, исписанных неровным почерком, пробежала их взглядом, затем мелко порвала, а клочки сожгла на серебряном подносе для фруктов, который стоял на подоконнике. Только выполнив все это, Ирис снова щелкнула пальцами, оживляя собеседника.

Дотторе встрепенулся и закашлялся в платок. Его лицо покраснело от дыхательных усилий. Смущенно подняв взгляд, он поморгал и переступил с ноги на ногу.

– Майстра Ирис… – мужчина огляделся, – простите… не могу вспомнить, как тут оказался… что-то неважно себя чувствую.

– Вы пришли сказать, что неважно себя чувствуете, – с охотой подсказала она, – и отпроситься с сегодняшних занятий. Идите, дотторе. Я вас отпускаю. Только предупредите классы, а лучше – скажите дежурному преподавателю, чтобы нашла, чем их занять. Поспите, примите таблетку от головы. Вы нужны нам здоровым.

Ворхович рассыпался в благодарностях и поклонах и, явно растерянный, удалился. Ирис снова подошла к окну, подставила лицо свежему ветерку, врывавшемуся в кабинет. На поле играли в мяч. Блондин активно участвовал в роли судьи, бегая вместе с детьми и часто оказываясь в центре событий. Губы Ирис изогнулись в улыбке, когда он наклонился, чтобы подобрать мяч, и его ягодицы резко обозначились под шортами.

Внезапно ее внимание привлекли две фигуры, семенившие по краю поля в сторону летних душевых. Тренер, увлеченный игрой, не замечал их. Ирис перестала улыбаться и бросила взгляд на часы. Уже десять минут после звонка. Сбежали с урока, значит. Она прищурилась, разглядывая девушек в накрахмаленных блузках и строгих юбках. Ту, что была повыше, она узнала с первого взгляда. Несмотря на свои шестнадцать, в Эльзе уже чувствовалась стать ее рода. Ирис смотрела на разворот ее плеч, походку, темные волосы, блестящей волной струившиеся до самой поясницы, но перед глазами стояло другое лицо. Мужское, широкое и скуластое, с благородным профилем. Лицо отца этой девчонки. Они все были красивыми. Проклятые белые волки, все как на подбор. Подруга, которая шла рядом с Эльзой, тоже была из белых волков, но из другой семьи. Тоже брюнетка, только пониже ростом, с более оформившейся грудью и округлой фигурой.

Элита Цирховии. Глядя на них, Ирис невольно сжала кулак и впилась ногтями в ладонь. Но затем ее лоб разгладился и взгляд прояснился. Ждать уже недолго. Скоро. Скоро она получит свой триумф.

Цирховия. Шестнадцать лет со дня затмения

Уже шестнадцать лет подряд Ольга чувствовала себя искренне счастливой. У нее имелось все, о чем только может мечтать любая нормальная женщина: сильный и заботливый муж, крепкая семья, двое… ну ладно, трое чудесных детей. Даже теперь, когда ее младшие – Эльза и Кристоф – подросли, Ольга любила ранним утром тихонько заглядывать в их комнаты, чтобы полюбоваться мирно спящими в своих постелях кровинушками. К Димитрию она не заходила никогда, но это не отменяло факта, с которым приходилось смириться, чтобы не омрачать безмятежное счастье: он оставался ее сыном тоже.

Утро матери семейства начиналось еще до восхода солнца. Ольгу с детства готовили именно к такой жизни – быть хозяйкой большого дома, управлять штатом слуг, при этом не забывать о светской жизни, поддерживать и укреплять репутацию мужа среди знакомых и друзей их круга – поэтому распорядок ее дня отличался не меньшей четкостью, чем деловое расписание супруга.

Первым делом, поднявшись с постели, еще в ночном облачении она сидела на балконе и пила кофе, наслаждаясь тишиной погруженного в сон особняка. Иногда курила, но редко и немного, чтобы муж не учуял. Это время посвящалось только ей самой, никто не имел права трогать или мешать. Впрочем, никому и в голову не приходило этого делать: решив однажды наслаждаться своим счастьем, Ольга научилась выбирать подходящие моменты и ограждать себя от любых случайных неприятностей.

Затем, вымыв за собой чашку, она тратила ровно двадцать минут на то, чтобы привести себя в порядок. Это молодым девчонкам, еще не знающим особенности своего лица и тела, требуется куча времени, чтобы умыться, причесаться и накраситься. Все движения Ольги были отточены и доведены до автоматизма благодаря опыту прожитых лет. К тому же благородная кровь давала о себе знать, и с годами черты почти не поплыли, так что косметики требовалось совсем чуть-чуть. Уложив гладкие черные волосы в тяжелый узел на затылке, она позволяла себе провести десять минут в гардеробной, выбирая наряд, украшения, обувь и сумку в тон.

Приготовив вещи, одеваться Ольга не торопилась. Вместо этого спускалась вниз на кухню, где доходило поставленное с вечера тесто. В особняке, конечно, служила кухарка, но прикасаться к выпечке ей запрещалось строго-настрого. Так приучили Ольгу с детства: даже женщина ее кровей должна уметь все делать своими руками и всегда оставлять хоть какую-то обязанность за собой, не подпуская к священнодействию прислугу. Это позволяет держать себя в тонусе и лишний раз напоминает супругу, какая необыкновенная у него жена.

Выпечка в их семье каждый день была свежей. Ольга готовила много, с размахом, не жалея продуктов. Хотела, чтобы у мужа и детей был выбор, желают ли они сегодня сладкого пирога с медом и ягодами или предпочтут румяные слоеные пирожки с грибами и картофелем? А может, маковый рулет? Ольга могла самозабвенно трудиться несколько часов, ее маленькие руки с ловкими пальцами порхали над засыпанным мукой кухонным столом. Потом, пока все выпекалось, она поднималась наверх, чтобы одеться и, дыша ароматом духов и свежестью, разбудить супруга нежным поцелуем.