Елизавета Дворецкая - Сокол Ясный Страница 38

А Унелада, услышав новость, всплеснула руками. Приехавшего в гости князя надо принять как следует, а у нее ничего не готово! Кто же знал!

– Сто лет прожил, а ума не нажил! – бормотала она, мечась по избе, одной рукой отдавая распоряжения челяди, а другой роясь в скрыне в поисках нарядной шушки и подходящих уборов. – Предупредил бы хоть, денька за три гонца прислал! А у меня и пиво не сварено, одна брага стоялая! Мед придется доставать. Хорошо, хлеба хватает. Елька, вели кур резать, свинью колоть, грибы доставай, будем пироги печь! Капусты не забудь, репы, моркови!

– А пока-то что подавать?

– А пока квасу с луком, с грибами и сухарями, будет с них! Каши гороховой! Слава Макоши, масло свежее есть, Точилина большуха вчера прислала, они уже давили. До вечера дотерпят. Сами виноваты – не упредили, а у меня им скатерти-самобранки нету!

Тем не менее, несмотря на всю суету, когда приезжие вымылись в бане и расселись за столы в обчине, здесь уже было на что посмотреть. Всех женщин городка Унелада мгновенно подрядила печь блины – слава Макоши и Велесу, после сбора урожая муки всех видов хватало – жарить кур, варить рыбу утреннего улова, и теперь на длинных столах, покрытых браными скатертями, дымились большие горшки с ухой, миски золотистых блинов, широкие плоские блюда с вареными яйцами, горшочки сметаны, на досках красовалось нарезанное сало. Услышав, что дешнянский князь вышел из бани, Унелада бросила хлопотать вокруг столов и убежала переодеваться: такому знатному гостю надлежало показаться во всей красе, раз уж так получилось, что она пока хозяйка в отцовском дому.

Когда наконец князя Бранемера провели в обчину, там его уже ждали. Сам воевода Красовит, одетый в привезенный когда-то сыном степняцкий длинный кафтан из красного шелка, стоял перед почетным столом. Рядом обнаружилась девушка, в которой гости сразу признали хозяйскую дочь. В самом расцвете девичьей красоты Унелада казалась воплощением богини Лели. Румяное лицо с немного вздернутым носом, ясные голубые глаза, мягкие светлые брови, яркие губы, пышная грудь – все это притягивало и не отпускало взгляд, наполняло душу отрадой, будто свежее и пьянящее дыхание цветущего луга ранним летом. Светлые пушистые волосы, заплетенные в косу до пояса, окружали нежное лицо сиянием солнечных лучей. Белая льняная сорочка и белая же шерстяная шушка ее были отделаны полосками алого шелка, на красной ленте очелья блестели серебряные заушницы – тонкой и редкой работы, как делают только на далекой Дунай-реке. На груди пестрели ожерелья в три ряда из разноцветных стеклянных бус, а на правой руке сиял на белом рукаве золотой браслет, при виде которого люди застывали, разинув рот. Этот браслет тоже привез ей брат Радом, и подобного ему не было нигде. Довольно широкий, с девичью ладонь, по краям он имел красивый рубчик, а внутри были вычеканены фигурки козлов с загнутыми рогами и поджатыми копытами – прямо как живые! Между фигурками были вставлены плоские синие и зеленые камни – одни круглые, другие полукруглые, точно ущербный месяц. Говорили, что он тоже греческой работы, и даже сам князь Зимобор признавал, что ничего подобного у него нет. Браслет предназначался Унеладе в приданое, и она надевала его только по самым торжественным случаям. Красовит косился на украшение довольно хмуро – приезд дешнянского князя он таким случаем не считал, но молчал. Свою единственную дочь, которая, по сути, и составляла всю его семью, когда сам воевода находился дома, Красовит слишком любил и баловал.

– Чего вырядилась, будто жених приехал? – шепнул он ей, чтобы никто не слышал. – Этот стар тебе!

– Волосом бел, да крепостью цел! – с озорством шепнула в ответ Унелада. – Да он и не седой вовсе. О Лада, какой красавец! – в непритворном восхищении ахнула она.

Дешнянский князь Бранемер для своих сорока восьми (или около того) лет и правда был весьма хорош собой – высокий, сильный, с молодости прославленный как боец, с ухоженной полуседой бородой, он не облысел с годами и даже сохранил большую часть зубов. Статный, хорошо одетый, в греческом кафтане из зеленого шелка с вытканными золотисто-желтыми птицами, с чеканным суровым лицом и твердым взором, он мог вызвать восхищение не только молодой девушки. С Красовитом они не раз встречались в Смолянске или Оболви, когда-то он наезжал и сюда, но было это много лет назад, когда Унелада была еще девочкой. А сейчас его глаза остановились на ней с изумлением и восхищением: встретив ее блестящий взгляд, он запнулся на ходу, переменился в лице, будто забыл, зачем пришел. Унелада сдержанно улыбнулась и скромно опустила глаза.

– Приветствую тебя в дому моем, князь Бранемер! – Красовит шагнул вперед. – Здоров ли, благополучно ли добрался?

– Будь нашим гостем, князь Бранемер, и да будут благосклонны к тебе боги под нашим кровом! – Унелада тоже сделал пару шагов, держа чашу, где был налит стоялый малиновый мед.

Чаша сама по себе была под стать браслету – широкая, не слишком высокая, на ножке с подставкой, сделанная из позолоченного серебра и украшенная самоцветами в гнездышках из крученой золотой проволоки. С усилием оторвав взгляд от девушки, Бранемер огляделся, будто искал еще кого-то, помедлил, но понял, что раз приветственную чашу ему подносит хозяйская дочь, значит, больше никого тут нет, и с поклоном принял угощение.

– Спасибо, красавица, пусть и тебя благословят боги добрым здоровьем, изобилием в доме, женихом добрым да красивым! – ответил он.

Унелада улыбнулась с лукавым намеком: мол, мне ли счастливой не быть? Мало нашлось бы девушек, так щедро одаренных богами и судьбой.

Почетного гостя усадили по правую руку от хозяина, приехавших с ним – за столами, напротив Красовитовой дружины. Хозяин и гость были один другому под стать: оба зрелые, опытные мужи, величавые, сильные, с сединой в густых бородах, отмеченные шрамами, нарядно одетые в цветное заморское платье, совсем не похожее на повседневную одежду простого люда. Унелада за стол не садилась, а стоя наблюдала за челядью, указывала, где чего подать, добавить, переменить блюдо или миску, сама подливала отцу и гостю браги или меда. Когда она приближалась, князь Бранемер невольно оборачивался, но тут же с усилием заставлял себя снова сосредоточиться на беседе с воеводой: невежливо пялить глаза на хозяйских дев! Красовит невольно ухмылялся в бороду: дочерью он гордился, и ему приятно было видеть, как его красавица заставляет зрелого мужа и знатного воина теряться и запинаться, будто несмышленого отрока. А Унелада держалась невозмутимо и скромно, будто ничего не замечала.

В ходе беседы скоро выяснилось, что приехал князь Бранемер не ради юной дочери и даже не ради самого воеводы – ему нужна была мать Унелады, волхва Лютава.

– Поспешил ты немного, княже, – говорил ему Красовит. – Жена только месяца через полтора-два из лесу воротится, как снег пойдет и земля замерзнет. На Маренины дни, короче. А до тех пор в лесу она живет и к нам сюда не жалует. Я сам ее с Медвежьего дня не видал.

– Не подумал я об этом, – с недовольным видом отвечал Бранемер. – Вот незадача! До Марениных дней мне ее ждать-то недосуг.

Что за дело у чужого князя к его жене, Красовит не спрашивал. Он никогда не вмешивался к волховские дела Лютавы и старался знать о них как можно меньше. Ему было известно, что Лютава еще до замужества имела какое-то очень близкое отношение к семейным делам Бранемера; однажды обмолвилась, что отец, тогда еще живой, хотел отдать ее Бранемеру в жены, но почему это сватовство расстроилось, Красовит не знал. Уже после того, лет десять назад, дешнянский князь ездил к ее брату, князю Лютомеру, на среднюю Угру и даже отдал ему на воспитание своего единственного сына. В прошлом этих троих имелась некая тайна. Надо думать, и нынешнее дело как-то было со всем этим связано. А видя, какие взгляды Бранемер бросает на Унеладу, Красовит невольно задумался: уж не хочет ли за своего сына сватать ее? Да уж парню двадцать должно быть, если не больше, небось давно женил!

– Так поезжай к ней в лес, – предложил Красовит гостю. – Коли дома ждать ее недосуг. А то оставайся, – добавил он, поскольку при своей внешней угрюмости был человеком не злым и даже добродушным. – На ловы будем ездить…

– Благодарю на добром слове, но долго гостить мне не с руки, – с сожалением ответил Бранемер, еще раз глянув на Унеладу. – А далеко волхва живет?

– За день доберешься. Только всю дружину с собой возьми. Сейчас волчьи дни – со всего свету к ней «отреченные волки» стаями собираются, чтобы она им пасти отворила и добычу назначила. Сам знаешь, им в зубы попадать не след, и не посмотрят, что князь.

– Я бы сама князя до матушки проводила, дорогу указала, – заметила Унелада, подошедшая с кувшином.