Елизавета Дворецкая - Сокол Ясный Страница 41

Это она двадцать лет назад излечила его от бесплодия, отвалила в Нави белый камень, под которым таилась его сила, запертая мачехой. В ту зиму, когда юная Лютава жила в Ладином подземелье, княгиня Милозора забеременела и в положенный срок благополучно родила мальчика. Однако мальчик оказался оборотнем – с тринадцатилетнего возраста он каждое зимнее полнолуние оборачивался медведем. Хорошо еще, что об этом никто почти не знал, поскольку все зимние месяцы княжич проводил в лесу с ватагой. Но с этих же пор он сделался угрюмым, необщительным и упрямым, тем самым невольно выдавая себя. Узнав, что невольно произвел на свет оборотня, Бранемер кинулся за советом к Лютаве. Она не удивилась и сказала, что едва ли и могло быть иначе: уж слишком сильно Навь была замешана в рождении Огнесвета. А еще – что если княжич не женится в течение семи лет, то обернется медведем уже навсегда. А княжич Огнесвет с каждым годом все более неохотно возвращался на лето домой, да и то предпочитал ходить в походы, так что родители видели его все меньше и меньше. И в последний раз это случилось два года назад: вот уже два лета Огнесвет вообще не показывался в родительском доме. Какая уж тут женитьба! Опасный срок близился, и дешнянский князь весь извелся. Если его сын не вернется вовремя, чтобы посылать за невестой, женой его станет со временем медведица мохнатая, а не русоволосая дочь угренского князя.

***

…Всплакала Божанушка на море,

На белом горючем на камне.

По бережку миленький гуляет.

«Гуляй, гуляй, миленький,

Сойми меня, девушку

Со бела горючего камня!»

У милого жалости достало,

Он снял меня девицу, со моря,

Со бела горючего камня!

В красгородской беседе ходил медленный хоровод: тут не зеленый лужок в купальскую ночь, не разгуляешься. Долгими осенними вечерами затевались посиделки под крышей: сперва «рабочие», когда девушки пряли, шили, ткали пояски, а потом «праздные» – когда приходили парни и начинались игры и песни. В середине круга притоптывала младшая Божанина дочь. Раньше ее звали просто Малка – как младшую, но минувшим летом Божанка, старшая сестра, ушла замуж, и теперь Малка, сделавшись последней незамужней дочерью в семье, унаследовала ее имя. Худощавая и рослая для своих четырнадцати лет, она помахивала вышитыми рукавами, изображая тоску-печаль, и призывно посматривала на парней в кругу. Вот наконец один из них вышел, взял ее за руку, поцеловал и повел в общий строй – «снял с горючего камня», обещая взять замуж и утолить «горение» одиночества. Это еще не означало, что он непременно возьмет ее в жены, но на игрищах предстоящей зимы они будут держаться вместе. А там как богам поглянется…

Всплакнула Задорушка на море…

В середину круга вышла другая девушка, песня началась с начала. Унелада подавила вздох. Она в свои семнадцать была самой старшей среди красгородских невест, но не было надежды, что кто-то из здешних парней «снимет ее с камня». Уже много лет она была обручена, но жениха своего видела лишь один раз. Ей тогда было всего девять лет, а ему двенадцать, и он, высокий угловатый отрок, тогда казался ей, девочке, почти взрослым. Она довольно хорошо помнила его лицо и была уверена, что узнает при встрече. Вот только когда эта встреча состоится?

Уже не первую зиму Унелада вздыхала о женихе, но сейчас вдруг обнаружила, что перед ее мысленным взором встало совсем другое лицо. И вызвало не унылую, привычную досаду из-за мешкотности сватов, а горячее волнение, смятение и сладкую дрожь. Если бы он снял ее с белого горючего камня одиночества и увел с собой… С какой радостью и охотой она подала бы ему руку и пошла за ним, не спрашивая куда, не думая, что будет дальше.

Когда хоровод остановился, Унелада незаметно отступила назад и в темноте вдоль стены проскользнула к двери. Хотелось освежиться после духоты набитой людьми избы, а еще послушать, не едет ли… Поездка Бранемера в лес к Лютаве тревожила ее дочь: а вдруг мать скажет ему нечто худое? Вдруг его ждет злая судьба? Она, Унелада, готова была многое сделать, лишь бы помочь его горю, и чувствовала в себе достаточно сил для этого. Неважно, что она годится ему в дочери. Или, наоборот, это-то и важно: в ней ведь в избытке того, чего ему так не хватает – молодых сил, жизненного тепла, уверенных надежд на будущее счастье.

Она вышла и встала возле дверного косяка, сжимая у горла ворот беличьего полушубка. Уже стемнело, но луна, почти полная, ярко сияла, освещая крыши и частокол. Дул ветер, влажный после недавнего дождя, нес острый пряный запах палых листьев. Унелада глубоко втянула в грудь дыхание осени, и вдруг ее наполнило ощущение счастья жизни – именно сейчас, когда весь мир засыпал, она как никогда ясно почувствовала его красоту и силу. Все чувства обострились, словно промытые прохладной влагой осеннего вечера, и вместе с тем пришло мучительно ощущение близкой потери, боязни опоздать к самому главному. Перед долгим зимним сном богиня Леля в ней отчаянно спешила жить, от жажды любви разрывалась грудь. Если прямо сейчас она не ухватит за улетающий хвостик свою долю, то больше ее не догнать.

У ворот послышалось движение, и Унелада встрепенулась, обернулась туда. Слышался скрип, потом шум шагов, голоса, и она напряженно ловила среди них один-единственный голос. Да… Это он! Вернулся!

Унелада плотнее прижалась к стене, не желая быть замеченной. Но и уходить не хотела, пока не повидала его. Возле ворот блестели факелы, вот огни приблизились: отроки пошли провожать знатного гостя, освещая путь через лужи до воеводской избы. Девушка легко нашла его глазами среди кметей: ростом и статью он выделялся в любой толпе. Проходя мимо Божаниной избы, Бранемер вдруг повернулся и увидел ее.

– Ты что здесь?.. – в удивлении спросил он, но Унелада видела, что и он смущен это нежданной встречей.

– Судьбу свою жду. – Она улыбнулась.

– И что? – Дешнянский князь тоже улыбнулся, скрывая смятение. – Долго ли еще ждать?

– Теперь уже нет, – просто и уверенно ответила Унелада. – Теперь уже совсем скоро.

– Как же мне узнать мою судьбу? Спрашивал у твоей матери – не хочет говорить. Может, ты подскажешь?

– Подскажу. – Унелада улыбнулась. – Как поедешь восвояси, остановись на росстани, возле столпа Макошина. Поставь к столпу горшок каши, положи новую ложку и трижды позови деву-удельницу – она и выйдет. Если голодна будет и съест кашу – стало быть, злая у тебя доля. А если будет румяная да сытая и опрокинет горшок – значит, добрая у тебя Доля. Спроси у нее, что хочешь, там получишь ответ.

Бранемер поклонился в благодарность и пошел прочь, едва помня себя. Юная воеводская дочь, а не ее мать, к которой он приезжал за советом, сказала то, что он так хотел услышать. Что уже совсем скоро. И он не мог заставить себя отойти от нее, как от источника надежды. Казалось, и роду его, и ему самому она обещает новую жизнь – стройная девушка с длинной золотистой косой, из ясных глаз которой даже суровой осенью ему улыбалась богиня весны.

Ложась спать, Унелада долго сидела на краю лежанки, водя гребнем по волосам, что спускались почти до самого пола. Гребешок был из резной белой кости – подарок брата. В сорочке, с распущенной косой, она и сейчас, во тьме глухого осеннего вечера, напоминала русалку во всем цвете ее весенней прелести. Будь дома Лютава, она прочла бы по лицу дочери, что мысли той блуждают очень далеко отсюда – и даже догадалась бы, где именно. Но мудрой волхвы не было рядом, а Еленица уже заснула, не дождавшись, когда хозяйка ляжет.

«Приди ко мне, мой суженый, судьбою ряженный, – мысленно повторяла Унелада. – Приходи волосы чесать, из дома снаряжать!»

Улегшись наконец, Унелада сунула гребень под изголовье и закрыла глаза. Но и так уже она знала: все решено. Ее действиями управляла юная богиня, жившая в ней от рождения. Унелада знала ее и привыкла подчиняться высшей воле – как ее мать, ее бабка и множество других родственниц. Старшая дочь старшей дочери, она была прямой наследницей праматерей племени вятичей, пришедших со священной реки Дунай, и с самого детства знала, что ее жизненный путь проляжет по тропам богов. Это не было поводом для гордости, ибо она знала, что здесь нет ее заслуги, но и не пугало – ведь для выполнения божественных задач в нее вложены божественные силы. Ее матери пришлось гораздо тяжелее, но она справилась. И бабке, княгине Семиладе, было нелегко. Унелада знала все эти повести, и они давали ей уверенность в своих силах. С раннего возраста ее учили слышать богиню в себе и следовать ее велениям – и сейчас она лишь делала то, что хорошо умела и для чего была рождена.

Закрыв глаза, она вновь видела перед собой Бранемера – как он смотрел на нее возле Божаниной избы, будто ждал, что сейчас она скажет ему самое важное, даст тот ответ, за которым он приехал в осеннюю распутицу в такую даль. Он хотел, чтобы Лютава указала ему способ отыскать сына – Унелада слышала, как гость говорил об этом с ее отцом. Красовит гораздо лучше понимал приезжего князя, чем собственную жену, но помочь ничем не мог – не по уму воеводе волховские дела. И недаром Бранемер весь вечер посматривал на нее с ожиданием, будто вдруг нашел новый путь разрешить свои трудности – нашел там, где вовсе не ждал. Как ему помочь? Унелада хотела этого всем своим существом, а значит, этого хотела богиня Леля. То, чего хочет богиня, непременно сбудется – этому поможет сам Лад Всемирья. Ей, Унеладе, лишь нужно угадать самую короткую тропку.