Коллектив авторов - Фантасофия. Выпуск 5. Фэнтези и Магический реализм Страница 11

Нойман вошел в комнату. Не дожидаясь приглашения, снял пальто, повесил его на вбитый в стену гвоздь – рядом с потертой, видавшей виды курткой, принадлежавшей хозяину комнаты. Одернул хорошо пошитый пиджак, поправил галстук, пришпиленный булавкой с крупной жемчужиной в головке.

Комната была обставлена чрезвычайно скромно – узкая, по-солдатски застеленная койка у стены, этажерка с десятком книг в потрепанных переплетах, стол и стул. Все.

В углу стола расположилась керосиновая лампа, теплые отсветы которой Нойман видел с улицы. Все остальное пространство стола занимали большие листы бумаги, на которых виднелись четкие линии схем. Рядом лежала готовальня, линейки, несколько тонко очиненных карандашей, чертежные перья, стояла баночка с тушью. На подоконнике примостилась бутылка молока и завернутая в бумагу краюха хлеба – по всей видимости, поздний ужин, либо завтрак обитателя комнаты.

– Я, по всей видимости, оторвал вас от работы, – сказал Нойман. – Вы чертежник?

– Вроде того, – пожал плечами Шикльгрубер. – Это, в некоторой степени, вынужденное занятие. Скажем так – эта работа дает мне кусок хлеба и возможность не умереть с голоду. А это уже немало в наше-то время… Но думаю, вы пришли сюда в полночь не для того, чтобы поговорить о моих чертежах?

– Конечно нет, – ответил гость. – Не беспокойтесь, я не задержу вас надолго. Меня интересует вот что – насколько я знаю, у вас есть живописные работы?

В глазах обитателя комнаты зажегся огонек интереса.

– А откуда вам это известно?

– Это не имеет значения, – махнул рукой Нойман. – Вы не могли бы мне их показать?

– Вы ценитель? Коллекционер?

– Можно сказать и так, – скупо улыбнулся Нойман.

Шикльгрубер закусил губу. Скрестив руки на груди, он покачался, несколько раз перекатившись с пяток на носки.

– Хорошо, – наконец решился он.

Наклонившись, он вынул из-под кровати несколько тубусов, из которых извлек перетянутые широкими лентами холсты. Нойман заметил, что пальцы художника чуть-чуть дрожат – и вовсе не оттого, что им приходилось распутывать неподатливые узлы. Через пару минут Шикльгрубер развернул все холсты, разложив их на кровати. Преувеличенно равнодушным тоном сказал:

– Смотрите.

Но пальцы все же дрожали. Чуть-чуть, едва заметно.

Нойман подошел поближе, перед этим до упора выкрутив фитиль лампы. В комнате стало немного светлее.

В стопке было около двух дюжин холстов. Преобладали пейзажи – закат на реке, лесная опушка с пересекающим ее тележным следом, тающая в ночи деревенька… Было несколько натюрмортов, пара портретов мужчин с волевыми, решительными лицами… Последним шло батальное полотно. В нижнем правом углу, чуть выше подписи автора, виднелось написанное мелкими буквами название – «Вечер на Ипре». Ноймана передернуло. Покосившиеся колья с витками колючей проволоки, перепаханная взрывами земля, пулеметный ствол, направленный в низкое серое небо, кровавая полоса заката на горизонте – и множество тел в мышастого цвета шинелях. Трупы. А посреди поля, усеянного телами, на бруствере окопа сидел человек с поникшей головой.

– И?.. – поинтересовался художник, когда Нойман отстранился от холстов.

Нойман глубоко вздохнул:

– Что вы скажете, если я предложу вам продать несколько работ? То есть, я хочу сказать, что хотел бы купить их…

Художник потер лоб ладонью:

– Да-а… Значит, вот оно как бывает. Ждешь-ждешь, что кто-то обратит внимание, а когда кто-нибудь заинтересуется, понимаешь, что к этому не был готов…

Он снова потер лоб. Потом поднял взгляд на Ноймана:

– Что ж, думаю, я не буду возражать.

Нойман медленно перебрал холсты. Потом отложил в сторону четыре полотна. Подумав, указал на «Вечер на Ипре»:

– А это, наверное, не продается?

– Нет, – быстро ответил Шикльгрубер. – Это… нет, не продается.

– Жаль, – совершенно искренне сказал Нойман. – Эта вещь мне больше всех понравилась. От нее веет чем-то… настоящим. Да, настоящим.

Художник стиснул зубы. Потом сиплым голосом сказал:

– Наверное, так и должно быть. Я там был…

Нойман только кивнул:

– Понимаю… Должно быть, это было страшно.

Художник ничего не сказал, только крепче сжал зубы.

– Да, насчет оплаты, – перевел разговор на другую тему Нойман. Он вытащил из внутреннего кармана пиджака толстый бумажник, а из него – внушительную пачку двадцатифунтовых банкнотов. – Здесь тысяча фунтов. Конечно, я мог бы расплатиться и марками, но думаю, просто не донес бы сюда чемодан…

Шикльгрубер против воли усмехнулся:

– Да уж… Инфляция и в самом деле страшнее день ото дня. Но вам не кажется, что тысяча фунтов – это чересчур много за несколько картин никому не известного художника?

Нойман пожал плечами:

– Жизнь покажет. Вдруг вы прославитесь, и ваши картины будут стоить намного дороже? Тогда вы еще подумаете, что продешевили…

Художник вздохнул:

– Ну что ж. Не пристало отказываться, когда тебе дают деньги.

Он свернул отобранные Нойманом холсты в трубку, перевязал их лентой и опустил в тубус. Потом протяну тубус новому обладателю картин.

Нойман, тем временем уже облачившийся в пальто, осторожно принял тубус. Потом, словно что-то вспомнив, снова сунул руку во внутренний карман и вынул сложенный вчетверо листок бумаги.

– Я знаю, что вы пытались поступить на учебу…

– Да, – художник странно улыбнулся, – в Венскую Академию изобразительных искусств. Но мою кандидатуру, скажем так, отклонили…

– Думаю, вам стоит завтра зайти по этому адресу, сказал Нойман, – вместе со своими работами, конечно, – к профессору фон Зейцу. Вполне возможно, он сможет вам помочь.

Шикльгрубер покачал головой:

– Нет, «волосатая рука» – это не по мне.

– Ну зачем же так, – поморщился Нойман. – Речь не об этом. Просто на факультете неожиданно освободилась пара мест… Это, конечно, не Венская академия, но… Думаю, будет неплохо, если одно из освободившихся мест достанется вам? Как вы считаете?

Подумав, художник неуверенно взял листок:

– Что ж, возможно, я постараюсь зайти…

– Нет, обещайте мне, что обязательно зайдете к профессору. И возьмите с собой «Вечер…». Думаю, профессору это понравится. Договорились?..

– Договорились, – кивнул художник.

– Вот и славно. Доброй ночи.

И Нойман вышел за дверь.

Что ж, вроде бы все прошло нормально. Человек, называвший себя Карлом Нойманом, поудобнее перехватил тубус с холстами и отступил поглубже в темноту, которая чернильным облаком заволакивала узкий проход между двумя кирпичными стенами доходных домов.

Он сунул руку в карман, извлек небольшой блестящий диск. На ярко-синем экране высветилась надпись: «Исходный пункт: 19 ноября 1918 года. Конечный пункт: 21 сентября 2125 года. Вы готовы к переходу?».

Человек, называвший себя Карлом Нойманом, судорожно выдохнул. Получилось ли у него? Сейчас он нажмет на кнопку – и узнает, кем запомнило человечество его недавнего собеседника: хорошим художником или кровавым диктатором? Адольфом Шикльгрубером – или Адольфом Гитлером?

Он касался подушечкой пальца теплой округлости клавиши – и боялся нажать ее…

Екатерина Лебедева

Сказка о потерявшемся снежке

Эта история произошла зимой, в канун Нового года. Казалось, в этот день морозный декабрь сменил свой гнев на милость и подарил всем хорошую погоду. На пасмурном небосводе взошло солнце, и серый унылый будничный день, словно по волшебству преобразился, все вокруг заиграло разноцветными бликами. Весело щебетали воробьи, прыгая с ветки на ветку. Снежинки, весело кружась, жемчужной россыпью падали вниз, укрывая все вокруг большим белым одеялом. Совсем недавно голые, сиротливо съежившиеся деревья оделись в белые меховые шубки и горделиво распрямили свои кроны. По улицам то и дело сновали мужчины и женщины, несущие большие сумки с продуктами для праздничного стола и подарками для своих близких. Дети, предвкушая приятные сюрпризы, играли во дворе в снежки и катались с горок. Весь мир словно по мановению волшебной палочки замер в ожидании праздничной феерии.

Все вокруг радовались, кроме маленького мальчика по имени Иван. Он сидел дома печальный и смотрел на фотографию. На ней был изображен симпатичный котенок с большими голубыми глазами. Этого котенка звали Снежок. Свое прозвище это милое, добродушное существо получило за свою схожесть с пушистым комочком снега. Котенка подарили Ване родители на его пятилетие. С первых же минут Снежок стал его верным другом, он с удовольствием играл с ним в прятки и футбол. Ребенок был самым счастливым мальчиком на свете. Но мир устроен так, что радостные минуты не всегда бывают бесконечными, и через три дня случилось то, что могло случиться с каждым котенком белого цвета, впервые попавшим на снежную улицу: он затерялся среди этого серебристого царства величественной Зимы. Заигравшись с друзьями, Ванечка не сразу заметил пропажу, и лишь через час он ощутил странную грусть и пустоту, гулким эхом отдающуюся в его душе: маленький друг и верный соратник в детских проказах пропал. Пропал безвозвратно, как говорили шепотом его родители, боясь расстроить малыша, но он-то верил, что Снежок обязательно вернется.