Анна Клименко - Закон отражения Страница 14

Она замолчала и уставилась на Миральду пронзительным, недобрым взглядом. Ведьма поежилась – с болота тянуло промозглым, до самых костей пробирающим холодом.

– Мне, верно, настало время уйти, – пробормотала она, стараясь не смотреть в продолговатые глаза ночницы, – да и не место человеку в твоем жилище… Я вот думаю, что уже набралась сил – и могу отправиться куда-нибудь на запад. Быть может, даже в Меркелон.

– Я не буду тебя удерживать.

Кларисс нахохлилась, как птица на ветру, и принялась с преувеличенным вниманием разглядывать пляску огня. Затем кисло улыбнулась и сказала:

– Сдается мне, ты вернешься. Что бы ты ни думала, Миральда, первый шаг сделан.

– Только время явит истину, – ответила ведьма, – прости, я ничем не могу отблагодарить тебя за то, что ты сделала.

– Самым большим подарком для меня будет, если, встретив на своем пути болотную ночницу, ты не набросишься на нее с заклятьем «шара огня», или как вы там его называете… Все мы – сестры. Сестры печали… Быть может, ты поймешь это…

Миральда промолчала. Болотные ночницы были злом для человека… но сможет ли она, ведьма, защищать тех, кто лишил ее всего?

Эсвендил и Глорис с легкой усмешкой наблюдали за ней.

– Что, сестренка, теперь ты иначе относишься к долгу ведьмы? Что ж, все мы набираемся ума, набивая шишки…

Кларисс весело подмигнула.

– Если ты твердо решила уйти, я, пожалуй, все-таки расскажу тебе одну историю.

… Ночниц привезли ближе к полудню. Охотники – отец и сын – бросили их, спеленутых ремнями, перед старостиным домом. И, пока собирались любопытные, прохаживались вокруг, то и дело награждая пойманную дичь увесистыми пинками.

Атари прибежала за своей хозяйкой; запыхавшись, стояла и рассматривала двух чужаков, что не просто сумели изловить злобных тварей – но еще и взяли их живыми, что было диковинкой.

Старший охотник – высокий, угрюмый мужчина, весь седой, но с глазами черными и молодыми, походил на ворона – с заложенными за спину руками, в черном кафтане. Смуглое лицо его было изрезано морщинами и перепахано шрамами – страшными метками, оставленными нелюдью. Атари заметила, что он слегка прихрамывает.

Сын был очень похож на него: такой же черноглазый и угрюмый. Только не седой еще: неровно остриженные пегие волосы постоянно падали ему на глаза, и он то и дело встряхивал головой, отбрасывая назад непослушные пряди.

– А он милашка, – заметил хозяйка, кивая в сторону молодого, – да и золотишко, небось, водится…

Атари молчала. Смотрела на две кучи грязного тряпья, в которых с трудом можно было угадать два женских тела.

Вот они, болотные ночницы, что наводили ужас на всю округу почти год! Теперь уж никто не сгинет в болотах, погнавшись за мороком… Хорошо, что есть еще охотники, которые могут совладать с проклятой нелюдью…

На крыльце появился староста Сверн; отец и сын, как по команде, повернулись к нему.

– Ну что, человече, принимай товар.

Сверн всплеснул пухлыми руками.

– Спасители вы наши!

Колобком скатился со ступеней, боязливо обогнул схваченных ночниц, и, бухнувшись перед охотником-отцом на колени, принялся целовать тому руку.

– Брось это! Поднимись… Мы же не бароны какие! – хмуро обронил охотник-сын. Правда, от Атари не ускользнула самодовольная улыбка, мелькнувшая на его губах.

Староста торопливо сунул руку за пазуху, достал пухлый мешочек и вложил его в руку охотника.

– Вот, господин, как договаривались. Не знаю, как Отца-Хаттара благодарить!

Он неуклюже поднялся на ноги.

– Теперь, господа, пожалуйте на угощение!

– А с этими что будете делать? – старший охотник ткнул носком сапога кучу тряпья, да так, что Атари услышала хруст костей. Ночница взвыла, но второй пинок заставил ее замолчать.

– С этими… с этими… – Сверн, растерянно моргая, воззрился на связаную нелюдь, – да головы им поотрубать, да и всех делов. Не то, глядишь, еще развяжутся…

– Не бойся, не развяжутся, – надменно обронил охотник-сын, – ремни-то не простые, а нашим зельем смазанные.

Воцарилось молчание. Затем вконец растерявшийся Сверн пробубнил, что надо бы с мужичками посовещаться. Охотник-отец сплюнул в пыль, ухмыльнулся.

– Я вот что предлагаю, староста. Одну ночницу убьем, а другую – посадим под замок. Видел я здешнюю корчму – скукотища. А нелюдь в клетке, повязанная заклятьями – какая-никакая, а забава.

– А если сбежит? – позволил себе усомниться Сверн, – мы же деньжат столько больше не соберем…

– Ты что, дурак, сомневаешься в нашей Силе?!!

… На том и порешили. Одной ночнице отрубили голову – к вящему удовольствию поселян. Для второй принялись сооружать клетку, и так как дело затянулось до вечера, нелюдь валялась связанной перед старостиным домом, и каждый желающий мог выместить на ней копившуюся долго ненависть. Стоит ли говорить о том, что желающих нашлось предостаточно?

– Насмерть забьете, – только и ворчал староста.

– Не бойся, они, твари, живучие, – весело ответствовал охотник-сын, – опомниться не успеешь, а ночница уже на ногах будет.

Атари долго стояла, смотрела… Происходящее нравилось ей все меньше и меньше, что было вполне объяснимо: она работала в помянутой корчме, и уже предчувствовала, как ей придется убирать там и кормить страшную нелюдь.

Когда клетку установили, охотники сбрызнули ее донельзя вонючими зельями, нарисовали понятные только им узоры на полу и заявили, что, пока тварь в клетке, она будет лишена своей магической силы и бояться ее не стоит. А, чтобы у ночницы не возникало желания пытаться сбежать, ей раздробили кости голеней – при этом она выла так, что уши закладывало.

Засим последовали обильные возлияния, охотники гуляли с зажиточными мужиками всю ночь напролет – но, как только разлилось мутное молоко предрассветных сумерек, вскочили на коней и уехали. Будто и не пили вовсе.

А Атари, чувствуя себя примерно так, как может чувствовать себя овечка у волчьего логова, осталась убирать.

Нелюдь лежала в своей клетке тихо-тихо, отвернувшись лицом к стене. Не было слышно даже дыхания, и девушка усомнилась – а жива ли тварь?

Отставив метлу и убедившись, что никто не следит за ней, Атари на цыпочках подкралась ближе к клетке. В животе стало тяжело и сладко, это ощущение стянулось в тугой узел под ребрами – как бывает, когда собираешься сделать что-то запретное.

Ночница не шевелилась.

Из-под рваного подола выглядывали две синюшно-багровые колоды, еще часом назад бывшие изящными белыми голенями. Тонкая рука белела на темном полу клетки.

Атари судорожно сглотнула, еще раз оглянулась. Как же определить, жива ли нелюдь?

Если бы это был человек, она бы, не сомневаясь, протянула руку сквозь прутья решетки и пощупала бы то местечко на шее, где всегда пульсирует жилка. Но в клетке лежала нелюдь.

Сладко-щекочущее чувство в животе усилилось, по коже побежали мурашки; Атари, боясь лишний раз вздохнуть, обошла клетку сбоку, чтобы заглянуть в лицо болотной нелюди.

И вместо лица увидела кровавое месиво.

Ночницу нещадно били ногами, куда придется. Скорее всего, вместо костей у нее осталось крошево…

Атари ощутила внезапный позыв рвоты, на лбу выступили капли холодного пота. И в этот миг страшная маска сморщилась, из разбитых губ вырвался хрип. Девушка отскочила от клетки так, будто ее ноги окатили кипятком, с ужасом наблюдая, как острые когти заскребли по деревянному полу, оставляя борозды.

– Воды… – прохрипела нелюдь, – воды… во имя Небес…

Желудок судорожно сжался в комок. Ледяной пот тонким ручейком потек вниз по позвоночнику.

Ночница приподнялась на полу, повернулась к Атари. Один глаз полностью закрылся, другой был почему-то не черный, а красный, словно наполнился кровью.

– Дай мне воды… во имя милосердия!

Атари растерялась. С одной стороны, в клетке была нелюдь, причем нелюдь темная, не брезгующая человечиной. Но с другой стороны… она была живым существом, и это существо страдало.

Ночница, хрипло дыша, откинулась на пол.

– Думаю, твоему хозяину не понравится, если я сдохну. А без воды я точно сдохну, имей в виду.

Это прозвучало уже в сознании девушки.

– Ты многих убила, – пробормотала Атари, – и еще взываешь к милосердию?

– Но разве вы, люди, никогда и никого не убиваете?

– Убиваем. Но это нужно…

Тихий, шелестящий смех. Не в ушах – в голове.

– Для чего это нужно? Для чего? Если ответишь мне, девочка, то я с удовольствием умру в этой клетке…

Атари так и не придумала, что ответить болотной ночнице. Еще раз убедившись, что никто не следит за ней, налила в деревянную плошку воды и задвинула ее в клетку.

– Пей.

Шипя, ночница подползла к воде, ткнулась лицом в плошку. Раздались хлюпающие звуки; тварь пила, боясь проронить хотя бы каплю. Потом медленно подняла голову.

– Мы, темная нелюдь, всего лишь ваше отражение на этой проклятой земле. Запомни это.