Дмитрий Тихонов - Эпоха последних слов Страница 23

Отчаянным рывком он опередил ее, опустил секиру на черное щупальце монстра, присосавшееся к ее голове. Майра повалилась на камни. От прежней красоты не осталось и следа. Но скорбеть о ней он будет потом. Если переживет этот кошмар.

Раскат грома. Вспышка молнии.

Краем глаза Вольфганг успевает поймать образ: чудовищный водоворот когтистых конечностей, жадно раззявленных ртов, каменный топор, зеленокожее тело высоко над полом. Протяжный хриплый рык.

Тьма.

С секирой наперевес он поворачивается туда, лицом к ночи, к небытию, к безумию.

— Сюда, мразь! — Крик рвется изнутри, бурлящая ненависть зовет на бой саму смерть. — Сюда! Ко мне!

Вспышка молнии.

Коридор пуст. Голые каменные стены, разбитые фонари, порванный гобелен, полоса слизи на полу. Больше нет демона. Тишина оглушительно вибрирует в ушах.

Он бежит вперед, стараясь не поскользнуться. За спиной ритмично поскрипывают ногоступы Скалогрыза. Едва не наступает на каменный топор — древко сломано посередине.

В конце коридора лестница, такая же, как и с другой стороны.

На ступенях — Гром-Шог.

Роргар отпрыгивает назад, зажмуривается, отворачивается к стене. Роняет аркебузу и безмолвно, бесшумно сползает на пол, закрыв лицо руками.

Зеленокожий еще жив. Кровь пузырится на его губах, а в глазах еще пока теплится сознание. С такими ранами это почти невозможно, с ними не справится скипетр, не совладает даже кадило, с ними только одно имеет смысл — забвение, уход в тихую пустоту посмертия. Но он держится. Держится из последних, стремительно тающих сил, чтобы дождаться его. Вольфганга. Чтобы сказать.

Рыцарь наклоняется к орку. Гром-Шог скрипит зубами. Каждая секунда причиняет ему ужасную боль, каждое движение усиливает ее в десятки раз. Широко раздувая ноздри, он говорит:

— Тварь просила тебе передать…

Вольфганг зажмуривается, сдерживая подступающую к горлу тошноту.

И слушает.

Глава VI

Небытие

— Да, господин рыцарь. Прошу за мной.

Снова вверх по древним ступеням, каждая из которых стерта в середине почти до уровня предыдущей. Сколько же поколений ходило по этим камням, проносило свои мысли, чаяния, мечты. Все они сгинули, растворились в прошлом, перестали иметь значение. Остались лишь сказки, легенды, песни. И книги. Именно ради книг он ведь шел сюда, разве нет? Пухлые фолианты, хранящие чужие жизни: записи о победах, поражениях, о проступках и наказаниях, о произнесенных речах и проглоченных обидах. Люди со всеми своими грехами и подвигами превратились в истории, запечатленные на пожелтевших страницах. Лишь эти страницы отделяют давно умерших от полного небытия.

Напишет ли кто-нибудь о них? О трех спутниках, всего за сутки успевших стать друзьями? О могучем зеленокожем дикаре по имени Гром-Шог Рваная Морда, который последовал за человеком, пытавшимся спасти брата, и пожертвовал собой, сражаясь с демоном? О том, как точно он мог предугадывать погоду и как ловко управлялся с лошадями? О том, как гордился своим каменным топором, хотя и старался этого не показывать?

Они похоронили всех ранним утром, еще до рассвета, лишь только прекратился дождь. Брат Мавиус убедил Харлана, Вольфганга и Скалогрыза в том, что лучше всего будет предать тела погибших очищающему жару того, что он называл «кровью цитадели».

— Мы так погребали своих братьев, — объяснил он. — Кислотный раствор не оставляет даже пепла, полностью поглощая и плоть, и кости. Любая скверна, как бы хорошо она не пряталась, будет уничтожена. А твой друг вместе с остальными разделится на мельчайшие частицы, станет частью кровеносной системы цитадели, вечным стражем знаний, хранимых здесь.

На том и порешили.

Стоя посреди двора, позволяя ветру трепать отросшие за месяц волосы, Вольфганг не мог отвести взгляда от стальной решетки, что медленно, с тяжелым скрипом опускалась в бассейн. Клубы зеленоватого пара, поднимающиеся навстречу, скрывали от глаз лежащие на ней тела. Джонас. Майра. Усатый солдат, чьего имени они не успели узнать — это он, как выяснилось, погиб первым ночью в галерее, захваченный врасплох одержимым алхимиком. Храбрый Наргрох. Невезучий Даг-Стаг. Гром-Шог.

На грудь орку рыцарь хотел положить каменный топор, с которым тот принял последний бой, но Скалогрызу удалось его отговорить.

— Он бы не позволил пропасть хорошему оружию, — сказал гном, яростно моргая. — Зеленокожие вообще не хоронят павших, а все их снаряжение делят между уцелевшими. Рва… Гром-Шог оставил свою заостренную каменюку нам. Я готов ее таскать.

— Почему он не отступил на лестницу? — задумчиво спросил Вольфганг. — Ты знал его намного дольше, так скажи — почему он не отступил, когда я позвал? Прикрывал нас?

— Может быть. — Роргар пожал плечами, утер бородой глаза. — Но, скорее всего, просто осатанел из-за смерти сородичей. Вроде бы они вечером порешили дальше вместе идти.

— Так и случилось, — пробормотал рыцарь. — Теперь они идут вместе.

— Что? — Скалогрыз повернулся к нему правым ухом, которое, как он считал, слышало лучше.

— Ничего, — отмахнулся Вольфганг. — Ерунда.

Решетка опускалась. Небытие забирало очередные жертвы. Оно получило достаточно в последние недели, полные огня и крови, но до сих пор не могло насытиться. Оно всегда голодно. Даже если сбудется мечта Харлана, и жизнь однажды вернется в прежнее русло, уцелевшие продолжат кормить бездну смертями. Так уж повелось с начала времен.

Пронзительно проскользив по матовым бокам многочисленных труб, решетка наконец погрузилась в черно-зеленую, пузырящуюся поверхность раствора. Пар перестал подниматься, а потом взметнулся вверх с новой силой. Вольфганг отвернулся. Прямо на него со стены смотрела каменная горгулья, изображавшая василиска в слепой железной маске с тремя рогами — старый символ алхимиков. Такие василиски висели во всех простенках между арками крытой галереи, огибавшей двор. Каждый из них сжимал в когтистых лапах хрустальный шар фонаря, наполненный синим огнем. Горгульи не боялись смерти и забвения. Рыцарь вдруг подумал, что если бы можно было содрать с изваяний рогатые маски, то под ними обнаружились бы змеиные презрительные ухмылки. Статуи давно вымерших, а может, и никогда не существовавших драконов насмехались над ним, над остальными людьми, их судьбами, стремлениями, надеждами. Образ проявился в его сознании настолько живо и ярко, что Вольфганга передернуло от отвращения.

И вот теперь он поднимался в библиотеку, с трудом поспевая за братом Мавиусом, который, несмотря на солидный возраст, преодолевал ступеньку за ступенькой с удивительной легкостью. Сквозь щели бойниц можно было рассмотреть белое небо, серые изломы скал, а иногда — двор цитадели далеко внизу. Библиотека располагалась в широкой круглой башне, стоявшей на самой вершине утеса, и добраться туда оказалось нелегко. Задачу усложнял заплечный мешок с книгами, после второй сотни ступеней внезапно ставший необъяснимо тяжелым.

Одолев очередной виток лестницы, Вольфганг вышел на крохотную площадку, где его уже ждал Мавиус, прислонившись к широкой двери из потемневшего дерева.

— Сила в ногах еще осталась? — спросил алхимик.

— Хватает, — соврал рыцарь, стараясь дышать как можно ровнее. — Бегать готов.

— Бегать не надо. А вот удерживать равновесие придется. Вниз лучше не смотрите, так будет легче.

— Что ты имеешь в виду?

Вместо ответа Мавиус снял засов и открыл дверь. Внутрь ворвался ветер, холодный, сырой, последнее напоминание о прошедшей буре. Сначала Вольфгангу не удалось рассмотреть снаружи ничего, кроме неба. Потом он увидел мост — полосу камня не шире трех локтей, лишенную перил. До противоположного края было никак не меньше двух десятков шагов.

— Прошу за мной, — алхимик вышел на мост. — Повторяю, вниз не смотрите.

Разумеется, это оказалось невыполнимо. Сделав всего пару шагов, Вольфганг сдался и опустил глаза. На расстоянии нескольких сотен локтей под ним была крепость. Отсюда ее двор выглядел игрушечным — его можно было полностью закрыть ладонью. Узенькие стены, миниатюрные башни, зеленый круг бассейна в центре. Если сорваться и падать вниз, то, пожалуй, успеешь, не спеша, проговорить вслух всю клятву Ордена.

И в этот самый момент где-то в глубине груди вдруг возникла тупая, тяжелая, непривычная, но уже знакомая боль. Будто что-то важное исчезло из его тела, просто растворилось, оставив после себя незаполненное пространство. Рихард. Ушедшие Боги, что-то случилось с его братом. Он вспомнил хриплые, окровавленные слова, которые передал ему перед смертью Гром-Шог, и сжал зубы — изо всех сил, до скрипа, — чтобы не закричать. Пустота распахивала объятия, звала, обещала избавление от всех мук, страхов, обреченности. Предчувствие пустоты, ощущение ее близости наполняли голову легкостью, как при кровотечении. Подумалось даже, что вот он, единственно верный, единственно возможный выход — туда, вниз, сквозь долгий полет, в темноту, поглотившую шесть душ прошедшей ночью.