Алексей Олейников - Дети утренней звезды Страница 25

– Чувствую, ты консультировалась у Марко, – заметил Роджер. – В общем, нам нужна помощь местного Магуса и его Властных.

– Ближайший Магус в Нанте, мы не успеем, – Дьюла поморщился. – Теряем темп.

– Вы же знаете, мистер Дьюла, такой прорыв нельзя оставлять без внимания.

– Простите… о чем вы говорите?

Посланцы Авалона разом обернулись.

У стола стояла рыжеволосая девушка и с любопытством их разглядывала.

– Кто-нибудь выставил светлый сон? – растерянно спросила Германика.

– Я, после того как Тадеуш перекинулся обратно, – откликнулась Эвелина. – Хозяин сильно переживал из-за исчезнувшего волка.

– Тогда почему она нас видит? – спросил Арвет.

– Довольно приятно здесь оказаться. – Людвиг смотрел на купол английского цирка «Магус», разбитый в промышленной зоне на окраине Бристоля.

– В конце концов, это же дом, – откликнулся Марко. – Сколько ты в нашем цирке – десять лет?

– Двенадцать, – уточнил Страж. – Как там мой Джеймс, интересно?

– Тут много новых людей, – заметил Марко. – Обычных людей. Билл превращает наш цирк в обычный цирк-шапито.

Они шли по цирку, провожаемые удивленными взглядами.

– Марко! Людвиг! – Дверь вагончика распахнулась, навстречу им выскочил седой клоун в майке и штанах на подтяжках. Его морщинистые щеки в гриме тряслись, алая улыбка на губах доставала до ушей.

– Боги, Гораций! – Марко приобнял его, похлопал по спине, вежливо отстранился. – Ты вернулся? Ты же жил у дочери в Нотингеме? А как же пенсия?

– К чертям пенсию! – сварливо отозвался Гораций. – Меня вызвал Билл, слезно просил вернуться на работу. Уж не знаю, что у вас произошло, все молчат как ягнята. Но так поступать нельзя, Марко! Вы же развалили труппу, скоро новый сезон – и с чем нам выступать? Акробатов нет, иллюзиониста нет, силовой акробатики нет…

– А как же Джеймс? – ревниво спросил Людвиг. – Он хорошо прогрессировал…

– Твой Джеймс пошел вразнос, вот что я скажу! – погрозил ему пальцем Гораций. – Девушки и алкоголь – это полезно, пока не мешают работе. Вот Роджер умел сочетать. Кстати, как там Роджер?..

Когда они с трудом отвязались от словоохотливого старика, Людвиг стал задумчив.

– Хотя он не из Магуса, но Гораций всегда был отличным циркачом, – сказал Марко. Они поравнялись с вагончиком Людвига, Страж помрачнел еще больше при виде груды пивных банок под вагончиком.

– И не думай, – предупредил Марко. – На воспитание нет времени.

– На воспитание всегда есть время, – Людвиг повернул к вагончику. – Подожди меня, я быстро.

Он наступил на приступку, и вагончик тяжело качнулся к нему.

Марко пошел вперед, скрывая улыбку.

Билл Морриган в своем директорском вагончике тревожно поднял голову, посмотрел на хрустальный колокольчик на столе.

Глава двенадцатая

Дженни и Виолетта влетели в особняк позже всех, когда лекционный колокол уже отзвонил. Первую лекцию читали в большом обеденном зале, девушки с трудом отодвинули тяжелую дубовую дверь и проскользнули на задние ряды.

– Это профессор Беренгар, – шепнула Виолетта, указывая на высоченного, с тяжелыми покатыми плечами субъекта с клочковатой бородой и седыми патлами до плеч. Профессор был одет в некое просторное одеяние, которое было явно в родстве со средневековыми мантиями и римскими тогами, – скорее всего потому что не мог подобрать себе рубашку и пиджак по размеру.

Старинный паркет замка Шеворнов скрипел под тяжелыми шагами. Беренгар расхаживал по кафедре, жестикулируя и вдохновенно бормоча под нос. Периодически он разворачивался к аудитории и бросал туда обрывистые реплики: «баня Марии – это место, matrix и центр, где божественная тинктура вытекает из своего источника и начала…»… «как мы… ээ… знаем, металлы зреют в недрах земли подобно эмбрионам…»… «поскольку метод алхимии есть ускоренное время…», «как сказано в Розарии философов, который вы, несомненно читали, я вижу это в ваших пытливых глазах…».

Судя по пытливым глазам студентов, они мало что понимали. Скорца включила планшет, виртуальная клавиатура засветилась, и она бодро застучала по клавишам. Сара тоскливо огляделась. Как ей дотянуть до конца лекции? Даже Ласа за ухом не почешешь, он на улице остался. От бормотания Беренгара хотелось спать.

«Надо было драпать».

– Не будешь записывать? – изумилась итальянка.

– А ты что-нибудь понимаешь? – спросила Сара. – Я вообще ни слова.

Виолетта подмигнула ей.

– Да и я не очень, если честно, – махнула она. – Половины из его каши не разобрать. Ничего, у меня в планшете диктофон, я на запись поставила, потом разберем лекцию. И учебники закачала, так что можно будет полистать.

– Откуда? В Интернете есть учебники по алхимии?!

– В Интернете есть все, надо только уметь искать и знать, как прочесть. Я еще дома их залила на планшет.

Сара рассеянно кивнула. Карие глаза блуждали по залу, ощупывая каждую деталь, она словно напряженно искала что-то. Виолетта сосредоточилась на голосе профессора, решила, что Сара с ее чудачествами никуда не денется.

«И как мы победим в Игре пятерок? – вздохнула Скорца. – Ее как будто вообще это не печалит!»

Профессор шатался по кафедре, как заросший волосьями древний пророк из пустыни, охваченный священным безумием: потрясал сжатыми кулаками, поросшими седым волосом, он то возвышал голос на непокорные субстанции, не желающие проходить «ритуальные страдания», то понижал его, шепча о величайших тайнах, в которых материя преображается в materia prima, первоматерию, положившую начало всему миру. Глуховатый шепот разносился по залу, закатывался мелким песком в уши – не хочешь, а услышишь одно-другое слово, за них зацепится фраза, предложение… Дженни тряхнула головой. Ей это не нужно, ей надо найти алкагест! Здесь происходит что-то совсем нехорошее, голос деда был очень встревоженным.

Она вспомнила недавнюю схватку с перевертышем. Страшное и несчастное существо, бывший человек, природа которого была искажена чужеродным вторжением. Ей казалось, что в пламени его жизни были оттенки философского камня, те алые пряди, какие она видела у Фреймуса. Но что это может означать? Чем больше узнаешь, тем больше вопросов. Как хорошо, что дед научил ее выставлять малое Кольцо Магуса, во время драки удалось все обернуть так, что перевертыш случайно промахивался. Иначе пришлось бы просить, а серьга Арлекина этого бы не выдержала – капризный артефакт и так едва не отказал, когда она лечила Ласа.

Профессор Беренгар жонглировал терминами и описаниями процессов, которых она не смогла бы повторить даже под пыткой, но общий смысл она улавливала. Была ли это заслуга ясного взора, который позволял понимать речь на любом языке, или же профессор делал скидку на то, что не все владеют в полной мере основами Великого Делания, как торжественно называют алхимию адепты, не ясно. Здесь все иначе, колдуны выворачивали мир наизнанку, и привыкнуть к этому было трудно.

Для них все было наоборот. Не темники, а адепты, знатные семейства, элита мира. Не Магус, а дикари и эльфийские прихвостни. Не победа при Тальтиу, а Катастрофа.

В деталях речь профессора оставалась туманна и непрозрачна. Все эти красные и зеленые львы, черные, золотые и прочие драконы, свадьбы Луны и Солнца, преображения – этот птичий неведомый язык делал понимание почти невозможным. Однако принципы Дженни уловила. Есть шесть благородных металлов: золото, серебро, медь, железо, ртуть, олово. Есть базовые вещества – сера, киноварь, флогистон, красная глина. И есть сотни или тысячи второстепенных ингредиентов, с помощью которых адепты способны составлять алхимические рецепты. Однако без участия темника большинство рецептов невыполнимо, а те, что можно выполнить, сводятся к простой химии, обычным реакциям, записанным причудливым тайным языком. И, как уверены обычные люди («симплы!» – поразилась Дженни, – темники называют их «симплы»!), алхимия – игрушка для ума, заблуждение невежественных средневековых ученых, не знающих настоящей химии.

– Золотой ключ алхимии становится ржавой пылью в руках профанов, – объяснял Беренгар. – Только при участии адепта, вовлечении его анима витае[20] в круговорот алхимического ритуала таковой способен завершиться…

«Чтобы стать настоящим алхимиком, нужно быть темником, – поняла Дженни. – Но если темники – наши двоюродные братья, то значит, они умели просить? Как-то по своему, но умели? Что же делал Фреймус с металлом, перерождая его в золото? Помимо воздействия этой красной гадостью?»

Дженни решила, что «красная гадость» – самое подходящее название для философского камня. Так она его и будет называть. А лекция профессора Беренгара текла своим чередом, Дженни распахнула слух, и ее снова увлекло течение. Он умеет говорить, этот старикан, одна беда – он говорит сразу обо всем, о начале, и конце, и о середине, так что смысл его повествования падает на головы студентов клубком запутавшихся змей.