Вадим Крабов - Склонный к Силе Страница 29

И правильно Рус первой отправил Гелинию.

В столице кочевых сарматов стояла ночь. Столица – слишком громкое слово, скорее, постоянное поселение Галанатал, где каменные строения – только храмы. Девушку выбросило в комплексе семейных шатров вождя, в специальном особо охраняемом месте открытия Звездных троп для членов его семьи. К тому же остальной «дворцовый комплекс» полностью перекрывался от путей Эребуса.

– Назовись! – первое услышанное ею слово.

– Гелингин, младшая дочь вождя Пиренгула! – ответила быстро и четко.

Порядки строгие. Ранит ее стража, отец только похвалит за бдительность. Стрелы были с двойными Знаками, пробивающим и усыпляющим. Дорогие и нестойкие, но на безопасности семьи вождь не экономил.

Загоревшийся световой амулет осветил огороженное частоколом поле. Вышки с лучниками, лучники и мечники на земле. Дежурный маг узнал ее по астральному слепку (вживую в глаза не видел) и подтверждающе поднял руку.

– Со мной еще… – тут девушка запнулась, и круг выбросил слугу. – Он, – быстро показала на него рукой, – и еще…

Снова не успела, выбросило второго слугу, но стража поняла – маг держал руку поднятой.

– Девять человек, – подсчитала девушка, уставшая за беспокойный вечер, который тянулся целую вечность.

Сказала и облегченно опустилась на землю. Давно не была дома и, если честно, не скучала. Разве только по отцу. Мать, рано отдававшую младших детей кормилицам и нянькам, не любила.

Глава 9

Карпос открыл глаза и долго не мог прийти в себя.

«Я у Тартара!» – ужасался он, вспоминая, как падал сквозь песок, а потом шлепнулся всей спиной в какую-то жижу.

Лишь через два-три статера решился открыть глаза. В небе загорались обычные вечерние звезды.

«Великий Гидрос, где я?!» – взмолился он, постепенно осмысливая реальность.

Грязь, травяные склоны… Овраг? Текущий резко сел и огляделся. Гея… Войдя в астрал, увидел неподалеку знакомое свечение. Приблизившись, взревел: «Это Эолгул! Проклятый Хранящий! Угодить в элементарную ловушку, стыд и позор! Но где колебания Силы?! Не может ученик владеть астральным колодцем, даже у меня его нет!» – от возмущения заревел в голос и, только услышав себя, успокоился.

Отряхнулся, как мог, раздраженно плюнул и окатил себя структурой чистой воды. Поднялся на склон и снова окатил, смывая грязь до конца. Быстро высушился и пошел в сторону города, размышляя, как пройти закрытые ворота, и ругая себя и ловкого ученика Хранящих, наверняка завладевшего амулетом с раскопок, которые так любят эти снобы – «каменные».

Досадовал, что упустил Андрея, но успокаивал себя: «Ничего, мальчишка, борковский выкидыш, если ты не умер – от меня не уйдешь!» – связать Хранящего с одним из участников ограбления не пришло в голову, так как его человек буквально на днях сумел разузнать в секретариате самого Главного Следящего: Хранящий в деле не фигурировал, там присутствовали Текущий, этруск и однорукий.

Карпос побывал и у «Закатного ветерка», который оказался на противоположной стороне города. Андрей и ученик Хранящих с виллы пропали, зато появились люди, сверкающие Знаками, – военные.

«Далеко не ушли, раз меня рядом закинуло…» – продолжил успокаивающие размышления.

Рус передумал отправлять бакалавра в пятно. Слишком близко к границе, выйдет и задумается. Решил зашвырнуть в тот самый овраг с грязью, где сам в свое время измазался по колено. Пусть охладится.

Стригант, посланник этрусского царя Гросса Пятого, долго размышлял о странной встрече на малом приеме у князя. Внешность Руса Нодаша, так называемого кузена одной из родственниц князя, очень походила на описание предполагаемого беглого принца. Ну прямо вылитый портрет. И имя – Рус.

С самой осени этот портрет показывали всем выезжающим за пределы страны верным законному государю этрускам, а посланникам – особо. И даже поиски этого человека (живого или мертвого) включались в высший приоритет работы посланников. Из-за этого «юноши» царь отправлял своих представителей и в те места, о которых образованные этруски и слыхом не слыхивали. Дотянется государь до края карты, ткнет наугад пальцем – готов посланник. Из благословенной Этрусии – к варварам. Заносчивых «археев» в странах центральной ойкумены еще можно терпеть, привыкли, но на окраины! Считай, Аргосту[8] на закуску. Он после чарки огневички[9] любит человечину.

Кому это понравится? Вот и добавляет Гросс сам себе проблем. Мало ему, что грусситы активизировались, подняли мертвого принца на щит. То одну провинцию захватят, то другую. Царь из одной их вышвырнет, они две займут. Так и скукоживаются верные ему земли. А тут еще и эти «посольства» из одного-двух человек. Из всех близких семей повыдергивал представителей, взялся за дальние семьи. А этрусские кланы посылать своих сынов за границу не любят, недовольство зреет.

Может, поэтому и идут у Гросса дела ни шатко ни валко? Нет, открыто не предают – не любит Френом предательства, но саботируют. Чтобы понял царь, что не надо так с родами. Не понимает. Образ очередного Грусса застилает ему взор, очевидных вещей не замечает и самого простого не разумеет.

Ну, найдут «принца», привезут его голову – и что? Грусситы на это навалят огромную кучу, заявят: «Фальшивка» – и продолжат кусать царя. Им этот «принц» нужен как символ, а символ убить невозможно. Гросс сам раздул пламя, поверив своему кафарскому посланнику, так вот сам бы и задувал. Да и теперь еще не поздно! Стоит ему в любом храме заявить во всеуслышание: «Жду моего брата в Главном доме Френома на суд его!» И все – перемирие на неопределенное время. Правда, такие события в пятитысячелетней истории Этрусии случались… по пальцам одной руки можно пересчитать, но было! Суд проходил, и никто не возражал против высшего правосудия, все присягали выжившему. На жизнь одного царя (после суда обычно долгую) хватало, а потом… не важно. Зато после вызова грусситам землю рыть придется, самим принца своего искать, раз подняли знамя, а гросситам останется терпеливо ждать и посмеиваться. Государь знает «божественное завещание», но не идет в храм с вызовом. Как же! Это означает признание мятежника равным себе. А верные кланы думают не только о признании, у них невольно закрадываются сомнения – царь боится.

Когда болит голова, опускаются руки, не говоря уж о пальцах. Небольшой род Шантроссов как раз относился к «пальцам», то есть являлся дальней семьей партии «гроссов».

Стригант, верный сын своего рода, две декады сидел посланником в Тире. Взвешивал «за» и «против» и в конце концов решился. Взял и написал письмо своему старому приятелю по учебе и юношеским попойкам Эрлану. Пусть он из партии «груссов», но торговые дела на пользу общей родины важны всем этрускам, правда?

Воспоминания о былом чередовались с описанием ужасного климата, варварских нравов и горячих аборигенок Тира. Лишь в конце письма написал о деле:

«Местные купцы очень заинтересованы в океанских продуктах, будь то изысканные деликатесы или изделия из костей и шкур морских чудовищ. Есть спрос на крупный жемчуг, коего в гелинской луже отродясь не водилось. Я намекнул князю, что могу договориться с гроппонтскими купцами, заранее думая о твоей помощи. Извини, товарищ, все забываю спросить: а что ты забыл в тамошней дыре? Меня бы из нашей Этрусии и розгами не выгнали, но дела служивые – пришлось. Больше не отвлекаюсь. В ответ тирские купцы могут предложить степные продукты, из которых, как я понял, самое ценное – сырье из каганского пятна. Знаешь, Эрлан, никогда не думал, что стану завзятым торговцем. Стыдно, но чего не сделаешь ради родины, а князь обещал скидку нашим, этрусским торговцам на то самое сырье. Узнай, пожалуйста, ради нашей старой дружбы, пообщайся с купцами, все равно живешь в столице княжества. Кстати, уважь князя – тогда и мне будет большое уважение от него. Он хочет узнать о Русе Нодаше, который родом оттуда. Теперь он в Эолгуле и собирается просить руки его родственницы. Архей – бастард. Пишу с улыбкой, мы-то знаем, кто есть археи. Я видел того молодого человека, если так можно сказать о тридцатилетнем мужчине. Увидел и удивился. Лицом – вылитый этруск, но слишком мелок для нашего племени…»

Приписал еще несколько ничего не значащих строк и запечатал конверт.

Предательство? Ни в коем разе! Стригант чувствовал себя чуть ли не героем. Получается, он сам вызвал противника на суд бога, раз у государя, прости Френом за эти мысли, духу не хватает. Символ есть символ, живой или мертвый – роли не играет, но уж если живой, то он должен быть на месте. А там как бог выведет, кто кого.

Обижался посланник на царя за жизнь в этом Аргольте, только не ледяном, а испепеляющем из-за жары, а еще больше – за «выжимание» согласия в это ненужное посольство. Доходило до завуалированных угроз. Ну и, самое главное, не верил, точнее, не хотел верить в то, что Рус – этруск. Он посвящен Гее, а не Френому. Но теперь пусть Эрлан разбирается в этих «пробелах воспитания» якобы принца. Стригант не сомневался в способностях своего старого товарища, как не сомневался в выходе Руса из темницы сразу после свадьбы наследника. А вот в долгой жизни «принца» после освобождения уверен не был.