Наталья Караванова - Сердце твари Страница 5

Наконец мех-посланец был собран. Существо получилось забавное, похожее на четырехлапого жука с усиками, но вовсе без головы. Жаль, способностей Дальгерта не могло хватить, чтобы заставить его бежать до самого Горного Убежища… но это ничего. Будет достаточно, если «жук» доставит его записку Кузнецу. А уж тот знает, как поступить дальше.

Дальгерт вложил заранее подготовленное послание в футляр и надежно закрепил под пружиной внутри корпуса меха. Тот поводил усиками в ожидании, когда его, наконец, поставят на землю.

Даль шепнул ему нужное Слово и добавил:

– Дорогу ты знаешь, так что поторопись, а то как бы грозы не было.

«Да и мне пора», – добавил он мысленно. Дело шло к полудню, и лучше не задерживаться, чтобы братья не заподозрили, будто он специально тянет время, отлынивая от работы. Святые братья не любили лентяев, так же как мастера школы в Горном Убежище.

Но вот про Убежище и про мастеров пора забыть. Все, все. Перерыв окончен. Надеваем плащик, на лицо – чопорное и неприступное выражение, в руку – четки. Святой брат возвращается с бдения. И очень недоволен тем, что пришлось задержаться.

Он вошел в город у Песьей улицы. В этом районе проживает беднота из мастеровых – те, кому не хватило сноровки или денег обосноваться в центре. Зато на этой улице можно дешево купить готовую одежду, кривоватую, но прочную посуду, кое-какие скобяные изделия, простую утварь и мебель. Когда-то в далекие-предалекие времена на этой улице стоял дом, который Даль мог бы назвать своим. Он не вспомнил бы, какой из этих сколоченных из мусора, собранных из чего попало домишек был его первым пристанищем в этом мире. Из того давнего детства он помнил только деда. Да и то – из-за трубки. Можно сказать, он помнил трубку, которую любил курить дед.

Домики чередовались со складами и сараями, улица петляла, обходя развалины, и было невозможно предугадать, куда она свернет за этим углом, куда побежит после вон того перекрестка. Не самый близкий путь к монастырю, зато есть время подумать…

– О, брат Дальгерт! Обожди меня! Вместе пойдем. Слава Спасителю!

Даль запоздало вспомнил толпу, замеченную с развалин. Он еще предположил, что они слушают полуденную проповедь. Значит, проповедовал им брат Рузан, недавно благословленный святым приором на чин аколита.

Брат Рузан был полноват, туника его топорщилась на животе, а новенькая пелерина оказалась при ближнем рассмотрении укапана чем-то жирным.

– Слава, – вздохнул Дальгерт.

– Если поторопимся, то успеем к трапезе. Долго сегодня говорил, даже охрип… но я-то ладно, а ты, брат, что делал вне стен монастыря в такое время? Или это секрет?

– Да какой секрет! На пастушьем хуторе старого хозяина паралич скрутил. Сын обрадовался, послал за священником. Тот его причастил, исповедовал… а старик раз – и не умер. Уж вторую неделю лежит. Каждый вечер кто-нибудь с хутора прибегает, чтоб служителя послали к старику. Вот брат Никула и шлет нас по очереди. Погоди немного, и до тебя очередь дойдет…

– А правду говорят, что тебя братья предложили приору кандидатом в диаконы? Или врут?

Дальгерт нахмурился. Посвящение в высшие чины могло для него обернуться неприятностями. Роль аколита устраивала его более чем полностью, и двигаться вверх по ступенькам церковной иерархии он совершенно не торопился. Другое дело, что сообщать об этом брату Рузану Даль тоже не собирался.

– Сам я слышал, что речь шла о троих кандидатах, но имена не назывались. До возвращения Магистра еще есть время, так что подождем.

– Ты прав, брат. Не надо пока об этом рассказывать. Я сам слышал, брат Евхарт просил у приора рукоположения, но ему отказали.

– Приор мудр…

– Но теперь брат Евхарт считает, что виноват в этом ты. Что, вообще-то, правда. Если бы не епитимья, которую на него наложили по твоему донесению…

– Евхарт, конечно, человек нужный аббатству, – нахмурился Дальгерт. – Но некоторые его поступки бросают тень на всех нас. Если бы не мое вмешательство, мог бы выйти серьезный скандал.

– А что случилось?

– Думаю, не стоит об этом говорить посреди улицы. Нас могут услышать.

– Вот за это, брат Дальгерт, тебя и не любят. За скрытность твою…

– Ну что ж, на все воля Спасителя.

– На все воля Его. Но ты, брат, будь все же поосторожней. Брат Евхарт может попробовать отомстить. А он, знаешь…

Дальгерт знал. Но относился к проблеме философски. Не было у него в городе ни родных, ни близких, да и в монастыре он за два года ни с кем накоротке не сошелся. Значит, Евхарт если и будет пытаться испортить ему жизнь, то способов для этого найти сможет немного.

У монастырских ворот изнемогали от скуки и жары два мальчика-остиария. При виде приближающихся братьев они подтянулись.

– Слава Спасителю, благ подателю, – поприветствовал правый.

– Слава Спасителю, – согласился брат Рузан.

– Слава, – эхом отозвался Дальгерт.

– Брат Дальгерт, – хлопнул себя по лбу левый остиарий, – тебя еще утром желал видеть отец Леон. Серчал очень. Ты поторопись…

– Пропал обед, – пробормотал Дальгерт. Если от тебя что-то нужно отцу Леону, можешь смело ставить крест на всех своих планах. Леон – один из тех святых братьев, кому еще Эниаррский Великий Магистр высочайше пожаловал святое право Инквизиции. Таких, как этот старец, на Земле единицы. Леона, говорят, побаивается сам приор. Он – личный исповедник старейшины Гаральда. Его желания следует исполнять мгновенно и точно.

Рузан посмотрел на Даля со снисходительным сочувствием. Толстяку еще ни разу не приходилось иметь дела с Леоном, а вот Дальгерт – удостаивался такой чести.

Дальгерт распрощался и почти бегом отправился в покои старого священника.

Старик в белой сутане и на непосвященного человека произвел бы сильное впечатление. Те же, кто знал о его истинном статусе и влиянии, попросту терялись в его присутствии. Дальгерт навсегда запомнил первую встречу с ним.

«Я знаю, что ты молился другим богам. Что привело тебя к Спасителю? Неужели тоже – лицезрение чуда?» Пронзительный хитрый взгляд, казалось, способен читать мысли. «Нет, святой отец. Лицезреть чудо я не был удостоен. Мне рассказал о Спасителе один святой человек. Он был странствующим монахом. Он потом умер».

Легенду его было легко проверить. И потому Даль уговаривал себя: не соври! Ни в единой букве, ни взглядом, ни жестом. Этот хитрый старец раскусит тебя мгновенно.

Монах действительно был. И бандиты Серого действительно вздернули его однажды утром на старой сосне. Просто так вздернули – упрямый был дядька, молился все, просил простить «этим заблудшим овцам» их прегрешения. И взять с него, оборвыша, было нечего…

Леон тогда поверил. И на следующий день приор уже вручил Далю связку ключей – знак его нового служения.

…Окна в комнате были плотно зашторены, в камине над углями вился теплый воздух. Леон мерз. Старость не ссутулила его плечи, он все еще оставался одним из самых высоких монахов аббатства, но вот холод с каждым годом подбирался к нему все ближе, и даже в середине жаркого летнего дня старый священник под сутаной носил шерстяной свитер, кутался в теплые одеяла и по утрам велел топить камины.

Сейчас он сидел в кресле возле стола. На столе горела одна-единственная свеча, но горела необычным, а ярко-голубым, химическим светом. От этого тени по углам казались резче, а кожа самого священника стала белой, словно у мертвеца.

– Ты не торопился, сын мой, – ровным голосом сообщил он вместо приветствия.

– Я не знал, что вы меня ищете, святой отец. Вчера отец Никула отправил меня на хутор, к страждущему старцу…

Леон сморщился, отметая это оправдание.

– Ты мог бы явиться еще на рассвете. Меру наказания тебе я определю позже. Я наблюдал за тобой, мальчик.

«Этого еще не хватало, – подумал Дальгерт. – Старый лис наблюдал за мной… интересно, насколько плотно? Как насчет весеннего визита в горы? Или…»

Однако он сумел удержать каменное выражение лица, и старик продолжил:

– Ты исполнителен. В отличие от многих младших чинов ты выполняешь свою часть работы честно, не пытаясь уклониться даже от таких неприятных поручений, как то, что тебе дал отец Никула. Ты не болтлив. Однако и скрытным тебя назвать трудно – мы знаем о тебе довольно много. Кроме того, ты можешь за себя постоять. Так?

– Как вам угодно, святой отец. Но мне кажется, вы слишком добры ко мне.

– Не слишком.

Старик поднялся, сразу оказавшись выше Дальгерта на полголовы.

– Собор предложил, а приор одобрил, что вера твоя достаточно крепка и ты достаточно знаешь, чтобы принять сан. Не сомневаюсь, в ближайшие дни кто-то из диаконов сообщит тебе эту новость и назначит день хиротонии…

Дальгерт поежился. Он никак не мог взять в толк, к чему такая прелюдия? У Леона есть возражения? Тогда почему он не высказал их на совете? Или он хочет, чтобы Дальгерт знал, что решение сейчас только в одних руках и только от священника зависит его дальнейшая судьба? Зачем он тянет время?