Николай Басов - Комната, и никакой фантастики

Николай Басов

Комната, и никакой фантастики

Как всегда, глаза открывать не очень-то хотелось, кто знает, что там сегодня творится? Но все-таки пришлось. Сначала, действительно, не было ничего страшного.

Рядом с ним лежала какая-то темнокожая красавица, замечательная как Наоми Кемпбелл, хотя и более рослая, чем он сам. Она дышала во сне, и глаза ее под веками двигались. Он рассматривал ее довольно долго, и подробно, она почувствовала взгляд, попыталась его погладить, но он увернулся. Поднялся, осмотрелся по-настоящему.

Комната стала раза в три больше, чем была вчера, до сна. И пол у нее сделался интересный, на четверть площади – линолиум, прямо под босыми ногами, и откуда-то дуло. Чуть далее, сросшись с линолиумом, начинался ковролин, который переходил в метлахскую плитку, грязную и грубую, как матерное ругательство. Зато она уже переходила в паркет, местами прерываемый настоящими коврами с растительным рисунком. Посередине паркетного куска стоял унитаз, размерами в самый раз для девицы, что ворочалась в кровати. Делать было нечего, природа брала свое, он прошлепал до унитаза, оправился.

А вот руки вымыть было уже негде, куда-то пропал кран, который с раковиной вчера рос, кажется, из стены. Сегодня его приходилось искать.

Он оделся, махровый халат в дурацкий горошек, к которому он уже и привыкать стал, потому что тот не исчезал больше недели, если он правильно ориентировался во времени, превратился в короткополый меховой кафтан, которым щеголяли принцы века, эдак, четырнадцатого. И рядовые джинсы сделались бриджами, с завязочками под коленями, хотя штанины были не одинаковой длины, но кто же будет обращать внимание на такие мелочи? Хорошо еще, что хоть трусы на нем остались, а то было однажды, сделались они поношенной шкурой, в которой блох было больше, чем на целой своре дворовых собак. Против собак он ничего не имел, но блохи в большом количестве – это не для слабаков.

Раковину он не нашел, но на подоконнике стоял фаянсовый кувшин и, кажется, оловянная миска, пришлось умываться просто так, без мыла, как бы в соответствии с кафтаном. Вот только это окно да компьютер неподалеку от кровати и оставались в этой комнате вечными, все остальное менялось, и невозможно было предсказать, что будет завтра, после сна.

Иногда, когда он «записывался» до того, что в глазах темнело от экрана, а текст получался слишком уж реалистичным, комната менялась за его спиной и во время письма. Беззвучно делалась то маленькой и голой, как тюремная камера, то бесконечной, так что из удаляющейся темноты, в которую превращались стены, веяло настоящим морским или каким-нибудь другим, например, пустынным ветром. Иногда из этой дали доносились неприятные звуки, то кто-то кричал, может быть, умирая под пытками, а то рычали звери, о которых он и думать не хотел.

Окно стояло пока непрозрачным, в красивых морозных узорах, которые почему-то лежали с его стороны, внутренней, если так можно сказать. Он посмотрел на Наоми, на ее великолепную стать, подумал и принялся протирать стекла, чтобы понять, где же он сегодня оказался. Соскоблить наледь оказалось нелегко, тем более, что окно немного проминалось, как жидкопристаллический экран под пальцем, образуя странные разводы.

Внезапно в окне что-то щелкнуло, развиднелось, и он увидел… Это была зимняя деревенская улица, грязная до последней возможности, кучи навоза и какого-то трятья валялись там и тут… Не сразу, но он догадался, что это трупы. Из-за края окошка появилась процессия. Вооруженные, небритые люди, с покрасневшими от недосыпа глазами и обгоревшей одеждой. Лица у них тоже были закопченными, как и руки. Некоторые еще сжимали факелы, деревню, которая образовывала недавно эту улицу, они сожгли основательно, но еще не хотели успокоиться. За передовым отрядом в два десятка верховых тащились телеги на сплошных деревянных и отчаянно скрипучих колесах. В повозках находилась добыча, которую этот отряд тут заграбастал. Жалкая это была добыча, но некоторые из пехотинцев поглядывали на телеги с удовлетворением, они уже прикидывали свою долю, и предвкушали удовольствия, которые сумеют за них купить. Вино, доступные женщины и, может быть, немного чистой одежды, в которой не было окаянных блох.

Строгого вида вояка, едущий чуть впереди остальных, с бородкой, которой кто-то не очень успешно пытался придать относительно ровный вид, с мечом в богатых ножнах, и на коне, сбруя которого звенела серебрянными бляхами, вдруг посмотрел на окно, из которого он наблюдал за грабителями. А может, и за отрядом фуражиров, запасающихся провиантом на вражесткой территории, или просто за бандой наемников, которых наняли в междоусобной войне каких-то баронов. Было ясно, что отряд этот находился не на Руси, уж до такой степени в холодном оружии он разбирался, но точнее сказать, где это происходило и когда, разумеется, не мог.

На всякий случай, он отпрянул от этого взгляда отрядного вожака, кто его знает, вдруг эти типы сумеют найти к нему проход, тогда ему бы не поздоровилось. Хотя такого прежде не случалось.

Эх, подумал он, и за что мне такая напасть? Зачем и почему? Ведь уже не раз он становился свидетелем морского сражения, причем его окошко, как призрак, парило над морем, среди кораблей, обливающих друг друга ядрами и шрапнелью, или стрелами. Однажды, он видел даже сражение странных космических конструкций, только далеко до них было, поэтому он многого не разобрал.

Наоми вдруг пробудилась, тут же попробовала на него наброситься, ей было скучно, но в целом, он вынужден был признать, в сегодняшней обстановке его комнаты она разбиралась получше, чем он. Потом она завернулась в одеяло, и снова попробовала соблазнить его своей грудью и тоненькой лодыжкой.

Этого он тоже побаивался. Помнил, как однажды ему привидилось, что он спит с женщиной, а потом выяснилось, что это какой-то на редкость неприятного вида цветок, который чувственно шевелился и делал такое, от чего ему потом не одну ночь снилось, что он сам превратился в ящера. Или протозавра какого-то.

Наоми наконец-то отправилась на поиски еды. Пришлось ей помогать, отыскав холодильник. Этот прибор тоже находился в комнате почти всегда. В отличие от раковины, ванны или хотя бы душа. На этот раз в нем было много холодного морса со странным горьковатым привкусом, отличной сухой рыбы, кажется, горбуши, а у дальней стенки стояло несметное количество банок с консервированной фасолью под томатным соусом. Он попробовал отыскать плиту или печь, но сегодня ее не оказалось. Это было не страшно, все-равно такого пайка он уже давно не доставал из своего холодильника, в последнее время частенько вынужден был есть такое, о чем и представления не имел.