Андрей Анисимов - Доступ к телу

Андрей Анисимов

Доступ к телу

Когда по утрам звенят на кухне ложки, а вам хочется спать, только врожденная интеллигентность заставляет гасить мат внутреннего голоса. Сначала открываешь глаза, потом вспоминаешь, в какой стране живешь. Живешь в дерьме, но вставать все равно надо.

«днем возможны кратковременные дожди… просто будь мужчиной…» – бубнит телевизор, его звук настолько привычен, что уже не вызывает раздражения. Ноги механически опускаются на пол. Ступни ощупывают пространство в поисках тапок. Тапки всегда не там, где их оставишь. Будто сами ночью вышагивают по загадочным маршрутам. Если тебе далеко за полтинник, просыпаться еще хреновее. Одно радует – начинаешь день не в лачуге, а в апартаментах. Приятно иметь богатого сына, если ты ученый. Теперь русский ученый – нищий. Подайте бедному профессору на аппарат по фотосинтезу. Нет, тебе фотосинтез не нужен, тебе нужен мозг, хотя бы шимпанзе. Вот тут богатенький сын и пригодился… Подумав о мозге, Александр Ильич вспомнил, что его ждет сегодня, и заторопился.

«скрутило, растянуло, ударило… этот аппарат позволит сохранить вам молодость… в ДТП погибло три человека и двое получили травмы… вы этого достойны».

В квартире Бородиных завтракали в начале девятого, поскольку в девять прикатывал водитель Арсения, Вася, и вез его в банк. Бородин-младший мог позволить себе задержаться минут на двадцать, но никак не больше. Требуя от подчиненных дисциплины, начинать неплохо с себя любимого. Поэтому позже половины девятого семья за стол не садилась.

Александр Ильич остановился на пороге и замер, словно забыл, зачем сюда пришел. Жена напряженно караулила пенку в кофейнике и мужа не замечала в упор. А Бородин смотрел вдаль невидящими глазами, будто попал сюда впервые. С ним такое случалось – видел сотни раз, но до сознания не допускал и вдруг открывал для себя заново…

Кухни, как таковой, Бородины не завели. Пищевой блок становился как бы частью просторного столового зала, занимая треть стены у окна. На столешнице светлого дерева, инкрустированного узором из более темных пород, поблескивал белизной сервиз тонкого немецкого фарфора. Ветчина, сыр, ломтики красной рыбы вперемежку с овощами и фруктами – натюрморт, достойный разворота глянцевого журнала. Удобные кресла и вместительный буфет занимали не больше трети столовой. Простор помещения ненавязчиво сообщал о достатке хозяев и их вкусовых пристрастиях. Все удобно, комфортно и ничего лишнего – ни безделушек, ни хрусталя. Лишь ваза из тонкого стекла с веткой живой сирени. Так, штрих интеллигентского декаданса…

«…за изнасилование трех малолетних мальчиков прокурор временно отстранен от должности… два человека погибли, шесть ранены… управляй мечтой».

– Отец, что ты торчишь на пороге? – Арсений вышел из ванной, благоухал дорогим парфюмом и солидно торопился. Не словами, всем своим существом.

– Прости, сынок, задумался.

Сын легонько подтолкнул отца:

– Много думать вредно. Пошли за стол.

Отец и сын уселись в кресла одновременно. Мария Николаевна еще хлопотала у плиты. Кофе сберегла, теперь колдовала над яйцами. Арсений предпочитал «мешочек». Чтобы его получить, дождавшись кипения, она считала до двадцати. По российскому каналу местные новости перемежались рекламой – «… микробы вашего туалета… унитаз стерильно чист». Телевизор никто не слушал. Обычный фон городской квартиры. Александр Ильич продолжал рассматривать столовую и чему-то улыбался. Арсений посмотрел на папашу с недоумением. Повода веселиться телеведущий не давал – рассказывал об очередном трупе. Утром застрелили начальника департамента землепользования.

«…по факту убийства возбуждено уголовное дело… работает следственная бригада… в животе ураган, принимай эспумизан».

– Что тебя развеселило, папа? – Арсений спрашивал и одновременно пристраивал на колени салфетку.

Наследник с детства выказывал болезненную чистоплотность. Откуда взялся у сына этот генетический код, Бородин-старший так и не разобрался, хотя считал себя интеллигентом в пятом колене. Правда, кто эти колена теперь считает? Если твой дед не служил стукачом или свинопасом, его большевики шлепнули бы раньше, чем он успел поделиться родословной с внуками.

– Чему ты улыбаешься, отец? – Повторил Арсений.

Александр Ильич перевел взгляд на сына.

– Да, так, дружок… Вот смотрю на нашу столовую – мебель итальянская, обои финские, телевизор японский. В России ли живем?

– Забавно, – согласился сын.

Мария Николаевна разлила кофе по чашкам. Домработница Клава появлялась у них позже. Пользуясь редкой возможностью поухаживать за своими мужчинами, за завтраком она прислуживала сама. Обедали Бородины вместе редко, а ужинали и подавно. Арсений имел привычку загулять за полночь, но просыпался всегда дома. К поздним прогулкам «мальчика», хоть «мальчику» осенью стукнет сорок, Мария Николаевна так и не смогла привыкнуть. Вот и сегодня новость об очередном заказном убийстве кольнула материнское сердце. Усаживаясь на свое место, метнула тревожный взгляд в сторону сына:

– Ты этого Тальчевского знаешь?

Арсений оторвался от шелушения яйца:

– Какого Тальчевского?

– Чиновника, которого сегодня застрелили. Не слышал? Только что в новостях передали.

– Антона Марковича? Пару раз пересеклись, – сын ответил нехотя, скорее из вежливости, чтобы не обижать мать.

– Пересеклись… Боюсь я за тебя, Арсик…

– Не начинай, мама. Убивают тех, кто нарушает понятия.

Женщина повернулась к мужу:

– Саша, ты слыхал о «понятиях»?

– Понятия? – переспросил Александр Ильич.

Заметив растерянность на лице родителя, Арсений пришел на помощь:

– Не трогай отца, мама. Видишь, папа сегодня задумчив и ему не до нас.

– До вас, – не слишком уверенно возразил глава семейства.

Мария Николаевна сдвинула брови. Она их сдвигала всегда, когда ее беспокоило что-то глобальное:

– Арсик, что за слово такое – «понятия»? Я знаю слово «закон», знаю слово «правила». А про «понятия» в данном контексте мне ничего не известно. Это блатное арго?

– Возможно.

Женщина посмотрела на мужа и брови ее тут же раздвинулись:

– Саша, зачем ты тыкаешь яйцо зубочисткой?

– Пытаюсь разбить скорлупу…

– Не идиотничай, возьми чайную ложку. Показать, как это делается?

– Не надо, Маша. Я помню.

– Надеюсь, – и она, вернув прежнее выражение, вновь обратилась к сыну:

– И за какие же «понятия» стреляют в людей?

– Не за понятия, а за поступки…

– И что же такого совершил твой Антон Маркович, чтобы его отправили на кладбище кормить червей?