Джеймс Фелан - Карантин

Джеймс Фелан

Карантин

Все события и персонажи в этой книге, за исключением всем известных, являются вымышленными, а любое сходство с реальными людьми, живыми или умершими, носит случайный характер.

Посвящается памяти сержанта Бретта Вуда, безупречного солдата и настоящего друга.

Иначе, чем другие дети,Я чувствовал и все на свете,Хотя совсем еще был мал,По–своему воспринимал.Мне даже душу омрачалиИные думы и печали,Ни чувств, ни мыслей дорогихНе занимал я у других.То, чем я жил, ценил не каждый.Всегда один.

Сейчас…

1

Утром мы хоронили самку снежного барса. Над землей клубилась предрассветная дымка; на холодном зимнем Манхэттене было необычайно тихо – такого гнетущего беззвучия я еще ни разу не ощущал. При сером утреннем свете, в котором окружающий мир казался совершенно бесцветным, мы выкопали яму. Рядом, на белом снегу, чернел холмик смерзшейся земли на могиле первого барса, похороненного накануне.

Рейчел, взвалившая себе на плечи бремя заботы об обитателях зоопарка, не настаивала на похоронах: закопать барса нас убедила Фелисити. Может, она пыталась таким образом задержать меня – вдруг я передумаю уходить; или надеялась на чудо, на то, что появятся люди и спасут нас. Только вот мы не знали наверняка, остались ли кроме нас другие нормальные люди, не знали, где их искать, сколько их. Именно поэтому я не имел права отсиживаться за надежными кирпичными стенами зоопарка: чтобы выжить, мы должны сами действовать, сами искать.

Как умели, без лишних слов и эмоций, мы закопали снежных барсов в вольере, где они раньше жили. У Фелисити глаза оставались сухими, Рейчел беззвучно плакала. Я и две моих подруги молча вспоминали двух красивых и мощных животных: они никому не причинили вреда, а их жестоко, предательски убили под покровом темноты люди, которые не могли утолить жажду крови.

Где–то близко, скорее всего на Пятой авеню, рухнуло здание.

– Совсем рядом, – испуганно произнесла Фелисити.

Я кивнул. Слова Фелисити потонули в гомоне. Крики и вой перепуганных животных сложились в подобие мрачной скорбной песни – звери будто знали, что шансов на спасение у них остается все меньше и меньше.

– Ненавижу, когда они такое устраивают, – сказал я Фелисити в самое ухо, чтобы меня было слышно сквозь крики птиц и морских львов.

Я чувствовал себя так, будто спрятался от Охотников за машиной, и неожиданно врубилась сигнализация. В городе, где царит тишина, мы наделали столько шума, что неизбежно окажемся в центре внимания.

– В такую тихую и ясную погоду их крики слышны на всю округу, – добавил я.

Но этим утром Охотники так и не появились: будто в дань уважения к мёртвым. Хотя, кого я пытался обмануть? Им плевать на чувства, плевать на горе, равно как и на нормальную еду, одежду, крышу над головой: по крайней мере, тем, которые охотятся на людей и становятся сильнее. По иронии судьбы, Охотники, которые понемногу вспоминали нормальную жизнь и овладевали самыми простыми умениями, на глазах теряли силы. К тому времени, как влияние вируса ослабнет и они научатся находить пищу и прятаться, будет слишком поздно: если не агрессивные Охотники, то холод уничтожит их.

Превратись Калеб в покорного Охотника, которому нужна только вода, я бы разыскал его и заботился о нем, но он стал чёртовым монстром, готовым на всё ради крови, а значит, сделать с ним ничего нельзя – сомнений никаких. При столкновении с такими исход только один – смерть. А если для Калеба остается хоть толика надежды на спасение? Вряд ли. Имею ли я право вычеркнуть его из своей жизни? Нет.

Готовый к дороге рюкзак стоял тут же в вольере, прямо на земле. Когда убили барса, я готов был бежать из зоопарка. Но теперь моя уверенность ослабла. Меня грызло чувство вины за то, что я хочу уйти. Сначала нужно успокоить Рейчел, помириться с ней. Она наговорила много злых, неприятных вещей – мне даже показалось, что это конец. Но в миг, когда перестало биться сердце большой кошки, и мои, и её доводы, которые мы так горячо отстаивали, потеряли всякий смысл. Да, пусть я жестокий и бессердечный, но именно смерть животного и необходимость похоронить его, задержали меня.

При одной только мысли о том, что надо куда–то идти, наваливась страшная усталость, руки и ноги отказывались повиноваться. Но я говорил себе, что теперь все будет иначе. Просто должно быть иначе. Две с лишним недели со дня атаки я вёл себя неправильно: прятался сначала в Рокфеллеровском небоскрёбе, затем в зоопарке, в книжном магазине у Калеба. Я хотел укрыться от опасностей, не желая понимать, что это давно невозможно, если вообще когда–либо было возможно. Я убеждал себя, что нахожусь на правильном пути и все делаю верно, что я двигаюсь вперед и приближаюсь к спасению, а на самом деле ходил кругами. Настало время всё изменить, сделать по–настоящему решительные шаги, до того как…

А до чего? Откуда мне знать, что случится дальше? Атака моментально уничтожила пятую часть города. И вот почти три недели каждый день что–нибудь взрывается, вспыхивает пожар за пожаром, рушатся здания, будто напоминая: худшее впереди. Игра не закончена, у них – кем бы эти «они» ни были – еще многое припасено для нас.

– Тебе нужно поспать. – Голос Рейчел вернул меня в реальность.

Мы не сомкнули глаз сегодня ночью, а впереди у обоих был тяжелый день и масса дел.

– Тебе тоже, – ответил я.

– Я не собираюсь уходить.

– Не переживай за меня.

– Все равно, вздремни хотя бы часик до ухода.

– Нет. Я не сумею уснуть.

Она вытерла лицо рукавом. Изо рта валил пар. Фелисити пошла в главное здание отдыхать. Скорее всего, решила оставить нас наедине. Мне казалось, что Рейчел хочет мне что–то сказать.

– Рейч?

Она подняла на меня полные слез глаза.

– Что случилось?

– Джесс…Джесс, ты ведь понимаешь, что не виноват?

– В чем не виноват?

– В том, что случилось с Калебом.

– Да, – ответил я, скрестив руки на груди. – Я всего лишь собрал нас вместе, да?

– Джесс…

– Я заставил его выяснить, что стало с его другом, с родителями, поэтому я должен чувствовать себя, немного, так сказать, ответственным…

– Всё…всё, что ты делал в эти дни, ты делал для нас, для того, чтобы мы остались в живых.

Я делал то, что казалось мне правильным. Я сам слишком долго не желал принимать реальность и, с первого взгляда определив такое же нежелание в поведении Калеба, заставил его съездить в родительский дом. «Через некоторые вещи обязательно надо пройти», – сказал я ему. Он не стал рассказывать, что застал дома, но и без слов было ясно. Он увидел, что случилось с родителями, и понял, чего он лишился – лишился всего, навсегда.