Майкл Муркок - Пекинское соединение

Майкл Муркок

Пекинское соединение

Из процветающих и беззаботных стран Запада явился Джерри Корнелиус с вибропистолетом на бедре и с сердечным приветом в душе. Он прибыл в Китай.

Шести футов и двух дюймов ростом, скорее толстый, чем плотный, в бороде и мундире кубинских партизан. И только глаза давали понять, кто он такой на самом деле, — глаза и его движения, если он двигался. И тогда мундир становился мундиром и восхищавшиеся начинали ненавидеть Джерри, а те, кто поначалу его презирал, понимали и любили его. И он любил их всех, да, в глубине души он целовал их всех.

На берегу обширного озера, над отражением полной серебряной луны стояла высокая разрушенная пагода. Стены украшала поблекшая от времени мозаика — красная, голубая, желтая. Джерри, сидя в душной пыльной комнате на первом этаже пагоды, наполнил рюмки хересом «Вакаяма». Он угощал трёх китайских генералов, равнодушных на вид, коих в эти удаленные места на встречу с Джерри привел инстинкт и только он один.

— Солидно, — пробормотал один из генералов, внимательно изучая напиток.

Джерри проводил взглядом кончик розового генеральского языка.

— Напряжение, — начал второй генерал. — Напряженность. Джерри пожал плечами и сделал шаг, и превратился в размытую тень и очутился вдруг на матрасе на полу перед генералами. Он сел, поджав ноги.

Крылатая тень мелькнула на фоне лунного диска. Третий генерал бросил взгляд на осыпающуюся мозаику стен.

— Только дважды за … Джерри кивнул. Он понимал.

Из уважения к Джерри генералы беседовали на хорошем мандаринском наречии, но с известной долей самопрезрения, будто заговорщики, испытывающие страх возмездия.

— Как там сейчас? — спросил один из генералов, помахав ладонью в сторону запада.

— Свободно и легко, как всегда, — ответил Джерри. — Сумасшедший дом.

— Но бомбардировка американцами…

— Согласен, неприятный инцидент. — Джерри почесал ладонь. Генерал широко раскрыл глаза.

— Париж в руинах, Лондон стерт с лица земли, Берлин превратился в груды…

— Прежде, чем проклясть друзей, из них выжимают массу полезных вещей, так и не иначе.

Тень исчезла. Генерал, третий генерал, посмотрел на широко расставленные пальцы собственной ладони.

— Но смерть и разрушение… Дрезден и Ковентри — это детский лепет. Целый месяц небо оставалось черным от американских воздушных армад. Круглосуточный дождь напалма, миллионы мертвых. — Генерал сделал глоточек хереса. — Наверное, это было как конец света…

Джерри нахмурился.

— Полагаю, да. — И усмехнулся. — Но нет причин для горьких дум, нет повода плакать. В конечном счёте, всё к лучшему в этом лучшем из миров, не так ли?

Генерал не знал, что сказать.

— Ну вы и народ…

Напряжение завершается достижением баланса. Ритуал конфликта сохраняет покой и мир. Проблема перевода. Проблема истолкования.

Он же Элрик, он же Асквиол, Минос, Аквилинус, Кловис Марка, а отныне и навсегда Джерри Корнелиус, человек благородной цены, гордый принц развалин, начальник электронных контуров, Фаустаф, Мэлдун и вечный бессмертный герой…

В тот день ничего особо интересного в хроноцентре не произошло. Призрачные всадники на скелетах скакунов пересекали миры, более фантастические, чем у Босха или Брейгеля, а на рассвете, когда розовые фламинго тучами покидали гнезда в тростниках и воздушным хаосом танца маскировали небо, некто спускался к кромке топи и смотрел, смотрел на воды, на темные причудливые лагуны, как на иероглифы первобытного языка. (Когда-то топь была его домом, но ныне он боялся этого места и поэтому плакал).

Корнелиус боялся только страха. Он повернул своего белесого зверя и в печали поехал прочь. Густая грива волос вилась на ветру, и издалека Корнелиуса могли принять за златовласую мадонну лагун.

Матрица порядка наложена на пейзаж. Романтический образ века разума, века страха. И при том — неотрицаемый ритм сфер, присутствие бога. Уют и его тепло. Невыносимая агония железного порядка. Порядок и хаос. Лик бога, сердцевина "я":

«Только сознание способно исследовать обширные просторы космоса и Бесконечности, превзойти обыденное, проникнуть в подземные лабиринты мозга с их бесчисленными измерениями. Вселенная и личность связаны между собой, они отражают друг друга, как два зеркала, вмещают и содержат каждый каждое» (Из "Хроники Черного меча")

Тонко, бесконечно нежно и тонко. Так думал он, глядя в окно на воды озера. В соседней комнате спали генералы. Внешняя часть явления зачастую не отличалась от той же части явления обратного. Озеро — как расплеск серебра, и даже тростник словно проволочки из золота и спящие цапли будто вырезаны из зеленого нефрита.

И это последняя тайна? Он посмотрел на часы. Спать пора.

Поутру генералы отвезли Корнелиуса к месту аварии Ф-111A. Состояние самолета оказалось удовлетворительным: одно крыло выгнулось дугой, хвостовое оперение снесло начисто, останки пилота покоились за штурвалом, и мертвая ладонь не отпускала рычага катапульты. Навес обрыва наполовину прикрывал самолет. В его тени он застыл навсегда. Джерри не спешил подходить близко.

— Мы ждем прямого и честного ответа, — сказал один генерал.

— Прямого ответа, — повторил Джерри хмуро. Сегодня был неудачный день.

— Какова истинная природа аварии? — спросил один генерал у другого.

Джерри заставил себя вскарабкаться на фюзеляж и принять позу. Он знал, что поза произведёт впечатление на генералов. Ход дел нуждался в срочном и заметном ускорении.

— Как это понимать? — Генерал смотрел на Джерри, но последний не был уверен, что вопрос предназначается ему. — Это вам что-нибудь говорит, мистер Корнелиус?

Джерри чувствовал спиной стену тупика.

— Говорит?

Он погладил мятый металл, опознавательный знак воздушных сил США: звезду, диск, полосу.

— Его перевезут в музей, в конечном счете, — пояснил первый генерал. — Вместе с «Тандербёрдом» 58-го года и прочим. Но эта местность? — Его рука указала на зелёно-голубую равнину позади джипа. — Не понимаю?!

Джерри притворился, будто с интересом рассматривает обрыв. Он хотел скрыть от генералов слёзы.

Потом они влезли в джип и под рычание мотора покатили по пыльной равнине, платками и косынками предохраняя глаза и рты.

По возвращении в пагоду у озера один из генералов сказал, окинув задумчивым взором невыразительную равнину: