Дмитрий Биленкин - Запрет

Биленкин Дмитрий Александрович

Запрет

Д. БИЛЕНКИН

ЗАПРЕТ

По мере того как Стигс осторожно развивал свою мысль, лицо декана хмурилось все более и более.

- Левоспиральные фотоны! - перебил он наконец Стигса. Да, да, я понял: вы собираетесь искать левоспиральные фотоны. Почему бы вам заодно не поискать принцип вечного двигателя? Или координаты райских врат? Вы что, книги Гордона не читали?

- Я читал Гордона, - стараясь сохранить спокойствие, проговорил Стигс. - Опыты были поставлены восемнадцать лет назад, когда не был известен "эффект Борисова". Теоретически есть надежда...

- Теоретически! - декан уже не скрывал раздражения. - А деньги на эксперимент я должен давать практически. Два миллиона!

- Миллион. Два миллиона стоили опыты Гордона. "Эффект Борисова" позволяет...

- Это я слышал. Вы как будто забываете, кто такой Гордон. Или вы полагаете, что "эффект Борисова" ему неизвестен? Гордон велик не только тем, что создал единую теорию поля. Известно ли вам, что он ни разу не ошибался в своих выводах и предсказаниях? Известно ли вам, наконец, что опыты Гордона по левоспиральным фотонам повторяли, пробуя все мыслимые варианты, Фьюа, Шеррингтон, Бродецкий - лучшие экспериментаторы мира! И ни-че-го! Левоспиральные потоки света - это миф, теплород, философский камень, мираж...

Декану было под шестьдесят, резкие морщины, как ни странно, молодили его, а не старили, костюм на нем был преотличный, но все это не имело ни малейшего значения. Кем бы ни был человек, сидящий в этом кресле, как бы он ни одевался, главным было то, что он распоряжался ассигнованиями, управлял многосотенным коллективом, был администратором и в этом качестве не мог поощрять авантюры, стоящие денег. И даже просто сомнительное не могло рассчитывать на его благосклонность. Но Стигс не терял надежды. Он предпочел бы не иметь с деканом дела, но и великому Гордону приходилось в свое время уламывать таких же вот людей. Интересно, стал бы Гордон великим, если бы ему это не удалось?

- По-моему, все ясно, Стигс, - жестко заключил декан и пододвинул к себе папку с бумагами, давая понять, что аудиенция закончена.

- Но вы не посмотрели отзыв Ван-Мерля! - воскликнул Стигс.

- Ван-Мерля? Да у меня завтра же будет десять отзывов виднейших профессоров, и в каждом будет сказано то же, что я вам сказал! Идите, Стигс, занимайтесь делом.

Стигс встал и почувствовал, что у него дрожат руки.

- Еще одно только слово...

Декан поднял голову.

- Пожалуйста, только без громких фраз о величии проблемы, необходимости риска и тому подобного оперения.

- Нет, я не об этом. Что, если... что, если сам Гордон скажет: "Опыты ставить надо"?

- Са-ам?

Декан удивленно откинулся на спинку кресла. Постучал кончиками ногтей друг о друга. Изучающе посмотрел на Стигса.

- Думаете переубедить Гордона? М-да... Примет ли он еще вас...

- Примет, - Стигсу показалось, что он ступил на тонкий лед.

- Ну, если Гордон.. Тогда посмотрим.

"...Какое счастье, что Гордон еще не умер! - подумал Стигс, подходя к загородному коттеджу великого физика. - Если бы он умер, спорить пришлось бы не с ним, а с его авторитетом. А авторитет не берет своих слов назад".

Стигс подбадривал самого себя. Вчера после разговора с деканом он десять раз поднимал трубку и десять раз клал ее обратно, прежде чем набрал номер Гордона. Вопреки всем ожиданиям, тот согласился сразу. Сразу! Вот что значит настоящий ученый. Болен, стар, замкнут - и сразу же отзывается на мольбу о помощи! Именно так скорей всего прозвучало его объяснение по телефону, которое Гордон выслушал молча и на которое минуту спустя - Стигс чуть не умер - коротко ответил: "Жду вас завтра в девять".

Завтра! В девять! Ждет! Он, живая легенда, ждет его, Стигса, рядового из рядовых! Ночь Стигс провел тревожно, обдумывая каждое слово, каждую интонацию, Переходя от отчаяния к уверенности, что все будет хорошо.

И вот теперь, у самых ворот, протянув руку к кнопке звонка, он с ужасом ощутил, что его голова пуста. Он забыл все, что хотел сказать, он не может связать двух слов, он не может двинуться с места!

Уф! Стигс опустил руку. Спокойно, спокойно... Ведь кто такой Гордон? Гений, равный Эйнштейну, но не папа же римский, не бог - ученый, человек... У него болят почки, он любит сажать розы, он безукоризненно честен и,говорят, добр.

Стигс даже не заметил, что жмет кнопку изо всех сил. Он не помнил, как распахнулись ворота, как кто-то провел его в комнаты, что-то на ходу ему втолковывая, как он снял плащ, как переступил порог...

- Здравствуйте. Садитесь.

Гордон полулежал на диване, и все равно Стигсу показалось, что тот возвышается над ним. Возвышается его голова, величественная, как купол собора, возвышаются его плечи, а грива седых волос - та и вовсе плывет облаком в недоступной вышине. И взгляд как будто издали, от мерцающих льдов великих мыслей, взгляд, видящий сокровенные тайны природы и туманные просторы вечности. Он сам уже принадлежал вечности, бронзе истории, этот светлый, отрешенный взгляд.

Гордон шевельнулся и поправил плед, которым были прикрыты колени.

- Рассказывайте.

Стигс заговорил, не слыша собственного голоса.

Минуты через три Гордон прервал его слабым движением руки.

- Понятно. Это не ваша ли статья была два года назад в "Анналах физики"?

- Моя... - У Стигса пересохло в горле.

- Вы красиво решили проблему флюктирования гравитонов. Почему вы не продолжили работы в этой области?

- Потому что... Потому что я увидел оттуда мостик к левоспиральным фотонам...

- И это вас увлекло? Вы ни о чем другом не можете думать?

- Да... То есть... Не сами фотоны, а то, что за этим стоит...

- Что же за этим стоит?

Стигс ошеломленно посмотрел на Гордона. Проверяет? Смеется? Играет как кошка с мышью?

- Движение против хода времени, - выдавил он.

- А еще?

Стигс окончательно растерялся. Еще? Что "еще"? Какое "еще" он, великий, видит там, в своей вечности? Какие тайны открыты его уму, какие сокровенные свойства природы он прозревает за этим словом? Какие?!

Гордон едва слышно вздохнул.

- Хорошо. Как по-вашему, в чем цель науки?

Нет, Гордон не смеялся. Он менее всего был склонен смеяться - Стигс это понял. Взгляд Гордона был обращен к нему, он требовал и вопрошал - мягко, настойчиво, сурово.

- Цель науки в познании... в отыскании истины.

- Какой истины?

- Какой... что? Всеобщей истины! Природа...

- Оставим природу в покое. Расскажите лучше о себе. Все, с самого начала.

Гордон прикрыл глаза.

Стигс, ничего не понимая, повиновался. Но что он мог рассказать о себе? Как он пришел в науку, чем была для него наука? Об этом не расскажешь. Отец - пьяница, бесконечные ссоры в семье, вот тогда Стигс и нашел спасение в книгах. В книгах о науке прежде всего. Они уводили его в чистый мир познания, где окрыленная волнением душа скользила над светлыми полями истины, где каждый шаг возносил человека к величественным скрижалям мироздания, начертанным среди звезд. Там, равные божеству, мальчика брали за руку, вели к сияющей мудрости Ньютон и Лобачевский, Дарвин и Эйнштейн, Снегов и... Тордон. Мальчика, который затыкал уши, чтобы не слышать визгливых криков матери, пьяной ругани отца, мальчика, который чувствовал себя грязным с головы до ног. Как он учился! С каким трепетом он приступил к своему первому самостоятельному исследованию! "Спинарный момент у вырожденных гравитонов". Он думал об этих гравитонах нежно, как о любимой девушке. Он мечтал узнать о них все, чего бы это ему ни стоило. Были дни, когда он шел по улицам, не видя их, а когда прохожие случайно задевали его, то грубое прикосновение внешнего мира уже не раздражало - оно не могло затронуть его реальности. Где-то в ином пространстве существовали будни, существовал футбол, кино, низменные разговоры, деньги, грубость, зависть - все то беспросветное, что окружало его в детстве... Теперь он, пусть еще неумело, парил над всем этим так высоко, как когда-то мечтал парить. Но разве слова могут выразить его чувства?