Мария Корелли - Сила неведомая Страница 10

– Ты его не пригладишь! – сказала Манелла презрительно.

– Нет?

– Нет. Больше никогда!

– Ох, страшная трагедия! – и он растянулся на земле, закинув руки за голову. – Но какая разница! Рассказывай свои новости, глупая девчонка! Что эта «маленькая удивительная бледная женщина» тебе сказала?

– Хочешь узнать?

– Думаю, да! Я испытываю то же любопытство, что и дикарь, который впервые увидел себя на снимке! Да! Мне интересно, что современная женщина сказала отсталой!

Манелла нетерпеливо дёрнула рукой.

– Я не понимаю всех твоих красивых слов, – сказала она, – но тебе отвечу. Я рассказала ей о тебе: как ты приехал сюда жить в хижину для смертников на холме, предпочтя её «Плазе», и о еде, которую я тебе приношу, и её это, казалась, позабавило…

– Позабавило?

– Да, позабавило. Она засмеялась – она такая милая, когда смеётся. И она вообразила, будто…

Он принял сидячую позу.

– Вообразила, будто?.. Что?..

– Что я не так уж плохо выгляжу… – и Манелла, набравшись мужества, устремила тёмные глаза прямо ему в лицо. – Она сказала, что я могу тебе передать, что она считает меня довольно красивой! Да, довольно красивой!

Он улыбнулся той улыбкой, что была больше похожа на оскал.

– Так и есть! Я часто тебе это говорил! Тут и к бабке не ходи – факт налицо. Однако она – хитрая кошка! Она велела передать её мнение мне, а догадываешься зачем?

– Нет!

– Элементарно! Потому что хотела, чтобы ты передала мне скрытое послание: что она считает меня твоим любовником и восхищена моим вкусом! Теперь она возвратится назад в Нью-Йорк и всем разболтает об этом! Хитрая маленькая дьяволица! Но я не твой любовник и никогда им не стану даже на полчаса!

Манелла подскочила с земли, на которой сидела.

– Да знаю я! – сказала она, и глаза её блеснули гордым презрением. – Знаю, что была дурой, что заботилась о тебе! Не знаю даже, зачем я это делала, – это словно была болезнь! Но теперь я здорова!

– Здорова? Отлично! О, давай будем веселиться! Будь здорова, Манелла, и оставайся «довольно красивой», как сейчас! Быть довольно красивой – хорошая вещь, не такая хорошая, как это было в древней Греции, но всё же даёт некие преимущества! Я гадаю, как ты употребишь свою прелесть?

Говоря, он поднялся, потянувшись и встряхнувшись, как лесной зверь.

– Что с ней будешь делать? – повторил он. – Ты должна её кому-то отдать! Должна передать своим потомкам! Это древний закон природы, он становится несколько назойливым, но по-прежнему остаётся законом! Ну а она – удивительная бледная женщина – она живёт для того, чтобы этот закон нарушать! К счастью, она не красива!..

– Красива! – вскричала Манелла. – Я вижу её такой!

Он взглянул на неё вниз с высоты своего роста с примирительной ухмылкой.

– В самом деле! Ты её таковой считаешь? И она тоже называет тебя красивой! У вас просто общество взаимного восхищения! И вы обе одержимы одним и тем же мужчиной! Мне его жаль! Единственный выход для него – держаться от вас подальше! Нет, Манелла! Думай что хочешь, но она не красива. Ты красива. Но она умна, а вот ты нет. Можешь возблагодарить за это Бога! Она зверски, противоестественно, чертовски умна! И её ум даёт ей возможность видеть весь обман этой жизни насквозь; абсурдность рождения, которое заканчивается смертью, – бесцельную причудливость цивилизации; и она стоит за пределами всего этого ради иной цели. Она жаждет новых ценностей, а не полового влечения и семейной жизни. Муж бы наскучил ей до смерти, забота о детях свела бы её в сумасшедший дом!

Манелла выглядела поражённой.

– Не могу этого понять! – сказала она. – Женщина живёт ради мужа и детей!

– Некоторые женщины! – ответил он. – Не все! Есть немногие, кто не желает оставаться на животном уровне. Мужчины пытаются удержать их там, но сегодня они заранее в проигрыше. (Лисы живут в норах, а птицы – в гнёздах, но мы не можем не видеть, что когда мать-лисица воспитает своих щенков, она их выгоняет на свободу и больше ничего о них не знает; точно так же и мать-птица. Природа не знает чувств!) А мы знаем, потому что искусственным образом эти чувства взрастили: мы воображаем, что любим, в то время как мы только желаем чего-то для самих себя на краткий миг. Жизнь, как ты сказала, «ради мужа и детей» превращает женщину в рабыню (большинство женщин – рабыни), но сегодня они встают на путь эмансипации. Женщина с золотыми волосами, которой ты так восхищена, – эмансипированная женщина.

Манелла презрительно покачала головой.

– Это означает только то, что она делает что хочет, – сказала она. – Выходить или не выходить замуж, любить или не любить. Думаю, если бы она вообще полюбила, то любовь её была бы великой! Зачем она тайно приходила к тебе ночью? Полагаю, она тебя любит!

Внезапный яркий румянец залил его лицо.

– Да, – отвечал он с некой мстительной неспешностью. – Думаю, что любит! Ты, Манелла, хочешь заполучить меня, как обычного мужчину, а она хочет завладеть моим разумом! Ты бы похитила мою физическую свободу – она бы украла мои сокровенные помыслы! И обе вы окажетесь разочарованными! Ни моё тело, ни разум – никогда не будут принадлежать женщине!

Он повернулся спиной и начал своё восхождение к одинокому убежищу. Один раз он оглянулся:

– Не появляйся мне на глаза как минимум два дня! – крикнул он. – У меня более чем достаточно еды.

Он ушёл, и Манелла стояла, глядя ему вслед; её высокая красивая фигура выделялась на фоне горящего неба. Её тёмные глаза заволокли неудержимые слёзы стыда и страдания, она чувствовала себя обманутой и незаслуженно обиженной. И под этими личными эмоциями зародилось теперь болезненное чувство ревности, поскольку, несмотря на всё, что он сказал, она чувствовала, что было нечто тайное между ним и «маленькой удивительной бледной женщиной», чего она не могла разгадать и, вероятно, это являлось причиной его любимого затворничества и добровольного одиночества.

«Как бы хотела я теперь уехать с нею! – размышляла она. – Поскольку, если я „довольно красивая“, по её словам, то она могла бы помочь мне выйти в свет – я могла бы стать леди!»

Она брела медленно и уныло назад в «Плазу», зная в своём сердце, что будь она хоть леди, хоть не леди – её красота была бесполезной, поскольку она не производила эффекта на единственного мужчину, которого она выбрала, чтобы о нём заботиться; он её об этом не просил и не хотел видеть. Конечно, психологи учат, что закон естественного отбора предоставляет женщине привилегию выбирать себе мужчину, но сложность этого спорного утверждения начинается там, где её выбор не отвечает ей взаимностью. Манелла являла собой замечательный образец примитивной женственности: здоровая, с горячей кровью и исполненная человеческой страсти, как жена она была бы верной, как мать – превосходно нежной; но, по оценкам современных стандартов прогрессивных и активных женщин, она была просто тягловой лошадью, неспособная думать за себя или анализировать оттенки своих эмоций. Интеллектуальность не была её сильной стороной; большинство людей указывали на её бестолковость, и у неё не хватало терпения выслушивать никаких разговоров на более возвышенные темы, чем еда или дневные заботы. Её поражало и смущало всё, что этот странный отшельник на холме ей говорил; она совсем не могла понять его, и всё же чисто физическое притяжение, которым он от природы обладал, влекло её к нему, словно магнитом, и держало в состоянии лихорадочной жажды любви, которую, как она знала, она никогда не завоюет. Она бы охотно стала его служанкой ради одной надежды или возможности, что, вероятно, когда-нибудь в момент одиночества он мог бы уступить настойчивости её нежности; сам Адонис во всей красоте свой молодости не мог оказать более сильного влияния на Венеру, чем этот простой, бородатый мужчина – на одинокую необразованную калифорнийскую девушку, одарённую красотой богини и с детской душой. Что это было за исключительное восхищение, которое, как напряжение магнитного поля в телеграфных проводах, толкало нежное сердце женщины под равнодушный ботинок грубого мужчины, столь же безразличного к ней, как к цветку, который он растоптал по пути? Природа могла бы объяснить это неким отчаянным самоотречением, но Природа ревностно хранит свои секреты, которые удаётся понемногу вытягивать из неё в течение веков. И, невзирая на все усилия, скрытые её хитросплетения между приязнью и неприязнью остаются неразрешимой тайной.

Глава 6

От Калифорнии до Сицилии долгий путь. Раньше он считался намного длиннее, чем теперь, в наши волшебные дни авиаперелётов и автомобильного транспорта, когда расстояние настолько сократилось, что, по представлениям любого человека, воспитанного в Америке и поэтому привыкшего к суете, оно действительно уже почти ничего не значит. Моргана Роял забросила все дела, оставшись на несколько дней в Париже и на пару ночей в Риме; и вот она, словно перенесясь над морем при помощи сверхъестественной силы, сидела в совершенном райском цветочном саду и любовалась на голубое Средиземное море с мечтательным взглядом, в котором растворялся его сияющий блеск. На расстоянии около четверти мили, видимый сквозь покачивающиеся вершины сосен и ветвистых олеандров, стоял дом, которому и принадлежал этот сад; восстановленный дворец древних времён, построенный из розового мрамора в классическом стиле греческой архитектуры. Реставрационные работы были ещё не полностью окончены; множество работников занимались восстановлением фасада и окружавшей его лоджии; и время от времени Моргана поворачивалась к ним с видом лёгкого нетерпения. Сладкая улыбка осветила её лицо, когда она наконец заметила приближавшуюся к ней фигуру гибкого, смуглого, красивого человека, кто, подойдя достаточно близко, приподнял шляпу с глубоким поклоном и, когда она протянула руку, поднёс её к губам.