Александр Беляев - Человек-амфибия (первоначальный, журнальный вариант романа) Страница 10

За виллой находилось несколько каменных построек — дома для слуг и амбары, — а дальше шли густые заросли колючих кактусов, доходившие до белой стены.

«Опять стена!» — подумал Кристо.

Джим ввел индейца в небольшую, прохладную комнату, жестами объяснил, что эта комната предоставляется ему, и удалился, оставив Кристо в состоянии полного обалдения.

VII. За третьей стеной

С течением времени Кристо привыкал к тому необычайному миру, который окружал его. Все звери, птицы и гады, наполнявшие сад, были хорошо приручены. С некоторыми из них у Кристо завязалась даже дружба. Собаки со шкурой ягуара, так напугавшие его в первый день, ходили за ним по пятам, лизали ему руки, ласкались. Ламы брали у него хлеб из рук. Попугаи слетали на плечо.

За садом и зверями ухаживали двенадцать негров, таких же молчаливых или глухих, как и Джим. Кристо никогда не слыхал, чтобы они разговаривали даже друг с другом. Каждый молча делал свою работу. Джим был чем-то вроде управляющего. Он наблюдал за неграми и распределял их обязанности. А Кристо, к его собственному удивлению, был назначен помощником Джима. Работы у Кристо было не так уж много, кормили его хорошо. И он не мог жаловаться на свою жизнь. Одно его беспокоило — это зловещее молчание негров. Мысль, что Сальватор отрезал всем им языки, не оставляла Кристо. И когда Сальватор изредка вызывал Кристо к себе, у бедного индейца всякий раз холодело сердце: «язык резать»! — думал он.

Впрочем, Кристо вскоре несколько успокоился за целость своего языка. Старый Джим очень любил опьяняющий напиток — пулькэ, который он сам добывал из сахарного сока агавы[13], подвергая его брожению. Однажды Джим, после хорошей порции пулькэ, уснул в тени оливковых деревьев. Он лежал на спине, раскрыв рот. Кристо воспользовался этим, осторожно раскрыв сучком рот спящего еще шире, и убедился, что язык старого негра находится на месте.

День Сальватора, как и всех, работавших у него, был строго распределен. От семи до девяти утра доктор принимал больных индейцев, с девяти до одиннадцати оперировал, а затем уходил к себе в виллу и занимался там в лаборатории. Кристо, приглашаемый иногда для уборки в доме, поражался роскошью и великолепием огромных мавританских зал, с фонтанами среди пола, устланного у стен дорогими коврами. Но еще больше удивили Кристо лаборатории. Скорее их можно было назвать музеем. Питаемые физиологическим раствором, там пульсировали сердца людей и животных. Отрезанные руки и ноги продолжали жизнь, искусственно поддерживаемую. Иногда эти живые отрезки тела заболевали, и Сальватор лечил их, восстанавливал угасавшую жизнь. Однажды Кристо был перепуган трупом мальчика-индейца. Это тело, лишенное сердца и сознания, продолжало жить. Мало того, — когда Сальватор пропускал сквозь труп электрический ток, — руки и ноги трупа судорожно подергивались.

На Кристо все эти шевелящиеся покойники нагоняли тоску. Он предпочитал находиться среди живых уродов в саду.

Несмотря на все большее доверие, которое Сальватор оказывал индейцу, для него было запретным то, что творилось за третьей стеной. А между тем, это очень интересовало его. Подходя в полдень, когда все отдыхали, к высокой стене, Кристо слышал доносившиеся из-за стены детские голоса. И что особенно удивляло его, он улавливал индейские слова. Иногда в детские голоса вмешивались чьи-то еще более тонкие, визжащие и как будто спорившие с детьми на каком-то непонятном наречии.

Наконец, случай помог Кристо проникнуть и за эту загадочную третью стену.

Однажды Сальватор встретил Кристо в саду, подошел к нему и, глядя пронизывающе прямо в глаза, сказал.

— Ты уже месяц работаешь у меня, Кристо, и я доволен тобой. В нижнем саду заболел один из моих служащих. Ты заменишь его. Ты увидишь новые вещи. Но помни наш уговор: крепко держи язык за зубами, чтобы не потерять его…

— Я уже почти разучился говорить среди ваших немых слуг, сеньор, — ответил Кристо.

— Тем лучше. Молчание — золото. Чем крепче ты будешь молчать, тем больше ты получишь золотых пезо. Я надеюсь через две недели поставить на ноги моего больного слугу. А потом… Кстати, ты хорошо знаешь Анды?[14]

— Я родился в горах, сеньор.

— Тем лучше. Мне нужно будет пополнить мой зверинец новыми животными и птицами. Я возьму тебя с собой. А теперь иди. Джим проводит тебя в нижний сад.

Кристо уже привык к неожиданностям. Но то, что он увидел в нижнем саду, еще раз поразило его своей необычайностью.

На большом, освещенном солнцем лугу резвились обезьяны и голые дети. Все дети, как заметил Кристо, принадлежали к различным индейским племенам. Среди них были и совсем маленькие, не более трех лет, и двенадцати-тринадцатилетние подростки. Каждый из них обладал какой-нибудь странной особенностью. У одних имелись длинные обезьяньи хвосты. Хвостатые дети прекрасно владели этим придатком: они отгоняли хвостом мух, пускали его в ход, как плеть, во время драки закручивали хвост кольцом, убегая друг от друга.

У нескольких детей ноги и руки были как будто выворочены в суставах. Эти дети могли сгибать руки в локте в любом направлении и вертеть руку в локтевом суставе с тою же подвижностью, как и кистью руки. Иные могли заворачивать голову и ноги в обратную сторону и бежать с одинаковою скоростью как вперед, так и назад, не поворачивая туловища. Наконец, были дети с необычайно развитыми ногами. Они делали, без разбега, гигантские прыжки, не менее двух с половиной метров высоты и четырех метров длины. Все эти странные дети прятали свои незамысловатые игрушки — цветные камушки и раковины — в карманы, имевшиеся в их собственной коже на боку и груди. Кристо заметил, что у одного ребенка кожа левой ноги была значительно белее правой.

Не менее странными существами были и обезьяны. Если некоторые дети обладали хвостами, то многие обезьяны, наоборот, были лишены этого украшения. У большинства обезьян на теле совершенно не было шерсти. Их гладкие тела отличались только различной окраской кожи. И Кристо не мог определить, — были ли это действительно обезьяны, или люди.

Удивительнее же всего было то, что все эти обезьяны, — одни лучше, другие хуже, — умели говорить. Они-то и вступали с детьми в споры, бранясь визжащими тонкими голосами. Но, в общем, они мирно уживались с детьми и ссорились с ними не больше, чем дети между собой.

«Если негры молчат, как рыбы, то каждая обезьяна здесь говорит за троих» — размышлял индеец.