Вячеслав Назаров - Синий дым Страница 10

Он выбросил из кожаного мешка драгоценные золотые слитки и яркие украшения в россыпях разноцветных кристаллов и положил туда улыбку, которая делает беспомощными руки разрушителя.

Не обращая внимания на насмешки, он тащил тяжелый кусок мрамора через леса и болота, по сыпучим горным тропам и по обугленным мертвым долинам.

Он падал от усталости и умирал от жажды, метался в простудной лихорадке и лечил гноящиеся раны жабьей слизью, мешок побурел и потрескался, а он шел и шел - пока не дошел до родных мест со своим нелегким грузом.

Он часто всматривался по ночам в твердые и нежные черты, а когда догорал жир в плошке, он выходил из хижины, мучимый незнакомой сладкой болью. Он всматривался и вслушивался в ночные отсветы и шорохи. И высокое небо начинало едва слышно звенеть над ним...

Как дождевые пузыри, возникали, раздувались и лопались царства, унося в забвение имена сумасшедших царей и безымянные племена рабов, но под слоем пепла и гнили оставалась неистребимой священная искра, она разгоралась в сердцах и глазах одержимых одиночек.

Они, затравленные, были еще далеко от Знания, они еще подражали природе и нуждались в материализации своих поисков, не умея мыслить абстрактными образами цветов и форм, - но время шло.

Уисс увидел бездну - вернее, не бездну, а воронку крутящейся тьмы, затягивающую в свою черную пасть все - живое и неживое. Слепые ураганы и смрадные смерчи клокотали вокруг. Но оттуда, из этого клокочущего ада, тянулась ввысь хрупкая светящаяся лестница, отчаянно смелые земы с неистовыми глазами, скользя и падая на дрожащих ступенях, поднимались по ней. Их жизни хватало на одну-две ступеньки, но они упорно ползли вверх, их становилось все больше. Они протягивали друг другу руки и переставали быть одиночками, и слитному движению уже не могли помешать ураганы, и все тверже становилась поступь...

Нестерпимая вспышка ударила в глаза-это взвилось алое полотнище. Еще клокотала темная бездна, еще ревели ураганы, еще метались смерчи, но пылающий флаг зажигал звезды, созвездия, галактики. Последнее, что видел Уисс - горящие красные миры обновленной Вселенной. И тогда внутренний глаз отключил воспринимающие рецепторы и погасил перенапряженное сознание, спасая мозг от непоправимой травмы, и Уисс уже не слышал испуганного крика молодой земки, торопливо выключившей звукозапись.

Впрочем, финал, уже прозвучал...

Больше года прошло с той памятной ночи, но Уисс до сих пор помнил каждое мгновение нежданного открытия, и часто во время ночного дремотного отдыха возвращались к нему тревожные сны суши.

Они приходили и требовали действия, будоражили и настаивали, и Уисс шел к цели собранный, как дэлон, и неистовый, как зем.

Ему не верили свои, его не понимали чужие, в нем копилась незнаемая прежде горечь одиночества, но он не отступал от своего дерзкого плана.

Он уже добился многого - железный кор земов покорно идет за ним.

Но главное-впереди...

Наступал новый день. Тучи, бегущие над морем, истончались и бледнели, и кое-где уже проступали золотые пятна. Метеоклетки не ошиблись, сегодня будет солнце...

Пора.

Уисс повторил призыв.

И такой же свист, словно отраженный от белого кора, вернулся к Уиссу.

Земы ответили.

4. СУЕТА СУЕТ

- Вот, собственно, со Скрябина все и началось. Нам сейчас почти ясно, почему именно Скрябин и почему именно "Поэма огня" произвели, такое впечатление на Уисса...

- Что вы имеете в виду?

- Вы, конечно, знаете, что скрябинская "Поэма огня", или "Прометей", как ее еще называют,-первая попытка цветомузыки...

- Простите, Иван Сергеевич, вы меня не поняли. Я хотел спросить, что вы имеете в виду под словом "началось". Что же именно началось, по-вашему?

- Контакт..

Пан осекся, потому что в голосе Карагодского звучала откровенная ирония. Профессор покраснел и неуверенно поправился:

- Вернее, появилась надежда на контакт...

Карагодский наслаждался. Он сидел в низком кресле, уперев дряблый двойной подбородок в набалдашник своей знаменитой трости, и даже глаза прикрыл от удовольствия.

А в открытые иллюминаторы каюты попеременно заглядывали то серое небо, то серое море. С утра штормило, но сейчас волнение почти улеглось. Изредка легкий ветерок вздувал неплотно задернутую штору, и тогда в каюте повисала зябкая морось.

Глухое раздражение овладело профессором. Он разозлился не на Карагодского - на себя. Неужели он надеялся на понимание? Конечно, нет. Просто увлекся, сболтнул лишнее.

Но теперь отступать некуда. Да и почему он должен отступать? В конце концов пора поднять забрало. И даже хорошо, что Карагодский на "Дельфине". Пусть увидит своими глазами. Иначе ничего не докажешь потом. Хоть и не из карагодских состоит наука, но без драки не обойтись.

И Пан повторил тихо, но твердо:

- Да, надежда на контакт. Уисса словно подменили. Мы уже вместе искали способы связи... Было трудно, очень трудно. Все равно, что рыть тоннель сквозь гору с двух сторон одновременно. Вся беда в том, что никто не знал точки встречи. Шли на ощупь. На звук- буквально. И если бы не Уисс...

Он вел себя великолепно, как...

- Что же вы замолчали? Как вел себя ваш дельфин-меломан?

- Он вел себя, как разумное существо. Даже, если хотите,-как настоящий ученый...

Карагодский насторожился. Явная шпилька Пана его не задела. Пусть пока резвится, цыплят по осени считают... Но Пан говорит о трудностях в прошедшем времени. Неужели ему опять повезло, этому сумасброду-даже в такой безумной затее?

Академик откинулся в кресле, снял очки, тщательно протер их и, снова водрузив на нос, забасил отечески увещевающе.

- Ну, полноте, Иван Сергеевич. Вы человек увлекающийся, я бы сказал, экстравагантный-ваше право! Но давайте оставим домыслы дилетантам, сочиняющим фантастические романы. Нам, серьезным ученым, мальчишество не пристало. Я вас очень уважаю и потому я здесь. Я искренне хочу помочь вам, а главное, уберечь от напрасной траты сил и средств...

Пан вскинулся было, но Карагэдский остановил его величаво-плавным жестом:

- Хорошо, хорошо, коллега, я не буду. Только давайте вернемся на реальную почву. Я не претендую на столь глубокое, как у вас, знание этих интересных животных. Но я тоже не терял времени даром, поверьте мне. До сих пор, как вы, вероятно, заметили, я покидал каюту лишь для вечернего моциона. Я намеренно не принимал участия в исследованиях, которые вы, несомненно, вели все это время...

Академик цепко глянул на Пана поверх очков, ласково погладил набалдашник трости и продолжил:

- Но сегодня без ложной скромности я могу сказать, что мы найдем общий язык, если не на равных, то на вполне солидном научном уровне. За эти три недели я тщательно изучил все существенное и фундаментальное в дельфинологии - в том числе и ваши статьи, Иван Сергеевич, - и позволил себе сделать некоторые общие выводы. По крайней мере, основная картина мне ясна. И поэтому я теперь считаю вправе оказать вам посильную помощь и более активно участвовать в исследованиях... На совершенно дружеских началах, разумеется.