Александр Зорич - Броненосец инженера Песа Страница 10

Прошло два дня.

Пес отменно освоился на броненосце. Теперь он знал все его закоулки и мог по памяти перечислить содержимое многочисленных ящичков, корзин-кранцев, лубяных тубусов и шкафчиков.

Ему даже начало казаться, что он сам спроектировал этот корабль. И более того – построил…

Жизнь его, как рассеченный лихим пехлеванским палашом арбуз, развалилась строго напополам – «до броненосца» и «на броненосце». И первая ее часть, та самая, которая «до», с каждой секундой казалась всё более ирреальной, всё дальше уплывала куда-то в туман небытного.

Не теряя времени даром, Пес заделал прорехи, через которые дожди подтапливали котельное отделение корабля.

Дрова быстро высохли на крепком морском ветру и Пес перенес их вниз, сложив аккуратными поленницами вокруг топок.

Пану Станиславу удалось разжечь топки, развести пары и, спустя полтора часа, он недрожащей рукой повернул главный вентиль.

Весь корабль – от транца до ростральной фигуры сирха – отозвался разнобоем новых звуков. Он скрипел, потрескивал, кудахтал, ныл и кажется даже смеялся тихим кашляющим смехом (это клокотала вода в трубах).

Пес опрометью выбежал на палубу, где его ждало отрадное зрелище: колеса, чьи шлицы даже в самом нижнем положении еле-еле касались воды, начали свое медленное вращение, оглашая окрестные бухты хриплым визгом.

«Надо бы смазать!» – по-хозяйски подумал Пес.

Остаток дня он провел в беличьих метаниях по судну. Тут заделать, там замазать, здесь трап этот дряхлый подновить…

Зачем чинить трап Пес не мог толком объяснить даже самому себе.

К ночи он так умаялся, что заснул прямо в машинном отделении, положив голову на плоский ящик из-под треноги гранатомета.

Сон его был тревожным. Видения лавинами сменяли друг дружку: из детского сада имени Сахаджа Барбази он, как был в школьном комбинезончике и красной шапочке отличника, перемещался прямо в сияющий перламутром огней бар станции «Боливар» на Церере, прямехонько за столик к конструктору Эстерсону, чтобы вставить какую-нибудь глубокомысленную фразу в бесконечный разговор, а оттуда, непонятно где сменив платье, перелетал в эпицентр экзаменационной кутерьмы, под своды Краковского политехнического, в руке – фломастер, под локтем шуршат тестовые задачи, над плечом нависает сердитый пан экзаменатор…

Его разбудил грохот обрушившейся поленницы.

Броненосец заскрипел всем корпусом. Где-то совсем рядом теперь слышался певучий плеск волн.

«Прилив», – сообразил Пес.

Затем последовал еще один толчок, мощнее прежнего, и размаянный сном инженер едва удержался на ногах.

«Да что тут вообще творится?!»

Он выбрался наверх, в глухую предутреннюю ночь.

Далеко на западе закатывалось за горизонт яркое звездное скопление Тремезианский Лев. Почти точно в зените светился спутник Фелиции со смешным именем Ухо-1.

Солнце еще только собиралось всходить, почти ничем, за исключением тонкой белесой нити на востоке, не обнаруживая своих намерений.

Пес оперся о планширь и заглянул под правый борт.

Воды заметно прибыло. Теперь волны цепляли ватерлинию.

Капюшоны, и это Пес заметил сразу, тоже интересовались ватерлинией. По крайней мере, в окрестностях броненосца их было не менее десятка.

Их великанские щупальца, при виде которых у Песа, невзирая на все новорожденные дружеские чувства, всякий раз мороз пробегал по коже, шарили по днищу и бортам парохода, как бы обнимая его.

Рывок…

Теперь Пес понимал – это капюшоны перемещают корабль.

«Пытаются, что ли, снять с рифа? Хотят, чтобы я проявил себя как полноценный мореход? Очередное развлечение изобрели?»

Прибывающая вода помогала капюшонам. Спустя полминуты массивная, казавшаяся неподъемной туша корабля вдруг качнулась на нос и ловко заскользила вперед. Хрустело коралловое крошево, скрежетала медь.

Пес видел, как целая чащоба щупалец, обвив железные шипы на баке, энергично помогает кораблю.

Наконец корма грузно плюхнула в воду, громыхнул сорвавшийся со станка фальконет и инженер понял: корабль свободен.

«Ни минуты покоя… Прямо „Остров сокровищ“ какой-то…» – подумал Пес, припоминая книгу из своего далекого и странного двуязыкого детства.

Солнце стояло высоко.

Пес развел пары и теперь броненосец, проворно шлепая шлицами колес, шел за стадом капюшонов на север.

Зачем шел? Пес не знал. Он просто включился в эту игру с неясным (да и существующим ли в принципе?) выигрышем, по правилам которой нужно было делать то, чего хотят капюшоны.

Штурвал корабля находился на юте, на возвышенном мостике. С точки зрения мореходства это было не очень-то удобно. Пес предпочел бы стоять за штурвалом на главной надстройке, в том самом месте, где сирхи водрузили свою культовую лазерпушку. Обзор оттуда по курсу корабля был значительно лучше.

Однако Пес понимал, чем обосновано решение сирхских архимедов. Дело в том, что устроить надежную передачу усилия от штурвального колеса на перо руля не так-то просто. Чем ближе в корме стоит штурвал, тем надежнее сцепка.

В этом архитектурном неудобстве, однако, был для Песа и приятный момент. Штурвал находился в нескольких метрах от лаза в котельное отделение. А поскольку должности штатного кочегара и капитана на этом судне были вынужденно совмещены, такое расположение значительно сокращало маршрут Песа между рабочими местами.

К счастью, топки у броненосца были достаточно приемистыми, а автоматический клапан перепуска избыточного давления – исправен.

Характер побережья, тем временем, изменился.

Скалистые горы, которые давеча Пес разглядывал, подступили к самой воде. Они дерзко вдавались в океан, образуя эпической красоты мыс.

Капюшоны явно держали курс на траверз этого мыса.

Что там, за ним? Может, столица сирхов с небоскребами из бамбука и глинобитными автострадами для паровых экипажей? А может, секретная база чоругов, которые, чем черт не шутит, давным-давно наладили контакт с капюшонами как собратьями по исходной среде обитания? Хотя, если сравнивать анатомию, со стороны чоругов было бы логичней дружить с дварвами. «Так сказать, клешня в клешне…»

В одну из немногих свободных от насущных мореходных хлопот минуту Пес обратил внимание на то, что колер морской воды также разительно изменился.

Если раньше океан казался черно-синим, с редкими промоинами голубого и лилового, то теперь вода приобрела цвет старой, с прозеленью, бирюзы. Стало мельче, кое-где даже можно было разглядеть дно, над которым ходили упитанные косяки серебристых рыбин.

Из-за мыса дул сильный ветер, неожиданно теплый, даже какой-то пахучий. Причем пахнул он вовсе не дохлой рыбой и йодом, а… нектаром? тяжелой сладостью цветущих деревьев?