Евгений Филенко - Звездное эхо (Сборник) Страница 10

— Ты на себя посмотри! — парировал гость.

— Не хочу. Вот умоюсь, щетину сниму, кофейцу вдену — тогда и посмотрю. И тебе покажу в назидание.

— Что ты делал прошлым вечером и ночью?

— Не надейся. Никакой клубники. Зашел в гости к Бабьеву, а там как раз четвертого искали для пульки. Ну и расписали мы ее, родимую. Естественно, под пивко…

— Послушай, Колобок, а тебе никогда не хотелось вместо пульки этой дебильной почитать хорошую книгу? По дому что-нибудь сделать? Вот у тебя плинтус отошел, кран течет на кухне. Замок на двери закрывается через раз, зато открывается на любой тычок.

— Поспорил бы я с тобой, — поморщился Колобов. — Насчет пульки-то. Большого потенциала времяпрепровождение. Не хуже шахмат! Да голова трещит. Замок я, разумеется, починю. Авось по утрам не доведется видеть твою скисшую вывеску. А книги… Что их читать? Много уж очень пишут, да и заумно: всего не перечтешь, а что прочтешь — не поймешь.

— Так думать же надо читаючи! Головой, а не хребтом, как бронтозавр. И вообще думать полезно. Вон ты вчера трешницу в преферанс оставил…

— Ни фига! Только рубль!

— Неважно. В общем, время ты попусту растранжирил, псу под хвост, драгоценное свое. жизненное пространство урезал. Да еще накурился под завязку, пивом пропитался, а утром встать без посторонней помощи не можешь. Ведь твоему организму, Колобок, такие кувырки уже противопоказаны, ресурс-то повыработан.

— Что тебе за дело до моего ресурса? За свой беспокойся!

— Не мне одному дело. И некоторым другим.

— Кому это «другим»? — насторожился Колобов.

— Тебе ничего не говорит такое слово — Роллит?

— Лекарство какое-нибудь, — осторожно предположил Колобов.

— Отнюдь, — прокряхтел Дедушев, с натугой водружая на прикроватный столик некий агрегат, весьма схожий с донельзя ободранным и раскуроченным портативным телевизором. — Понимаешь, Колобок, задумался я как-то о причинно-следственных связях…

— Сразу видно: не о чем человеку думать, — съязвил Колобов.

— Долго думал, все утро, — продолжал Дедушев, не реагируя. — И вдруг понял, что все в нашей Вселенной накрепко увязано. То есть ничего нельзя сделать без последствий космического масштаба!

— Еще бы, — не унимался Колобов. — Вот я ночь не спал — зато полдня продрых, благо выходной.

— А связи-то непростые! Они ох какие сложные, от атома к атому, да лавиной — от атома к звезде. Как эхо в горах: ты крикнешь из баловства, а со склона оползень стронется, целое селение в пудру сотрет. Так и во Вселенной: тянутся нити, перекрещиваются, сплетаются в сеть. Дернешь за одну — звезда качнется. Звезда качнется — Галактика дрогнет!

— Что-то не пойму, при чем здесь я.

— А при том, что я сконструировал прибор, который эти нити отслеживает. И выдает на телеэкран визуальную информацию с другого их конца. И знаешь, что получается?

— Что?

— То, что все мы — каждый человек на нашей планете — связаны этими ниточками с целыми галактическими объектами. Со звездами, с шаровыми скоплениями, с туманностями! Причем каждый наш поступок проецируется на соответствующий объект и влечет за собой изменение в его состоянии. Я же тебе говорю: эхо, только не горное — звездное!

— Подожди, — Колобов помотал дурно соображающей головой и скривился от боли. — Выходит, что же? Я поднял руку — а там, в Галактике, катаклизм? Я чихнул — а какая-то звезда, про которую я и не слышал ни разу, пятнами покрылась?!

— Примерно так, — согласился Дедушев. — Ну, если ты руку поднимешь, ничего особенного не произойдет. Вот если ты эту руку сломаешь — нехорошо будет. А теперь представь, как аукнулось твое вчерашнее похождение планете Роллит, с который ты, злодей, завязан!

— Роллит, — пробормотал Колобов. — А где это?

— Зачем тебе знать — где? — рассердился Дедушев. — Не задавай вопроса — где, спрашивай — как!

Он ткнул пальцем в затерянную среди переплетений проводов кнопку, и экран мгновенно, без предисловий, заволокло черным дымом, сквозь который прорывались языки багрового пламени.

— Ой, блин, — сказал Колобов растерянно. — Как же там жить-то?

…Силы Соединенного Разума Галактики услышали зов гибнущей планеты слишком поздно, чтобы вмешаться в раздирающие твердь «Жемчужины Мироздания» процессы: пусть не погасить — хотя бы ослабить взбунтовавшуюся стихию. Но и теперь, когда разрушение зашло чересчур далеко, не все еще было потеряно. На огромных звездолетах тысячепарсековыми прыжками к агонизирующему миру спешила помощь. Пища, медикаменты, саморазвивающиеся из эмбрионов временные жилища, генераторы энергии — все это в сопровождении добровольцев-специалистов, готовых пожертвовать собой во имя спасения братьев по разуму.

Но на подходах к окутанной дымом и пламенем планете Роллит спасатели были вынуждены остановиться. Они натолкнулись на мощную, почти непреодолимую преграду — барьер из силовых полей, воздвигнутых пришельцами из империи Моммр. Стервятники не хотели, чтобы кто-то посягал на их добычу.

Откуда возникла эта цитадель мрака — никто не знал. Не было известно ни единого случая благоприятного исхода контакта с имперцами — все встречи заканчивались неспровоцированными нападениями, гибелью одной стороны или бегством другой. Ходили слухи, что это была странная, противоестественная раса полулюдей-полуроботов, запрограммировавшая себя на уничтожение всего немоммрского, существующая по жутким законам воплощенной в реальность формальной логики. До открытого противоборства дело пока не доходило — с могуществом Разума нельзя было не считаться. Но и Моммр не стояла на месте, тайно, скрытно наращивая свою мощь, чтобы однажды бросить вызов остальной Вселенной.

Неужели настал этот страшный миг?

Если в Галактике разразится война, никто уже не придет на помощь роллитянам. Не до отдельных планет будет, когда речь зайдет о судьбах целых звездных систем.

Как, из каких сокровенных источников черпала империя Моммр свою злую силу? И что можно предпринять для ее скорейшего обуздания? Да и возможно ли это теперь вообще, перед лицом катастрофы на Роллит?.

Ровно в семь часов внутри, безотказного, давно и тщательно отлаженного организма Олега Олеговича Вольфа сработал невидимый, но раз и навсегда заведенный будильник. И хотя был выходной, не имело никакого смысла отступать от изначально установленного распорядка дня — да и всей жизни.

Не вставая, Вольф сделал несколько дыхательных упражнений из арсенала всемогущей йоги. Затем поднялся, накинул махровый халат и прошествовал в ванную. Смахнув с красивого, мужественного лица остатки сна, вернулся в спальню — настал черед гантелей и эспандера. На четвертом десятке Вольф не изменял установленному некогда порядку. После получасовой гимнастики последовали холодный душ, обтирание жестким полотенцем для стимуляции кровообращения и еще несколько йоговских асан — против единственно досаждавшей Вольфу близорукости. Стоя перед зеркалом и снимая бронзовым станком пену со щек, Вольф спокойно изучал себя — это было не самым худшим его времяпрепровождением. Ни морщин на высоком, с залысинами лбу, ни седины в ровно уложенных прядях волос. Впереди еще три—четыре десятилетия полноценной творческой жизни. Несколько публикаций, монография, докторская диссертация. Затем — перевод в Москву, лаборатория в институте или, чем черт не шутит, директорство. Биография Вольфа напоминала ему, да и окружающим, вектор, устремленный в будущее, не подверженный ни отклонениям, ни даже случайным возмущениям. Житейские соблазны, пустое времяпрепровождение, пресловутый «прекрасный пол» — все тлен, все избыточная информация. Следовательно, вектор Вольфа несся мимо.