Михаил Водопьянов - Мечта пилота Страница 10

…Повинуясь неведомым законам передвижения воздушных пластов, с востока внезапно надвинулся шторм. Высокая, занимающая полнеба туча быстро надвигалась на ледокол. Вдоль её чёрно-лилового барьера мчались завихрения безжизненно-серых снеговых туч.

Всё погрузилось во тьму. Ветер усиливался с каждой минутой. Мокрые хлопья снега непроглядной массой навалились на могучий ледокол. Мгновенно палуба стала непроходима. Всё, что лежало на ней и не было закреплено, полетело за борт.

Шторм обрушился на судно внезапно, как снежная лавина в горах. Где-то вблизи, заглушая рёв бури, раздались звуки, напоминающие гром и канонаду одновременно. Началось грозное шествие льдов, разбуженных непрошенным штормом…

Силясь перекричать бурю, капитан в рупор отдавал какие-то распоряжения с мостика. Внизу, падая и скользя, метались люди. Моряки знали, что такое шторм. Не слыша приказаний капитана, они с риском для жизни делали своё дело.

Гонимые мощным дыханием шторма льдины стремились на запад. Не выдерживая напряжения, они ломались с таким грохотом, словно во мраке происходило грандиозное сражение и непрестанно били сотни батарей одновременно…

Беляйкин спал. Чудесные вымыслы сна перенесли его далеко-далеко от ледокола. Вот он с винтовкой, одетый в рваный полушубок, шагает со Зверинской к Балтийскому вокзалу. За плечами сумка, в ней несколько печёных картофелин. Он только что простился с матерью и уходит на фронт вместе с группой студентов-комсомольцев. Юденич грозит Питеру…

Нужда и голод владели холодным, нахмуренным городом. Вон старушка стоит в очереди, ожидая открытия булочной. Рядом с ней ребёнок. Какое худое, истощённое лицо у этого маленького старичка! Беляйкину жаль его. Он останавливается и вынимает из сумки картофель. И в это время где-то вблизи раздаётся оглушительный взрыв. "Это выстрелы. Юденич пошёл в наступление", – проносится мысль. Забыв о сумке, юноша бросается вперёд, приготовив винтовку к бою…

Беляйкин проснулся внезапно от нового удара, потрясшего ледокол. В темноте рука привычно нашла выключатель. Вспыхнул свет, колеблющийся и жёлтый. "Что это? – тревожно подумал Беляйкин, натягивая шинель. – Неужели шторм?.."

Выскочив из освещённой каюты, он сразу же попал в тёмную бездну. Ноги скользили по палубе. Мощная сила ветра подхватила его и понесла к борту. Руки судорожно уцепились за какой-то тёмный предмет. Кругом, с всё возрастающей силой, бушевала снежная буря.

Беляйкин пробовал крикнуть, но не услышал собственного голоса.

Много минут прошло, прежде чем ему удалось пробраться в капитанскую рубку. "За ледокол нечего бояться – справимся", – прочёл Беляйкин в глазах старого моряка. Сорвав с рычага трубку телефона, он крикнул в неё:

– Есть ли сообщения со льдины?

Прижимая трубку к уху, он с трудом разобрал ответ радиста:

– Нет, я вызывал Иванова дважды…

– Я иду к вам…

– Куда вы? Унесёт за борт… – откуда-то издалека донеслись тревожные слова капитана.

Но Беляйкин не слушал. Выскочив из каюты, он скатился с обледенелой лестницы и побежал по палубе, перескакивая от предмета к предмету, с трудом удерживаясь за них…

Через несколько часов шторм утих так же внезапно, как и налетел. Сразу посветлело. В иллюминатор радиорубки Беляйкин увидел, что льдина – аэродром, с которого вчера поднялись самолёты, – превратилась в мелкое крошево. Кое-где проступила чёрная вода. Мелкий снег продолжал падать. Дул холодный ветер, и снег почти сразу же смерзался.

Радисты ледокола несли бессменную вахту у своих аппаратов, хотя до назначенного Ивановым срока было ещё далеко. Ждали тревожных сообщений со льдины. Но среди сотен наполнявших эфир радиознаков не было слышно знаков рации Иванова.

На льдине, где расположились самолёты Иванова и Титова, эта ночь была спокойной и солнечной. Машины мирно стояли на своих местах. Молчали моторы, заботливо укутанные тёплыми чехлами.

На превращённых в постели креслах пассажирской кабины "З-1" мирно похрапывали Титов, Фунтов и Дудоров. Киш дежурил. На его обязанности лежало следить за примусами и всё время поддерживать в кабине нормальную температуру. Семёнов и Вишневский были заняты своими наблюдениями. Иванов мало интересовался их работой, но ему почему-то не спалось, и он охотно согласился помогать учёным.

– Будете у нас за чернорабочего, – весело сказал ему гидролог.

Втроём опустили они в просверленное отверстие, под лёд, тяжёлый прибор для автоматической микросъёмки. Помимо троса в воду уходил толстый кабель, соединённый с аккумуляторами. Ряд других отверстий, просверленных во льду, свидетельствовал о том, что первые часы, проведённые на дрейфующей льдине, учёные не потеряли даром. Научные наблюдения впервые производились на этой широте, и этим объяснялась активность учёных, отказывающих себе даже в необходимом отдыхе. К концу ночи Семёнову удалось точно определить характер, направление и скорость дрейфа их льдины, измерить с помощью эхолота в нескольких местах глубину моря и определить температуру воды на различных глубинах.

Вишневский поставил на одной из льдин автоматическую метеостанцию, каждые полчаса передающую свои показания при помощи ультракоротких волн. Сейчас он застрял у своей станции, и поднимать из воды гидрологические приборы пришлось одному Иванову: Семёнов был занят тем, что тщательно записывал в свой блокнот их показания.

Гидролог и лётчик работали не спеша, изредка перебрасываясь шутливыми замечаниями. В небе бессменно сияло полуночное солнце, заливая своим ровным светом нагромождения льдов. Иногда, словно играя, проносился ветер. Ничто не нарушало тишины и спокойствия ледяной пустыни. И каким-то резким, заставившим невольно вздрогнуть, диссонансом прозвучали в этой тишине тревожные крики Вишневского. Он бежал к самолётам и кричал, размахивая руками:

– Товарищи, надвигается шторм!

– Да поди ты к чорту, – невольно выругался Иванов. – Какой шторм, когда кругом солнце?

Запыхавшийся Вишневский и обеспокоенный его криками Киш почти одновременно подошли к Иванову. Вишневский взволнованно доложил, что его приборы давно показывают приближение шторма, но он не хотел беспокоить командира звена, проверяя их показания. Теперь всё проверено, и "шторма следует ждать с минуты на минуту, не доверяя обманчивой тишине".

Всё время спокойно лежавшие у большого самолёта ездовые собаки, как бы подтверждая его слова, стали беспокойно нюхать воздух. Вожаки подняли головы и протяжно завыли.

– Ну, начался концерт, – недовольно заметил Иванов. – Это ты, кудесник, виноват, – повернулся он к Вишневскому, – всех собак переполошил. Чего ты испугался? Шторм нам не страшен, самолёты прикреплены надёжно, не оторвёт…